Вместо моей девочки тогда мне ответил Алазар:
— Ая взывает к богам, Фалькониэль, чтобы найти ответы, — и это не то, что я хотел услышать.
— Какие еще ответы? — голос пришлось понизить, чтобы не выдать дрожь. Я знал, зачем она молилась. Не признавался даже себе.
— Девушка ищет свое предназначение и, выполнив его, желает вернуться домой. Боги должны в этом помочь.
— Домой… — выдохнул, глядя прямо на нее. Родной недоумевающий взгляд сейчас жалил острее клинка. — Домой, значит…
Она догнала меня почти сразу же. Я так хотел, чтобы она коснулась меня, позволила ощутить свое тепло, нежность кожи, что даже перестал дышать. Понимал ли я тогда, что уже любил ее? Как мужчина любит женщину. Это уже было нечто большее, чем дружба.
— Да что с тобой такое?
— Почему ты не сказала мне? — я ждал ее оправданий. Надеялся услышать слова заверения, что шансов вернуться в свой мир у нее нет. Эгоистично? Наверно.
И моя девочка наградила меня своим касанием. Взяла за руку, чтобы отвести в свою келью. Именно там она призналась мне, что в ее родном мире у меня нет соперников. Она рвалась к матери, и ее желание было оправдано. Укачивая ее в собственных объятиях, я обретал покой от мысли, что мое сокровище все также оставалась моей.'
Она была особенной. Наша дружба была для нее важнее мнения окружающих.
Она замечала косые взгляды вокруг, когда горожане видели нас вместе, слышала осуждающие шепотки, но никогда не придавала этому значения. Ей было плевать на сплетни рыночных фей, на кивки уличных девиц, на возмущения благородных барышень. Чему-то таинственно улыбалась временами, заслышав обсуждения нашей пары. А мне, прожившему почти три сотни лет, всегда не замечавшему такую мелочь, захотелось, чтобы она об этом ничего не знала. Мне было не важно их мнение, но было важно ее.
А она без отторжения и недовольства позволяла находиться рядом, радовалась моему присутствию, ценила меня больше, чем всех окружающих вокруг.
И в очередной раз доказала это в тот день.
'Я направлялся в храм к своей девочке, когда на моих глазах развернулась сцена. Наемник тянул женщину за руку в сторону узких улочек от рыночной площади. Она так рьяно сопротивлялась, пыталась укусить обидчика и обзывала его последними словами, совершенно не боясь, что поплатится за это, что мне показалось, будто они знакомы. Тем не менее, знакомство это явно не увеличивало ее желание уединиться с небритым мордоворотом в подворотне.
Будучи в двух шагах от храма, я посчитал, что ничего не потеряю, если уделю минуту этому недоразумению. Насилие над женщиной может позволить себе лишь слабый. Мне всего лишь захотелось дать мужику это понять. Дать почувствовать ему свою слабость, когда будет стоять на коленях.
Я не испытал даже разочарования, когда вместо благодарности услышал слова не менее грязные в свой адрес, чем до этого этот бугай.
— Поди прочь, мерзкий наемник! — выкрикнула женщина, шарахнувшись от меня, только высвободив руку их цепкого захвата своего уже пораженного обидчика. — Не прикасайся ко мне, нечисть!!
Даже не думал. Скептически глянул на нее, отряхивая наплечник от пыли. Однако истеричный визг уже собрал вокруг себя зрителей. Где же вы раньше-то были, когда барышню за угол тянули?
Собирался уже уходить, как расслышал мерзкий звук плевка. Обернулся и даже бровью повел — действительно, едва не попала мне на сапог. Надо же, а на вид казалась приличной.
Люди. До чего же гадкая раса…
— Думал, спасибо тебе скажу? Денег захотел? Да лучше бы эта тварина меня в подворотне обчистила, чем прилюдно с тобой, кровожадиной, водиться!..
— Ну, так вы дождитесь, когда очухается, и проводите до места назначения. Авось вспомнит, с какой целью вас туда тащил.
