юг, параллельно улице Сострадания. Мимо ехала карета с парой рэптекинов в упряжи. При виде экипажа чародейке стало не по себе, и она заскочила в таверну. В тени у стен маячили полузнакомые лица, но ее обожженную заклинаниями внешность никто не признал. Все же за пару монет она добыла нужные сведения.
И снова двинулась на юг, к сиянию громады Нового города.
На границе проводился досмотр. Неопрятные стражники ходили в гражданском, единственный знак их власти – прилепленный к стене потрепанный приказ за подписью майора Эставо. Никто из стороживших границу ЛОЗ, судя по выговору, лириксианином не был. Сперва ее отказывались пропустить, вымогая солидную взятку, – сказали, просрочено разрешение на применение чар, – но старый опознавательный жест Братства, стоило его показать, отворил городские ворота. Куда, на фиг, проще, подумала она, чем гримуар доктора Рамигос.
На Фонарной улице она повстречала первое знакомое лицо. Дол Мартайн подходил осторожно, не забыв о могуществе ее чар.
– Так и понял, что это ты, со слов пограничной стражи. Приехала мутить воду, ведьма?
– Приехала рассчитаться с долгами. То есть в самом деле отдать долги. Если б имела в виду «за что-нибудь отомстить», сказала бы сразу. Пора закрывать счета.
– Хорошо. – Мартайн чуточку повеселел. – Это связано с Ильбарином?
– Нет. Не совсем. – Она подняла глаза на завитые шпили. Свет упал ей на лицо, и, все разглядев, Мартайн вздрогнул. – Здесь безопасно?
– Нигде не безопасно. Но пока что тут терпимо. – Какие-то прохожие удивленно уставились на странный наряд Мири, и Мартайн отогнал их, угрожающе зарычав. – Карильон говорила, что ты вытащила ее из лагеря.
– Она здесь?
Мартайн покачал головой:
– Она погибла. Сразу, как только мы прибыли. Упала с волнолома. Я видел своими глазами, мы все там были. Все, кто доплыл на «Лунном Дитяти». Спасла нас от дракона и разбилась о скалы. – Он вздохнул, потирая ладони о штаны. – Я так и знал, что рано или поздно она расшибется насмерть. И не раз говорил капитану. То на снастях, то на крыше – вниз не стащишь. Вечно лазила, вечно бегала.
– А Ворц? – скрыть ноту омерзения в голосе не удалось.
– Убрался. Его люди выловили из моря того драконьего парня, Раска, и они сбежали. Слыхал, что уехали в Ульбиш.
– В Ульбиш, – повторила она.
– Ты искала Ворца?
– Счета надо закрывать, но это тебя не касается. – Она сняла перчатку, осторожно стягивая за каждый палец, чтобы не надорвать кожу. Изуродованной чарами ладонью потрогала стену. – Надо встретиться с боссом, да поживее.
Мири не ожидала, что новый мастер окажется… такой молодой. Лицо тоже было отдаленно знакомым. Она сидела за массивным столом в доме на Фонарной улице. В богатых одеждах, на горле самоцветная застежка, как у почтенных хозяев гильдий.
– Вы – дочь Хедана, верно?
Лицо хозяйки оставалось бесстрастным.
– Я тоже вас помню. Вы – чародейка Хейнрейла.
– А он…
– Теперь я – мастер Братства. – Она качнула золотую табакерку, единственное украшение стола.
– Вы не приняли пепел?
– Приняла. Но дракон, которому я присягала, мертв, а мой брат предложил Тайрус и Каранчио сделку. Им ничего не оставалось, как согласиться. Так Братство пришло с Гхирданой к взаимному пониманию. Теперь это снова наш город.
– А ваш брат?
– Он посмел пойти против Гхирданы. Ему пришлось уехать.
– Понятно. Я не стану ни во что вмешиваться. Долго здесь не пробуду. С Гвердоном я давно завязала.
– Так зачем вы приехали?
