не вступать с ними в союз, – ответил Элохим, – и не брать их дочерей в жены для своих сыновей, то есть не смешиваться с ними.
– Верно. И уже одно это ставило наших предков в особое положение, требовало от них с самого начала заняться созданием сильной армии. Но Моисей был не военным человеком. Он всецело был занят отношением сынов Израилевых к Богу и между собой. Он лепил нацию. Кто должен был всецело заняться отношениями с другими племенами?
– Мы вновь приходим к главе колена Иуды.
– Да. К Наассону бен Аминадаву. Ему надо было этим заняться.
– Наверное, Бог не хотел того.
– Чего хотел Бог, а чего нет, трудно угадать. Мне кажется, у Него какие-то другие заботы, и мы люди, отнюдь не занимаем первое место в Его мыслях.
– С чего ты так решила?
– Прошло четыреста с лишним лет, прежде чем Он вспомнил про свое обещание Аврааму, Исааку и Иакову дать обетованную землю их потомкам.
– Да, немало.
– И после того Он тратил на нас немного времени, всякий раз по несколько минут, как бы между прочим.
– Адда, ты словно упрекаешь Его.
– Нет, ни в коем случае. Я Им восхищаюсь. Он для меня наивысший образец, каким должен быть свободный человек. Свободный от всего, от добра и зла. Я помню наизусть, как Он сказал Моисею о самом себе.
Мариам посмотрела в ночное звездное небо, потом, закрыв глаза, продекламировала:
– «Господь, Господь Бог, милосердный и милостивый, долготерпеливый и являющий добро и истину, сохраняющий милость в тысячи родов, прощающий вину, преступление и грех, но не оставляющий без наказания, наказывающий вину отцов в детях и детях детей до третьего и четвертого рода».
– Страшные слова! – невольно промолвил Элохим. – Дети вроде бы не должны отвечать за поступки своих отцов.
– Но это по нашим человеческим меркам. Бог свободен от них. Вдумайся, дада. Он, с одной стороны, послал Моисея и Аарона к фараону с требованием отпустить сынов Израилевых, а с другой – Сам же ожесточил сердце фараона, чтобы тот упорствовал. Зачем? Неужели только для того, чтобы показать фараону, Моисею и всем остальным свою неограниченную мощь? Страдали все – и египтяне, и израильтяне. И фараон сдался лишь после того, как Бог умертвил его первенца и первенцев всех египтян. Погибли невинные дети из-за того, что сердце фараона было ожесточено самим же Богом.
– Вся эта история с десятью бедствиями, – ответил Элохим, – не укладывается ни в какие человеческие рамки и кажется какой-то кошмарной жуткой игрой, которую Бог затеял с самим собой и с людьми.
– И, наконец, перед исходом Бог повелел обобрать египтян. Он поручил каждому иудею выпросить у своего египетского соседа одежду, серебряные и золотые вещи. Одновременно Сам же настроил египтян благосклонно, чтобы те позволили обобрать себя.
– Обобрать соседей, убить невинных детей. Зачем!? – в недоумении спросил Элохим как бы самого себя.
– Я понимаю так, – ответила Мариам. – Ему-то всего этого не надо было. Через эти крайности Он явил лишь образец свободного духа. Он словно говорил: «Смотри, каков твой Бог в действии. Ничто Его не остановит. Даже слезы детей».
– Очень жестоко!
– А как иначе, дада!? Ты бы поступил точно так же, будь на месте Бога. Бросить целый народ с женщинами и детьми в пустыню и не ожесточить его дух? Не сделать его жестоким к врагам, а оставить таким, каким он был при рабстве. Так бы ты поступил?
– Нет на свете большей жестокости, чем убийство невинного беспомощного дитя. Ничем нельзя ее оправдать, – ответил Элохим.
– А что разве теперь не проливается кровь невинных детей? Сколько детей погибло с тех пор, как наши предки поселились на этой земле среди инородных племен. И сколько еще погибнет? Наших и чужих детей? И всего этого можно было бы избежать.
– Каким образом?
– Прогнав в самом начале всех Аморреев, Хананеев, Хеттеев, Ферезеев, Евеев и Иевусеев за пределы земли обетованной.
– Но Бог не допустил. Он их оставил, чтобы искушать ими наших предков, и чтобы новые поколения учились войне.
– Вот именно, чтобы учились войне. И по сей день не научились. Это самая великая ошибка нашего народа. Бог сделал для нас все. Вывел из Египта, привел в обещанную землю. Дал образец жестокости, необходимый для воина. Но он не хотел возиться с нами, как няня возится с детьми. Он хотел, чтобы мы сами делали то, что должен делать народ, призванный стать богоизбранным народом.
– Хорошо, адда, что ты сделала бы тогда, будь главой колена Иуды?
– Как Моисей создал из левитов священников, точно так же я бы превратила сынов Иуды в потомственных воинов. И подобно левитам, не претендовала бы на удел в захваченной земле. Я бы ее полностью очистила от инородных племен и обвела бы высокой стеной, начиная от Великого моря на севере и кончая у берегов того же моря на юге. И поручила бы всем сынам Иуды охранять эту Великую стену по всей длине. Никто из инородных племен не мог бы ступить ногой на святую землю, как им запрещено теперь ступать во внутренние дворы Храма. Только потомкам Ишма-Эла и Исава разрешалось бы на время праздников входить в святую землю. И они жили бы вдоль Великой стены, образуя естественную защиту от враждебного мира и служа связующим звеном между нами и прочими народами.
– Слишком идеальная картина. Чужие народы не позволили бы.
– Дада, нам нужна только эта земля. На другие земли мы никогда не зарились. Надо было ее сделать святой для всех людей на свете. Вот почему нам нужно было изобрести особые веры для наших братьев и других народов. И тогда, все они с уважением и трепетом относились бы к этой земле и не посмели бы пролить на ней человеческую кровь.
– Ты слишком мечтательна, родная моя. В жизни все иначе.
– Может быть, дада. Но я верю, что когда-нибудь в будущем вся Святая Земля будет обведена Великой стеной. И там не прольется ни одной капли человеческой крови. И ни одной детской слезы.
128
Утром Элохим проснулся перед самым рассветом. Дочь еще спала. Он вышел из шатра. Было темно. Где-то внизу на склоне горы зачирикал воробей, ему откликнулся другой, а потом еще несколько. В считанные минуты воздух наполнился дружным щебетанием самых разных птиц. Становилось все светлее и светлее. Было изумительно наблюдать, как под веселое птичье пение из темноты проступают очертания мира. Пение птиц внезапно усилилось. Казалось, кроме них на свете никого нет. «Перед рассветом мир принадлежит птицам», – подумал Элохим.