Мне казалось, что сердце остановилось в тот миг. Голос Аи не был близким, но достаточно четким, чтобы слышали все. Медленно обернувшись, заметил ее плечом подпирающую колонну храма. Вот почему ее не почувствовал раньше — она не приближалась, но все видела.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Больно в груди. Она не должна была это видеть. Не должна была видеть, как люди и прочие относятся к моему народу. Достаточно просто слышать от меня…
Тем временем, мое сокровище спустилось с лестницы, чтобы приблизиться ко мне и взять мою руку под локоть. Демонстративно обернулась к обескураженной наглостью женщине и все так же четко и уверенно произнесла, обращаясь ко мне:
— Не надо больше спасать таких людей, Фаль. Возможно, то, что с ними происходит, это то, чего они заслужили.
За весь вечер до закрытия храма мы ни разу не вспомнили этот инцидент, но я с трудом сдерживал нежность в своем сердце именно к этому маленькому существу. В общем, не такие уж люди и гадкие… Моя человеческая девочка — воплощенное чудо.'
И я вспомнил, что наш первый поцелуй она не приняла.
Обуреваемый ревностью к несуществующему врагу и опасениями, злился сам на себя за то, что не позволял ей своими глазами увериться в том, что я всегда говорил ей правду — в нашем мире нельзя безоговорочно доверять. В особенности таким, как я.
Как же радовалось мое сердце вопреки доводам разума! Как сладко оно щемило от ее взора, от аромата ее нежной кожи, когда мои руки ненавязчиво искали с ней встреч. Когда появилась привычка гладить ее запястья? А целовать их?.. Многим позже. Ведь до дозволенных поцелуев было еще так много времени…
Я боялся. Боялся, что однажды она повстречает такого, как я, и доверится. Поплатится за это, а он воспользуется ее добротой и нежностью. От подобных мыслей кровавые мечи без призыва вспыхивали боевыми рунами, разделяя желание хозяина. Порубить врагов, уничтожить угрозы.
Провожая ее до храма после нашей прогулки, я был хмур. Признавал, что нельзя вечно идти на поводу своих желаний и закрывать ее глаза на то, что ребенку видеть не положено. Но она уже не ребенок, хоть и так же наивна и непосредственна. А в новом для себя мире совсем еще младенец, ни о ком не знает, страхов не ведает.
И тогда я решился. Задал вопрос, ответ на который жаждал услышать:
'– Я здесь гораздо опаснее многих, почему ты не боишься меня?
— Чего мне тебя бояться? — удивление в ее глазах встревожило мое сердце.
— Я уже объяснил тебе, что дроу не те, с которыми водить дружбу считается нормальным. Ты сама видела, как окружающие ко мне относятся. Ты не раз видела людей Ханэля, сторонящихся меня, хоть и превышающих числом. Ты видела, что меня обходят стороной даже отъявленные вояки, тебя правда это ни на какую мысль не навело?
— Город засыпает, мафия просыпается, — скептично заговорила она, спокойно глядя мне в глаза, а я не понял смысл ее слов. — Ты что, двойной агент, который днем с храмовниками дружит, а ночью превращается в маньяка?
— Ая, я говорю тебе об прописной истине этого мира, дроу воплощение опасности, никому из нас доверять нельзя, — мое терпение постепенно заканчивалось. Не то, чтобы я хотел настроить ее против своего народа, но пробудить хотя бы крупицу здравого смысла, на фоне очевидных вещей, стоило. Это, конечно, касалось всех, но внимание непроизвольно заострилось именно на дроу.
— Даже тебе?
Вздернутая бровь малышки стала спущенной стрелой. Нисколько не думая, я сократил расстояние между нами, прижав ее к себе и впившись в ухмыляющийся ротик недетским настойчивым поцелуем. Пришлось не только чуть согнуться, но и подтянуть ее к себе, заставляя ее стать на носочки. Мое тело мгновенно откликнулось на ее близость и только это стало причиной того, что я позволил ей себя оттолкнуть. Дыхание стало прерывистым, а сердце гулко забилось, норовя выскочить из груди.
В ее взгляде пылало возмущение. Она сразу же развернулась, вскочив на лестницу, ведущую на второй ярус, где располагались кельи, но замерла и обернулась, чтобы бросить напоследок: