Политики, которые пришли к власти, играя на национализме и обещая национальное процветание, оказались в плену сил, которые они не всегда могли контролировать. Тайные общества, формирующиеся на эклектической мешанине, которую составляли франкмасоны, подпольные карбонарии, добивавшиеся единства Италии, террористы, еще недавно пугавшие почти всю Европу, и стародавние бандиты распространились по Балканам, внедряя свои методы в гражданские и военные государственные институты. Внутренняя македонская революционная организация (IMRO) говорила о Македонии для македонцев, но все подозревали, что она действует вместе с болгарскими националистами с целью создания Большой Болгарии, в которую будет входить Македония. В Сербии правительство и армия были полны сторонников Народной обороны – националистической группы, возникшей во время боснийского кризиса, и ее более экстремистской тайной политической организации «Черная рука». В 1-й Балканской войне офицеры в нескольких случаях не подчинились своему правительству, захватив, например, город Монастир (который Сербия по тайной договоренности обещала Болгарии), в надежде на то, что тогда его будет невозможно передать[1337]. И хотя власти Османской и Австро-Венгерской империй прикладывали максимум усилий, чтобы подавить всякую революционную, да и по большей части политическую деятельность среди своих собственных подданных – южных славян или албанцев, перед ними стояла тяжелая задача, особенно потому, что большинство доморощенных заговоров и террористов получали поддержку из-за рубежа. Боснийские студенты в Венском университете, например, образовали тайное общество в ответ на аннексию своей родины. «Если Австро-Венгрия захочет проглотить нас, – заявляли они, – то мы будем разъедать ее желудок». И многие студенты ускользали за границу в Сербию, чтобы получить военную подготовку[1338].
Молодежь, которая вовлекалась в тайные общества, часто придерживалась более экстремистских взглядов, чем люди постарше, и была с ними не в ладах. «Наши отцы, наши тираны, – сказал один боснийский радикальный националист, – создали этот мир по своей модели и сейчас заставляют нас жить в нем»[1339]. Молодые члены тайных обществ были влюблены в насилие и готовы уничтожать даже свои собственные традиционные ценности и институты, чтобы построить новую Великую Сербию, Болгарию или Грецию. (Даже если кто-то из них и не читал Ницше, достаточно популярного в те годы, они слышали, что Бог мертв и европейскую цивилизацию нужно уничтожить, чтобы освободить человечество.) В последние годы перед 1914 г. власти Балканских государств либо терпели, либо были бессильны контролировать деятельность своих собственных молодых радикалов, которые совершали покушения на османских и австро-венгерских официальных лиц как угнетателей славян, на лидеров своих собственных стран, которых они считали недостаточно преданными национальному делу, или просто на обычных граждан, которые исповедали не ту религию или были не той национальности не там, где надо. Когда Франц-Иосиф посетил Боснию в 1910 г., возник заговор с целью его убийства. В Хорватии были неоднократные покушения – некоторые успешные – на жизнь чиновников Габсбургской династии.
На начальных этапах своей независимости Балканские государства довольствовались тем, что равнялись на крупные европейские державы или, по крайней мере, были вынуждены делать это. А крупные державы, особенно Россия и Австро-Венгрия до того, как они поссорились из-за аннексии Боснии, хотели сохранить существующее положение вещей на Балканах, чтобы Османская империя продолжала править своими оставшимися европейскими территориями. Однако за последние десятилетия XIX в. явный упадок Османской империи придал смелости лидерам во всех уголках Балкан взять дело в свои руки. Под лозунгом защиты христиан, все еще находящихся под властью османов в Македонии и других местах, Сербия, Болгария и Греция посылали деньги, оружие и шпионов для побуждения населения к сопротивлению. Неудивительно, что появление на политической арене младотурок и их политики, направленной на возвращение власти над османскими землями (и в большей степени «отуречивание» их), вселило тревогу в Балканских государствах и среди христиан – подданных Османской империи. К 1910 г. албанцы, христиане и мусульмане, которые были традиционно верны своим османским правителям, стали открыто бунтовать. На следующий год албанские революционеры объединили силы со своими македонскими коллегами. Османские власти приняли против них крутые меры, что только подлило масла в огонь беспорядков и насилия. Осенью 1911 г. война Италии с Османской империей подтолкнула христиан к новым восстаниям. В Македонии в декабре того года в результате нескольких взрывов были уничтожены полицейские участки и мечети. В отместку толпы мусульман напали на местных болгар. По всем независимым Балканским государствам прокатилась волна протестов и демонстраций против османов[1340].
