В моем архиве сохранился номер газеты «Ритмы Кливленда», издававшейся в «Джесесси». В этом номере был напечатан мой очерк о человеке удивительном, нашем соседе. Вот он, этот очерк...
А ЧУДО РЯДОМ, НА СЕДЬМОМ ЭТАЖЕ...
Я хочу рассказать об Иосифе Суркине. Мы живем в одном доме. Когда в ответ на звонок я поднимаю трубку, раздается негромкий глуховатый голос:
— У вас не найдется свободной минутки?.. Я попросил бы вас зайти...
Пока я жду лифта, пока иду по коридору к двери, на которой значится «708», я успеваю подумать о многом. Собственно, не подумать даже, а задать самому себе вопросы, на которые не знаю ответа.
Разве любой, большой или маленький талант — не загадка?.. И разве не загадка Иосиф Суркин, к которому я иду?.. Хороший человек, мягкий, добрый, с голубыми, то мечтательными, то улыбчивыми, то цепко наблюдающими глазами, но в общем-то человек и человек, ничего особенного. И вот однажды он звонит и с каким-то даже испугом в голосе произносит: «Прошу вас посмотреть, что у меня получилось...»
На балконе у Иосифа, на заляпанным глиной столе я вижу небольшую, вершка в полтора, фигурку: развевающаяся одежда, взлохмаченная, падающая на грудь борода, поднятые в благословляющем жесте руки... Моисей. Перед ним — толпы людей, идущих по дну Красного моря, позади — грохот фараоновых, пустившихся в погоню колесниц... Колесниц нет, как нет и народа, пересекающего пустыню, но, глядя на глиняную фигурку, я все это вижу, слышу...
Когда это было?.. Год назад, возможно чуть больше. Потом рядом с Моисеем (первой, во многом еще наивной пробой сил) встал еврей, прижимающий к груди свиток Торы, затем — Стена Плача с приникшей к ней головой молящегося. Кажется, это не мертвые камни, которым тысячи лет, он слышит, как в них стучит, бьется бессмертное сердце древнего народа, струится его многострадальная кровь... А вот — трое, читающие Книгу Книг: три еврея, три человека, вынырнувшие из потока ежедневной суеты, внимающие голосу вечной мудрости: не сотвори себе кумира... Не убий, не укради... А вот и совсем иные характеры: продрогший на ветру мальчонка, торгующий папиросами (помните: «Купите, купите папиросу.,.»), вот жители местечка с колоритными лицами и жестами, они обсуждают новость о готовящемся ли погроме или о том, что их сосед собрался в Америку... А дальше — музыканты, скрипачи... Ах, что бы там ни случилось, а ты, скрипочка, играй, плачь или радуйся, печалься или смейся — только играй, живи, не умирай, не поддавайся тем, кто жаждет растоптать тебя, разбить, заставить замолкнуть...
Откуда это взялось? — думаю я. — Пусть пока это всего лишь работа любителя, дилетанта, не знающего ни школы, ни ученья у мастеров... Другое интересует меня. Какие нити соединили с Моисеем, Торой, Стеной Плача, Скрипачом, волшебно взлетевшим на крышу и там, посреди неба, наигрывающим свою вечную песенку, — его, Иосифа Суркина, который и всю-то жизнь вспоминал о своем еврействе, может быть, лишь когда заполнял в анкете пятую графу?.. Он и к Библии-то прикоснулся, кажется, только в Вене, по пути в Америку, приняв подарок еврейской общины, с которым не расстается с тех пор... Почему, почему, почему?.. И почему началось для него все с Моисея, с Исхода?.. Не потому ли, что и сам он в свои шестьдесят пять пережил свой собственный Исход из другого Египта?..
Где, когда почувствовал он себя евреем?.. Тогда ли, когда, по пути на фронт, в Киеве узнал — не из газет, а от очевидцев — о Бабьем Яре?.. Или на фронте — на Висле, под Берлином, в Праге — там, куда его, лейтенанта, командира взвода зенитчиков, бросала война и где он заглянул в горящие огнем ненависти глаза злейшего врага еврейства — фашизма?.. Или когда, вернувшись с победой к себе в Киев, узнал вдруг, что евреи теперь числятся на особом счету: не защитники государства и его строители, а — космополиты, продавшие свою родину... Или когда, женившись, уехал с молодой женой Изабеллой в Магадан и там, работая скромным экономистом, снова столкнулся с режимом, загнавшим в лагеря миллионы людей, искалечившим миллионы судеб и евреев, и русских, и кого-кого там только не было... И еврейское, особенно отзывчивое на человеческие страдания сердце отозвалось и на этот раз... Не знаю, не знаю... Но откуда у него, жителя Киева, этот ни с чем не сравнимый, трогательный еврейский колорит?.. Где и что видел он подобное? Может быть, то был его дед, Беня Суркин, огромного роста, сильный, прочно на земле стоящий человек, переживший и погромы, и революцию, и петлюровщину?.. Или поселок, в котором жили одни евреи — и пшеницу сеяли, и сады разводили, и огороды сажали, а маленький Иосиф приезжал туда летом, к бабушке и дедушке — по линии матери — под Кривой Рог?.. В те годы американский «Джойнт» вкладывал значительные средства в организацию еврейских земледельческих поселений на Украине, в Крыму, присылал машины, зерно, породистый скот... Или то был отец Иосифа, человек тихий, самоуглубленный, призванный в армию в начале войны и погибший немного спустя?.. Ах, кто знает, где оно дремлет и когда проснется — наше еврейство?.. Но в какой-то миг оно пробуждается — у одного, когда в лицо ему бросят «Жид!», у другого, когда увидит он полотно Шагала, у третьего, когда он вглядится в знакомые и незнакомые черты на старинных, случайно сохранившихся фотографиях...
И вот Иосиф — здесь, в Америке, у него большая, дружная семья, все работают или учатся, осваивают американскую жизнь. И самая младшая в семье — Эсенька, правнучка, еще недавно только-только научившаяся лепетать по-русски, теперь уже чуть-чуть лепечущая по-английски... Дедушка — нет, прадедушка! — слепил для нее из пластилина собачку, что-то еще... И ощутил, что пальцы его тянутся к глине, что им приятно чувствовать ее податливость и прочность, что она, глина, моментами начинает жить, принимать форму... И руки, пальцы вступают с нею в таинственный, обоюдо-радостный контакт... Она слушается, она поддается, она понимает с полуслова... Как не поймет, может быть, самый близкий друг...
Не за горами день, когда ему стукнет 70. Он лепит. А я, как и многие из тех, кто видел его работы, думаю: откуда что берется?..
В чем загадка искусства, как ее разгадать, объяснить? Впрочем, надо ли разгадывать чудо, без которого нет искусства?..
...Обо всем этом я размышляю, пока жду лифта... Пока иду к двери, за которой... Не знаю, что меня ждет за ней на этот раз. Библейский пророк? Местечковый мудрец? Или наш брат, эмигрант?
Я останавливаюсь у двери, стучу и, услышав негромкое «входите», перешагиваю через порог...
Глава двенадцатая
ПУТЕШЕСТВИЕ В ИЗРАИЛЬ
1Я говорю: «путешествие», а не просто «поездка»... Это слово — «путешествие» — куда более значительно, торжественно и куда больше соответствует роли, которую сыграл Израиль в моей жизни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});