– У меня долг перед Карильон Тай.
– Она погибла, – сказала Карла. – Упала с волнолома, и море забрало ее. Тело смыло с берега.
– У нее был друг. Шпат.
Карла встала:
– Хотите, покажу вам его могилу.
В темном подвале стоял бы отратительный смрад, чувствуй она еще запахи.
– Осторожно, не споткнитесь, – предупредила Карла, и Мири сотворила призрачного светлячка. На полу подвала тут и там торчали могилы, проломленные кирками в твердом фундаменте и наспех засыпанные, этакие городские курганы. Карла подвела чародейку к той, что нужно, – открытой. Внутри покоился один маленький камешек.
– Я не знала, что с ним делать, – сказала Карла, внезапно занервничав. – Кажется, он был тут, внутри. Не знаю. С нами он никогда не говорил. Только с Раском.
Мири встала на колени в подвальную пыль и принялась выписывать на полу сложный иероглиф.
– Ему не нужно со мной говорить. Только выслушать.
Далекое рассветное зарево.
Не рассветное.
Колдовское. Свечение эфира, незримое солнце. Оно стаскивало Шпата опять воедино, собирая разрозненные части. Обрывки восприятия оголодали – как крысы ползли сквозь стены того, что раньше звалось его разумом.
Голос чужой, но света хватало, чтобы его внимание не рассеялось.
Он мог ненадолго нанизать осознание себя на лучик этого света. Вспоминая, каково это – быть.
– Я ездила к наставникам-колдунам из Кхебеша. Я рассказала им все, что знаю о Помойном Чуде. О Новом городе, Святой Карательнице. Все, что известно о трудах Джермаса Тая, о сотворении Карильон. Рассказала все.
Как бы объяснить попонятней?
Боги – это узоры. Течения в безвременном колыхании эфира. Живые заклинания, если тебе проще так о них думать. Помыслы смертных возбуждают эфир. Отдельные личности скорей не берутся в расчет, однако и одна верная мысль способна сотворить заклинание. А если смертных очень много… Из коллективных мыслей рождаются боги. В узоры своей занебесной сути они направляют молитвы, закачивают осадок мертвых душ. Вот что поддерживает движение богов в эфире. Узор рисует сам себя, снова и снова.
И вот есть ты. Смертная душа, которую наделили накопленной мощью целого пантеона. Наставники не поверили, когда я сказала им, что ты выжил в чуждой форме. Ты – аномалия, Шпат Иджсон. На перепутье между смертным и богом.
Так как же, если ты не бог, марионетке Ворца удавалось приносить тебе жертвы? Не Черным Железным Богам. Тебе лично.
Моя теория – и наставники согласились со мной – в том, что ты нарочно сдерживаешь себя. Ты застрял между смертным миром и занебесьем: между волшебным, бесконечно обновляемым образом вне времен – и смертным разумом, зацепившимся за вещественный мир, за текущее время. Перед тобою есть выбор. Ты можешь распрощаться с прямолинейным сознанием, прекратить цепляться за якоря вроде Карильон, вроде своих воспоминаний. Ты разучишься думать, по крайней мере как раньше, но продолжишь существовать. Станешь… узором. Живым заклинанием. Если люди поклонятся тебе, ты будешь наращивать мощь, влиять на судьбу. Может, даже заводить святых, через них мыслить. Как Пеш была всеми войнами, как Матерь – это каждый милосердный поступок, как Повелитель Вод – ильбаринское море, ты будешь… Что ж, я тебя не знала, Шпат Иджсон. Не ведаю, каким богом ты можешь стать. Самовластным тираном или кем-то еще. Может, кем-то добрым. Не знаю.
Или оставайся как есть. Я наколдовала этот маяк, чтобы тебя призвать, и могу высечь его в тверди, сделать волшебство продолжительным. Какое-то время оно сохранит тебя целым. Будет тебе новым якорем, искусственным, как бы святым, будет твоему сознанию ориентиром.