Балканские лидеры в открытую говорили, что больше не могут доверять крупным державам защиту христиан, находящихся под османским владычеством, и намекали, что, возможно, им придется принять меры. Зачем поддерживать статус-кво на Балканах, спросил Троцкого один видный политик в Сербии. «Где был статус-кво, когда Австрия аннексировала Боснию и Герцеговину? Почему державы не защитили статус-кво, когда Италия захватила Триполи?» И почему с Балканскими государствами обращаются так, как будто они не европейские государства, а страны вроде Марокко?[1341] Как признался министр иностранных дел Сербии британскому послу в Белграде, существовала вероятность вторжения Австро-Венгрии в случае, если какое-нибудь балканское государство начнет предпринимать действия по захвату османской территории, но что касается лично его, Милована Миловановича, то для Сербии лучше погибнуть в борьбе. Если Австро-Венгрия сама станет расширяться дальше на юг Балкан, то с Сербией как независимым королевством будет покончено в любом случае[1342].
Гордость, националистические амбиции, искушения в виде приходящей в упадок империи на их границах, пример неприкрытой агрессии, поданный Италией, и полнейшее безрассудство – все это сплотило Балканские государства – ненадолго, как оказалось, – чтобы выдворить Османскую империю из ее оставшихся европейских владений. С осени 1911 г. между столицами Балканских государств тайно курсировали эмиссары или встречались будто бы случайно в том или ином европейском городе. Россия, а особенно российский посол в Константинополе, давно уже продвигала идею создания Балканской лиги, включающей Османскую империю, которая, как все надеялись, и обеспечит стабильность в регионе, и помешает распространению влияния Германии и Австро-Венгрии на юг и восток. Сами Балканские государства, перед которыми вставали и приобретали все более реальные формы картины грабежа Османской империи, этого совершенно не хотели. Сазонов, ставший преемником Извольского в 1910 г. на посту министра иностранных дел России, попытался втянуть Болгарию, Сербию, Черногорию и Грецию в союз, который должен был стать преградой перед Австро-Венгрией, которая не прочь расшириться на юг, в случае краха Османской империи[1343].
Осенью 1911 г. этот крах казался неизбежным. Сербия и Болгария с 1904 г. время от времени вели переговоры о той или иной форме партнерства, но болгары, возглавляемые царем Фердинандом, всегда предпочитали сохранять свободу действий. Теперь переговоры стали безотлагательными. Им на пользу было то, что новое правительство в столице Болгарии Софии было прорусским и менее склонным беспокоиться о том, как бы не обидеть Австро-Венгрию. Великобритания и Франция, которых Россия предупредила, что что-то готовится, не были против более теплых взаимоотношений между этими двумя балканскими государствами. Партнеры по Антанте разделяли надежды России на нахождение дешевого местного решения по сдерживанию немецкой и австро-венгерской экспансии в Османскую империю[1344]. В Софии и Белграде русские послы Анатолий Неклюдов и Гартвиг упорно трудились, чтобы сплотить болгар и сербов. Неклюдов, по меньшей мере, предвидел потенциальные проблемы: «Союз Болгарии и Сербии содержит одну опасную составляющую – искушение использовать его для наступательных целей»[1345].
Гартвиг не испытывал такого беспокойства. С момента своего появления в Белграде в 1909 г. он стал горячим сторонником сербского дела. Он быстро стал незаменимым участником политической сцены; все советовались с ним, начиная с самого короля, и каждое утро его кабинет заполняли известные представители сербского общества. Он и Пашич были особенно близки, и путем многочисленных намеков Гартвиг дал сербскому лидеру понять, что ему не следует слишком серьезно относиться к предупреждениям России «ступать осторожно». Когда Сазонов отправил сербскому правительству сообщение с настоятельной просьбой быть умеренным в проведении своей внешней политики, Гартвиг торжественно прочел его вслух. «Вы закончили, мой дорогой друг?» – спросил его Пашич. «Хорошо! C'est bien. Nous pouvons maintenant causer serieusement! [Теперь мы можем говорить серьезно.]»[1346] Сазонов беспокоился в отношении Гартвига, но не имел влияния отозвать его, возможно, потому, что жена Гартвига наладила прочные связи при дворе и среди панславянских кругов в России.