Вскоре окончательно рассвело. Под дымчато-голубым небосводом в ярком освещении восходящего солнца простирались необъятные просторы. Элохим был так заворожен величественной красотой мира, что не заметил, как умолкли птицы. Вся душа наполнилась трепетным благоговением. Деревья, кусты, камни, скалы, каждая песчинка в пустыне прочно и четко занимали предназначенное им место, исключая всякую неясность, всякую неопределенность.
Вдруг смутно вспомнился ночной сон. Он попытался восстановить подробности. Но тщетно.
– Дада, а почему ты так рано встал? – спросила Мариам, также выходя из шатра.
Только теперь он понял, что проснулся от увиденного сна. В один миг он вспомнил весь сон и содрогнулся.
– Адда, кажется, я видел Его.
– Кого его?
– Бога. Я был в Храме. Точно в Храме. В большом дворе. Четко помню его каменные плиты, голубые и белые вперемежку. Никого там не было. Я взглянул на небо и тут же отвернулся от ослепительного сверкания. Но успел увидеть, что по всему небу простерлась огромная решетка. От края до края. Ослепительно сверкающая решетка. И я услышал голос: «Ты только что лицезрел Господа Бога!». Тут же я проснулся.
– Дада, это был Он. Уверена. У него нет лица, но есть сверкание.
– Никогда раньше я не видел Его.
– Дада, Он редко кому снится. И лишь однажды в жизни.
– Видно, под конец жизни, – грустно улыбнулся Элохим, но заметив, что Мариам расстроилась, поспешил пошутить: – Но не рановато ли!?
Шутка не утешила Мариам. Она отвернулась, чтобы скрыть слезы. Элохим укорял себя за неосторожное слово, но было уже поздно.
Весь день Мариам была не в духе. Говорила очень мало. Спросила лишь о том, когда они поедут в Кадес. Элохим ответил, что перед сумерками.
– Привлечем меньше внимания и в случае чего легче будет скрыться.
Кивком головы она дала знать, что согласна и ушла готовиться к поездке.
Дорога в Кадес по оценке Элохима должна была занять не больше двух часов. Ехать по египетскому пути было опасно. Но Элохим также не хотел показываться в арабских селениях. Поэтому он решил сделать большой круг, обходя селения с юга. Оставив одного коня пастись на склоне, на двух других они спустились к подножию горы и двинулись в путь.
Элохим старался не гнать своего коня. Но Мариам время от времени со смехом вырывалась вперед. И тогда Элохим пускался ей вдогонку, пытаясь не отпустить дочь слишком далеко от себя. Кони через какое-то время утомились.
– Лучше их сейчас не гнать, – предупредил Элохим.
Они спешились, взяли коней под узды и пошли рядом.
– Дада, дух захватывает, стоит лишь представить себе, что по этой самой земле когда-то шли наши предки. Вот так, как мы теперь.
– Да они тогда подошли очень близко к обещанной земле.
– А сегодня какое число? – внезапно спросила Мариам.
– Седьмой день Кислева.
– Ох! – сказала Мариам, – ненавижу этот день!
– День как день, родная моя, как все другие дни.
– Нет, дада, ты не знаешь. Это самый жуткий день. Даже хуже, чем Тишах Бав[79].
– Чем же?
– Тем, что зерна Тишах Бава были засеяны в этот день. Тишах Бав – это ужас наяву, a седьмое Кислева – это ужас во сне.
Элохим в недоумении посмотрел на дочь.
– Седьмого Кислева Иосифу приснился сон. Роковой сон. Я была не права. История иудеев начинается не с исхода, а раньше. Именно с этого сна.
– Не вижу связи, родная.
Мариам вкратце рассказала предание об Иосифе. Он был любимцем у Иакова. Каким бывает поздний ребенок у престарелых родителей. Но был также противным братом. Стучал отцу на своих братьев. За это они его возненавидели, но терпели из-за старого отца. Он был красив лицом. И как девица, любил наряжаться в разноцветный пассим[80] и щеголять в нем перед братьями. Ходил петухом. Был ужасный хвастун. Хвастался своими вещими снами. Братья его так и называли между собой – «сновидец». Последней каплей в чаше терпения стал его сон, в котором он увидел, как снопы братьев стали кругом и поклонились его снопу. Он гордился тем, что умеет толковать сны. Но при этом не замечал, что задевает своих братьев за живое. Даже отец упрекнул его в этом.
– Так вот, – заключила Мариам, – если бы ему не приснился тогда, седьмого Кислева, тот злосчастный сон, братья не продали бы его измаильтянским купцам, и он не оказался бы в Египте. И наши предки потом не попали бы в рабство египтян.
– Но Иосиф спас их от голода. От явной смерти во время засухи. Хлеб тогда был только в Египте.
– Неизвестно. Вот идумеи, арабы не перебрались в Египет. Но выжили. По сей день живут на своих землях.
Как бы для пущей убедительности Мариам рукой показалана арабские селения.
– Как и другие племена, – продолжила она. – Так что неизвестно. Но зато не было бы ни египетского рабства, ни сорокалетнего скитания по этой пустыне, ни нужды ощущать себя пришельцами на собственной земле, ни бесчисленных кровопролитий, ни разрушения Храма девятого Ава. Все эти беды вышли из одного единственного сна самодовольного хвастуна.
– Адда, теперь ты нападаешь на Иосифа.
– Как не нападать? Он каким хвастуном был, таким и остался до конца жизни. Хвастался перед братьями, что стал владыкой над всем Египтом, отцом фараону. Почему тогда он не мог обеспечить их хлебом в земле Ханаанской? Что? Обязательно надо было их тащить в Египет? У потомков Ишма-Эла не было своего Иосифа в Египте. Все же выжили. Без всякого переселения. Зачем он поселил наших предков в Египте?
– Не он, а Бог поселил, если верить Торе.
– Это его же слова. «Не вы послали меня сюда, а Бог». Хорошо. Голод длился семь лет. Но Иаков прожил в Египте семнадцать лет. Почему он их не вернул обратно после голода?
– Трудно сказать.
– А потому, что он наслаждался властью над своим отцом и братьями. Держал их в непрерывном страхе. Братья до самого конца боялись его мести. Он был слезливый, но в то же время очень жестокий и коварный. Воспользовался голодом, разорил всех египтян. Выкупил у них все – скот, земли, даже «их тело и душу» – и поработил всех поголовно. Народ попал в рабство к фараону. Засеял семена ненависти к сынам Израилевым в сердцах египтян. Вот с каким наследием он оставил наших предков в Египте после себя.
– Адда, быть может, Иосиф не достоин того восхищения, которым поныне окружена память о нем в народе. Но бессмысленно смотреть на прошлое под углом «как если бы». Что произошло, то и произошло. Сам Господь Бог бессилен воротить прошлое