Как же вас понимать, товарищ корреспондент? Возникает законный вопрос: какая необходимость проводить раскопки на поле, засеянном пшеницей? Мы говорим детям о бережливости, учим уважать чужой труд, а на глазах у них бульдозер копает какие-то старые кости, из-за чего гибнет будущий урожай…»
Не хочу комментировать это письмо. И так все ясно. Скажу только о самом неприятном — о подписи: «Группа учителей». Номера школы нет, фамилий тоже, известно лишь, что письмо пришло из Подмосковья. Бедные дети!
Впрочем, письмо это — единственное в своем роде. Зато в обширной почте я нашел и такое строгое поначалу, но весьма достойное послание:
«Редакция! На днях прочитал эпопею о Литвяк. Автор заканчивает ее словами: «Простите нас, ветераны. Отряд «РВС» в количестве шестисот человек стоит с непокрытыми головами». А почему шестьсот? Автор глубоко ошибается. Я шестьсот первый! И, думаю, все читатели меня поддержат. История Литвяк и отряда «РВС» звучит как SOS и как три минуты молчания. Ни описать, ни вообразить непроизвольные спазмы, которые мешают дышать. Присоединяюсь к тем, кто низко кланяется ЕЙ, и тоже говорю Лиле Литвяк: спасибо тебе, Лиля, и прости. Пишет это письмо Георгий Шип из города Сумгаит».
Мы переписывались с Валентиной Ивановной Ващенко буквально с первого дня знакомства. Ее письма всегда были искренними, они зеркально отражали ее характер, состояние дел в отряде, настроение. Эпистолярный жанр, увы, нынче не в моде, но какое-то наитие все же помогло мне сохранить ее письма. И вот перед тем, как сдавать книгу в производство, я спросил у Ващенко, можно ли обнародовать некоторые отрывки. «Как вам будет угодно, — ответила она. — Вы считаете, это полезно?» Знакомиться с отобранными мною местами из писем она отказалась, полагая, что у меня есть такт. А кто его знает, есть он или нет? «Все же гляньте, — попросил я Ващенко, — чтобы обид не было». — «Да ну вас! — сказала она. — С вашим братом секретничать, что по телевизору: говоришь с тем, кто вопросы задает, а слушают миллионы».
Одним словом, вот некоторые отрывки из ее писем. Они приходили и до публикации «Белой лилии», и после, но хронологию я соблюдать не буду, надеясь на то, что эта мозаика сама сложится в дополнение к портрету Валентины Ивановны.
«…Да, чуть не забыла написать о Д. Мы с ним переписывались до 1975 года, а потом он перестал, мы даже думали, что он умер. А то, что он против раскопок, так меня это не удивляет. Ведь мы, кроме прочего, проливаем еще свет правды, а такие, как он, надеялись на то, что война все спишет. Нет уж, не спишет! Что бы ни говорили эти Д., мы продолжим начатое дело…»
«К нам пришла противная и грязная осень. Вы вовремя уехали, а то бы пришлось замерзать не на шутку. В школе холодина, пока еще не топят, и дома собачий холод, я замерзаю, как в сорок третьем году. Но ничего, завтра придет Вася Авдюшкин, будет проводить занятия по строевой подготовке, — вот погреемся! Он сказал, что будет гонять два часа. А в воскресенье эрвээсы работали на овощной базе, заработали 50 рублей — на лето. И еще новость: Игорь Кока прислал мне приглашение на свадьбу. Никогда в жизни не была на свадьбе. Но я еду в Киев на конференцию, и поэтому поездка в Борисоглебск не состоится. А очень интересно бы побывать на свадьбе бывшего командира отряда. Говорят, что самые веселые свадьбы бывают только у летчиков и студентов. Это верно или брешут?»
«Сообщаю, что судмедэксперт пока не может дать официального заключения по тем останкам, которые мы с вами откопали, так как их очень мало. Предположительно, по глазнице, он говорит, что это останки ю н о г о пилота или стрелка, во всяком случае, мужчины…»
«Я очень тяжело переживаю болезнь Славика, не могу поверить, что мой сын так жестоко наказан судьбой. Неужели недостаточно того, что меня жизнь бьет часто и бессердечно? Какая несправедливость! Мое трудное, опаленное войной детство разве не дает права на более радостную жизнь, хотя бы на маленький кусочек счастья? Но что это я расхныкалась! Все-таки здорово, что у меня такая интересная работа, которая помогает забывать о личных невзгодах! Когда я вчера выступила в Киеве с докладом, мне одна заслуженная учительница сказала: «Я чувствую, что вы очень счастливый человек». Я ответила: «Да, я нашла свое счастье именно в работе с детьми». Но на самом деле, могу вам признаться, я сейчас, как маленький ребенок, очень хочу, чтобы кто-то меня обласкал и сказал мне доброе слово…»
«Теперь могу Вам признаться, что из больницы меня не выписали, а я удрала и с 16 марта на свободе. Толик Никольский прислал свою горкомовскую «Волгу», и я уехала. Главврач хотел лишить меня больничного листа, но ему позвонил Рудов, и лист выдали. Но что-то сказали Рудову — наверное, что я тяжело больна, что сердце ни к черту, что нужен стационар, а Рудов смеется надо мной и говорит: «Ну что ты за человек: дома помираешь, а в школе оживаешь». Вот такая я сумасбродная. Уходила из больницы и думала: назло им всем не умру! Вот отпустит боль, поднимусь и пойду в школу! Так и сделала: днем провела заседание штаба, после него «урок мужества», на нем присутствовали гости — ветераны войны, а еще потом митинг у памятника Лиле, а затем экскурсию в нашем школьном музее. Мои ребята без памяти от встречи с ветеранами, особенно с Героем Советского Союза Лашиным М. А., об этом генерале я вам рассказывала, он большой друг моих детей, и мы ему на юбилее отряда торжественно вручим удостоверение «Лучший друг «РВС». Мы еще Рудову вручим, Паспортниковой и Васе Авдюшкину. Удостоверения уже сделали — красною цвета, золотое тиснение…»
«Получили уже более 70 писем, есть очень важные и ценные, например — от командира дивизии Егорова. В этой дивизии служил экипаж, найденный нами на Сауровской дороге. Егоров сообщил нам еще несколько экипажей, погибших в нашем крае, и координаты их последнего боя. Пришло еще интересное письмо из Москвы, в нем сообщаются адреса людей, которые знали Лилю по аэроклубу и по училищу в Херсоне».
«Вчера был в школе журналист из Киева, осмотрел музей, поговорил с ребятами, а потом стал задавать мне вопросы. Самый главный вопрос задал, уже уходя в гостиницу: «Если бы вам пришлось выбирать между орденом «Знак Почета» и повестью «Белая лилия», что выбрали бы?» Это, как вы понимаете, он меня