– Он – настоящий мудрец! – воскликнул, краснея от удовольствия, великий князь Симеон. – Нам надо с ним дружить, а не ссориться! Эй, Бурко! – великий князь хлопнул в ладоши. Из прихожей выбежал мальчик-слуга. – Сходи-ка, Бурко, в соседнюю юрту к моему славному боярину Михаилу Терентьичу и скажи ему, чтобы он отдал тебе золотой кубок с дорогими каменьями…Тот самый, что я хотел подарить имаму…И быстрей принеси сюда эту драгоценность!
– Слушаюсь, батюшка! – низко поклонился слуга и выбежал исполнять княжескую волю.
Вскоре он вернулся с мешочком в руках и передал его своему князю.
– Ну, бери же, дорогой гость, этот золотой кубок! – сказал князь Симеон, доставая из мешочка сверкавший от яркого свечного света бесценный подарок. – Это – твоему князю Дмитрию, на долгую память!
На другой день великий князь Симеон был вызван на прием к ордынскому хану. К своему изумлению, он увидел стоявшего на коленях у золоченых ступенек трона своего вчерашнего брянского гостя.
– Салям, Сэмэнэ! – весело сказал Узбек– хан. – Айда же сюда быстрей!
Князь Симеон покорно прополз на животе по большому персидскому ковру и, приблизившись к брянскому боярину, встал рядом с ним на колени.
– Тебе не обидно, славный коназ, стоять рядом со слугой Дэмитрэ? – молвил с улыбкой хан. – Подними свою башку!
Симеон выпрямился и посмотрел на ордынского хана. – Господи, – подумал он, едва сдерживая волнение, – как же состарился наш царь: похудел и пожелтел лицом! Неужели болен?
– Говори же, Сэмэнэ, – буркнул Узбек– хан. – Или ты оглох?
– Не обидно, государь, – сказал он, стараясь сохранять видимость спокойствия. – Я знаю, что этот боярин представляет самого князя!
– Это так, Сэмэнэ, – кивнул головой хан. – Дэмитрэ тяжело заболел…И мы сами тому причиной…Нам не следовало прогонять его и отдавать тот Брэнэ-бузург бестолковому Гэлэбу! Пусть же этот Дэмитрэ с миром сидит в своем улусе и вовремя привозит сюда серебро! Предупреждаю тебя, Сэмэнэ: не хули этого Дэмитрэ, как твой батюшка, а лучше успокойся и дружи с ним! Я не хочу терять своих верных данников без надобности и иметь от этого убытки!
Эти слова князь Симеон как раз вспомнил, слушая монотонную речь боярина Дмитрия Зерна. Последний рассказывал о своей встрече в Литве с еще не отъехавшим тогда в Брянск князем Дмитрием Романовичем.
– Тот Дмитрий совсем не был рад брянским событиям, – говорил между тем боярин, – и особенно убийством несчастного князя Глеба…
– Неужели? – встрепенулся в седле московский князь. – И не злорадствовал?
– Не злорадствовал, великий князь, – покачал головой боярин. – Более того, он даже изменился в лице, узнав о произошедшем! Видно, городская чернь проняла его до самого сердца! Брянском непросто управлять! А его прекрасная, слегка полноватая супруга даже прослезилась! Всплакнула также их дочь!
– Дочь? – привстал в седле князь Симеон. – Она молода? Хороша ли собой?
– Нет слов, великий князь, чтобы описать красоту его дочери Федосьи! – покраснел боярин Зерно. – Я никогда не видел такой красавицы! Она унаследовала прекрасные черты своих батюшки и матушки! Она – ровесница твоего младшего брата Ивана, а может, и немного моложе!
– Неужели?! – вскричал обрадованный князь Симеон. – Значит, нам следует послать в этот богатый Брянск своих людей и сосватать эту красную девицу! Пора жениться моему братцу Ивану! Мы получим двойную выгоду: сосватаем Ивану красивую невесту и породнимся с Дмитрием Красивым!
ГЛАВА 4
НОВАЯ СВАДЬБА
Князь Дмитрий Романович Брянский сидел в своем большом черном кресле рядом с супругой – княгиней Ксенией, разглядывая свою красавицу дочь – пятнадцатилетнюю белокурую Феодосию, одетую в наряд невесты, и ее жениха-ровесника, рослого, стройного, синеглазого князя Ивана.
Невеста скромно сидела за поставленным в стык княжеским столом ближе к матери, потупив очи и глядя в стол. Румянец покрывал ее щеки. Белоснежное византийское платье, расшитое кружевами и унизанное драгоценными камнями, усиливало притягательную прелесть девушки. А сверкавшая, прикрепленная к белой же кружевной повязке на лбу алмазная звезда, создавала неповторимо-таинственную обстановку, окружавшую красавицу. Одетый в простой наряд жениха – белую льняную рубашку с вытканными на ней красными петухами, свисавшую до колен и подвязанную ярко-красным кушаком, штаны темно-синего цвета, вправленные в алые, козьей кожи, невысокие сапожки, княжескую шапку с верхом из красного атласа, обитую куньим мехом, князь Иван Московский, с нежными, как у девушки, чертами лица, усиливал красоту невесты.
Он смотрел на свою нареченную и, казалось, утратил интерес ко всему другому: молодой князь еще никогда не видел такой красивой, обаятельной, кроткой девушки!
Старый князь усмехнулся, провел рукой по лбу и, подняв серебряный кубок с вином, произнес: – Пусть же всегда будут счастье и любовь в сердцах молодых! Да народят они добрых внуков на славу нашему Брянску и знатной Москве! Слава молодым! – И он быстро, не смакуя, выпил пряный напиток.
– Слава! – закричали бояре и священники, сидевшие по обеим сторонам параллельных скамей: сразу же за женихом – московские бояре, а на противоположной скамье, рядом с княжеским воеводой Супоней Борисовичем, возглавлявшим третий стол – брянский епископ Иоанн, три священника, настоятели храмов, и брянские бояре.
Князь Дмитрий с грустью глядел на пиршество и думал о жизни. – Вот и последнюю дочь выдаю замуж, – размышлял он про себя, – и не будет детей в нашем доме. Некому теперь подать свой нежный и ласковый голос в тереме княгини! Уже не выбежит ко мне ненаглядная краса и не вспрыгнет на мои колени! Не будет мне в старости утешения…А все прочие мои детки умерли в младенчестве, и не один сын не выжил…Эх, судьбина! – князь тяжело вздохнул и смахнул непрошеную слезу.
А ведь он совсем не хотел «родниться со злокозненной Москвой»! Так уж получилось.
Перед глазами князя прошли лица литовских князей, вельмож, польских королевичей…Все они заглядывались на его молоденькую Феодосию, всем хотелось породниться, пускай с нынче беглым, но славным и могучим брянским князем.
Не мог забыть Дмитрий Романович и просьбу князя Михаила Асовицкого, жившего со своей семьей в это время при дворе великого князя Гедимина. – Уж не спеши, брат, – говорил тогда князь Михаил, – и не выдавай свою дочь замуж: мой сын вот-вот станет женихом! Разве плохо тебе породниться с нами? Я преподнесу богатые дары и обеспечу тебе верную дружбу до скончания веков!
Однако его сыну Роману тогда исполнилось только десять лет, в то время как красавица Феодосия достигла четырнадцати. Брянский князь понимал, что брак его дочери с молодым Романом Михайловичем был возможен и даже выгоден.