Микеланджело утратил присутствие духа. В 1547 году папа Павел III попросил Микеланджело поднять знаменитый Египетский обелиск, лежавший на земле возле собора Святого Петра. Микеланджело отказался. Меркати добавил, что «его близкие говорили мне, что много раз спрашивали у него, почему же он, с его восхитительным гением, он, сумевший изобрести такие удобные устройства для поднятия тяжестей, не согласился выполнить волю понтифика? Микеланджело отвечал на это только одно: „А что, если бы разломился?“»[1394]
* * *
Последние годы папы Павла III были омрачены убийством Пьерлуиджи, опасениями, что сейчас, спустя двадцать лет, Рим вновь может подвергнуться нападению испанцев, и политическими интригами вокруг герцогства Пармского и Пьяченцского. Когда в ноябре 1549 года его внук Оттавио, сын Пьерлуиджи, перешел на сторону императора, папу охватила неописуемая ярость. Возможно, она вызвала лихорадку, от которой он и умер 10 ноября, сетуя, что предался своему главному, тяжкому греху – непотизму, в остальном будучи «не таким уж и великим злодеем».
Многие ожидали, а Микеланджело, возможно, и надеялся, что преемником его станет Реджинальд Поул, друг Микеланджело и Виттории Колонна. В сороковые годы спиритуалы и те, кто все еще чаял достичь компромисса с протестантами Северной Европы, мало преуспели и стали постепенно вызывать недовольство Католической церкви, но не вовсе утратили надежду, что удастся найти некий богословский «via media», «средний путь», и объединить христианство. Наконец в 1545 году был созван столь долго откладывавшийся церковный собор; он проходил в городке Трент, на самом севере Апеннинского полуострова, который с политической точки зрения имел статус вольного города Священной Римской империи[1395]. Большинство его делегатов были итальянцами. Решение, которое принял в 1547 году Тридентский собор по вопросу оправдания верой, весьма разочаровало спиритуалов. Сам Поул покинул заседание собора под предлогом болезни, но на самом деле, вероятно, не в силах преодолеть душевный надлом.
Понемногу два реформистских движения, северное и южное, превращались в идеологических противников. Раскол был вызван различиями не только в богословских взглядах, но также культурными и психологическими. Историк Диармайд Маккаллоу точно указал природу этих расхождений. Мартин Лютер пережил духовный кризис, из которого вышел убежденным, что его спасение – в руках одного лишь Господа и что между Богом и его душой никто не вправе стать; подобный принцип «позволил ему бросить вызов Церкви, по его мнению наделенной светской властью порабощать и подчинять себе». В 1522 году баскский рыцарь по имени Иньиго Лойола (впоследствии он латинизировал свое имя и нарек себя Игнатием) пережил «сходный духовный кризис», но итогом этой внутренней борьбы стал разработанный им религиозный вариант рыцарского кодекса поведения. В 1537 году он и его единомышленники объявили себя Обществом Иисуса, или, как вскоре стали их называть, иезуитами, и передали себя в полную власть папы[1396].
Возможно, в сороковые годы Микеланджело ощущал близость к иезуитам. Не подлежит сомнению, что Виттория Колонна просила Лойолу прочитать проповедь в монастыре Святой Анны, где она жила в ту пору, и вступиться за ее любимого проповедника Бернардино Окино, перешедшего на сторону протестантов. Лойола также консультировал ее брата Асканио и невестку по вопросам семьи и брака. Как мы уже видели, друг Микеланджело Латтанцио Толомеи и кардинал Контарини выполняли духовные упражнения по заветам Лойолы[1397].
Как это было у него в обычае, мастер внес в движение Лойолы вклад, создав архитектурное сооружение. 6 октября 1554 года он спустился в глубокую яму, вырытую в центре Рима, и заложил камень в основание новой церкви иезуитов, Иль Джезу. «Ответственность за работы берет на себя самый знаменитый из здешних зодчих, Микеланджело», – писал Лойола. Он добавлял, что Микеланджело согласился возвести церковь «из одного лишь благочестия», не требуя оплаты. Неясно, спроектировал ли он здание, поскольку все, что дошло до нас, – это заметки Микеланджело по поводу плана другого зодчего, но если он и подготовил проект, то, как и многое другое, не сумел его воплотить[1398].
Микеланджело, спиритуалы и Поул пытались преодолеть ширящийся раскол. С одной стороны, они в значительной мере разделяли богословские взгляды более умеренных реформаторов. С другой – они, как Лойола, инстинктивно хранили верность папе и Церкви. Не много найдется людей, которые могли бы, подобно Микеланджело, на протяжении почти полувека с близкого расстояния, во всех подробностях, наблюдать слабости, недостатки и причуды целого ряда понтификов. Однако он по-прежнему служил папе и посвятил себя созданию величайшего зримого символа папской власти – собора Святого Петра.
* * *
Конклав, которому предстояло избрать нового папу, собрался 29 ноября, и на нем присутствовало столько кардиналов, что их не удалось разместить в Сикстинской капелле и голосование было перенесено в капеллу Паолина, под совсем недавно завершенные суровые и мрачные фрески Микеланджело[1399].
Покойный папа в последний раз успел осмотреть «Распятие святого Петра» во вторую неделю октября. 13 октября флорентийский посланник сообщал, что восьмидесятидвухлетний понтифик чувствовал себя достаточно бодрым, чтобы взобраться на приставную лестницу «из десяти-двенадцати ступеней» и разглядеть картину с лесов. Не прошло и месяца, как он скончался, не прошло, вероятно, и полутора месяцев, как леса убрали[1400]. Можно предположить, что в промежутке Микеланджело завершил фреску. В последний день работ, очень быстро, Микеланджело добавил на фреске четырех женщин, сбившихся в стайку в правом нижнем углу, потрясенных, испуганных, в страхе косящихся на поразительное, внушающее трепет зрелище. По-своему это удивительные образы, однако трудно вообразить персонажей более далеких от прекрасных, исполненных уверенности в своей красоте «Давида» или «Адама».
Как это уже случилось в 1523 году, мнения конклава снова разделились: одни предпочитали видеть папой ставленника Карла V, другие поддерживали мнение нового короля Франции Генриха II (Франциск I умер в 1547 году). Кардиналы Карла V в том числе голосовали за Поула, отчасти потому, что император до сих пор не утратил надежду на компромисс с лютеранами Северной Европы, а Поул, вероятно, попытался бы содействовать установлению религиозного мира. В начале декабря для избрания ему не хватило всего одного голоса; более того, он уже заказал папские облачения, а весть о его избрании послана в Париж, где повергла в скорбь Генриха II. Впрочем, Поул потерял голоса – в том числе оттого, что кардинал Карафа выступал против него, считая еретиком (и зачитал компрометирующее досье, которое собрал на него и приберег нарочно для такого случая), а также оттого, что остальные не доверяли чужеземцу-англичанину или полагали его слишком молодым. Конклав все длился и длился: один кардинал умер во время его проведения, вызвав обыкновенные в таких случаях слухи, что он-де был отравлен. В конце