Митрополит Феогност прибыл в Брянск как раз накануне святого дня – праздника Зимнего Николы. Брянцы встретили его торжественным звоном колоколов. Огромные толпы стояли на всем пути митрополичьего поезда, состоявшего из четырех телег и двух десятков конных московских окольчуженных воинов. Сам митрополит стоял, одетый в толстую медвежью шубу и черный клобук святителя, в своих медленно ехавших санях, запряженных двумя вороными лошадьми, и крестил встречавших его брянцев.
– Слава святителю! – кричали со всех сторон. – Слава отцу православных христиан!
Шел мелкий сухой снег. Было довольно холодно: декабрь наступил внезапно и жестоко, враз сковал реки, озера и болота прочным стальным льдом, засыпал леса и дороги густым обильным снегом, едва не перегородив все пути к окруженному лесами городу.
У ворот городской крепости митрополита ждали князь, епископ со священниками и бояре.
Митрополит вышел из своего возка, прошел по мосту и, приблизившись к знатным брянцам, перекрестил их. Затем он перемолвился несколькими словами с епископом и князем, взял протянутый ему боярами на подносе хлеб, отломил кусочек и, обмакнув его в соль, прожевал. Кашлянув и отпив из серебряного бокала глоток греческого вина, он проследовал в отведенные ему в княжеском тереме покои.
Горожане, стоявшие вблизи крепостных ворот, горячо обсуждали увиденное.
– Какой добрый старичок! – весело сказал горшечник Кулик. – Но темен лицом и бел волосом! А какие глаза: черные как уголь!
– И ласков, – молвила стоявшая с ним рядом красивая молодая женщина, супруга брянского кузнеца, Умила. – Видно, он несет нам мир и покой!
Однако на следующий день, 6 декабря, в святой праздник брянцев как-будто подменили.
По городу пронесся слух, что высокий священник, проведя вечернюю службу в Покровской церкви, якобы одобрил действия князя Глеба по «черному бору» и предложил собравшейся там знати «приложить все силы к сбору татарской дани и наведению порядка в городе». Говорили также, что святитель решил не медлить с венчанием князя Глеба на брянское княжение и назначить это дело на праздник святого Николая.
Слухи обрастали сплетнями, и в короткий срок брянцы впали в состояние не просто гнева, но отчаянной ярости.
Брянская же знать, ликовавшая, что их город посетил высший православный священник, напрочь позабыла о горожанах и, убаюканная общей эйфорией, царившей в детинце, готовилась к венчанию нового князя.
Ни бояре, ни городские священники не посчитали нужным узнать о настроениях городской черни.
Это была первая ошибка князя и его бояр. Второй же ошибкой явилось назначение места венчания князя – церкви Горнего Николы, располагавшейся за пределами городской крепости возле вечевой площади. Но кто мог поверить в возможные беспорядки в столь святой праздничный день?
Все началось спокойно: облаченные в драгоценные ризы брянские священники, возглавляемые самим митрополитом, прошли пешком от детинца до большой деревянной церкви, за ними проследовали князь и бояре, а шествие замкнули самые именитые купцы и старшие дружинники.
Все они вошли в церковь, двери которой, несмотря на холод, были широко распахнуты, впуская в святой храм всех желавших, и праздничная служба началась.
Сам митрополит стоял у алтаря и произносил торжественные слова молитвы, поддерживаемые хором церковных певчих. В церкви пахло воском и ладаном, ярко горели свечи.
Завершив торжественный обряд, посвященный именитому святому, митрополит повернулся к князю и сказал на неплохом русском: – А теперь перейдем к нашему венчанию и поставим славного князя Глеба на законное правление брянским уделом!
Вдруг откуда-то из глубины храма донесся громкий, но хриплый вздох и кто-то грубо, бесцеремонно крикнул: – За что же венчать этого злодея и лихоимца?! А если венчать – то булатным мечом! Смерть князю Глебу! Смерть ненавистной Москве!
Брянские бояре вздрогнули. Князь Глеб побелел от страха и задрожал, а святейший митрополит в недоумении посмотрел в то место, откуда донеслись крики. – Изыди, сатана! – громко сказал он. – Несите же сюда кадило!
– Ты еще и лукавого поминаешь! – закричал все тот же грубиян. – Ну, этим ты князя не защитишь! – И бояре, расступившись, узнали в кричавшем купца Вершилу Мордатовича.
– Ах ты, лютый крамольник! – возопил боярин Славко Стойкович. – Хватайте же его, мои воины! И рубите ему голову!
Княжеские дружинники, как коршуны, ринулись на мятежного купца и, размахивая мечами, сбили его с ног.
– Ратуйте, братья, убивают! – завопил барахтавшийся на полу в луже собственной крови купец Вершила. Еще удар – и княжеский воин ловко отсек большую пучеглазую голову, с брызгами крови отлетевшую в угол храма.
– Собаке – собачья смерть! – буркнул Славко Стойкович.
– Однако же какой тяжелый грех! – сокрушался митрополит. – И еще – в Божьем храме!
В это время со стороны улицы раздались дикие крики, и в храм, сокрушая все на своем пути, ворвались разъяренные брянские вечники.
– Они убили нашего Вершилу! – кричали горожане, размахивая дубинками и кольями. – Смерть вам, нечестивые злодеи!
Бояре, дружинники и священники были буквально смяты и оттеснены в сторону от стоявших рядом князя и митрополита, державшего в руке княжеский венец.
– Вот ты где, бесстыжий князь! – с визгом крикнул брянский кузнец Гром, оправдывая свое грозное имя. – Получай же за нашего Вершилу! – И он с силой ударил князя дубинкой по плечу. Князь пошатнулся, но устоял на ногах.
– Ах, так, мерзкий злодей! – возопил брянский гончар Ясеня. – На-ка же тебе, нечестивец, ухватом! – И он изо всей силы ударил князя железным орудием прямо в бок.
Князь рухнул на пол, обливаясь кровью.
– Опомнитесь! – отчаянно вскричал митрополит, бросаясь к несчастному князю и закрывая его своим телом. – Это же святая церковь, Божье пристанище!
– Отойди-ка, старик! – буркнул Безсон, здоровенный верзила, бывший княжеский пристав, отстраненный за пристрастие к медам и винам. Он грубо схватил высшего священника и, рванув его за рукав, потянул в сторону. – Успокойся, Божий слуга, – бормотал злодей, – а то самому будет плохо! – Он отбросил несчастного униженного святителя в сторону и цепко схватил лежавшего на полу князя. – Ну, братья, а теперь потащим этого татя на Божий свет!
Как только несчастный князь, вытащенный мятежниками за руки и ноги, оказался на улице, толпа, дико взвыв, набросилась на него.
На голову ненавистного Глеба Святославовича обрушились камни, дубины, топоры. Уже через несколько мгновений все было кончено: рассеченное и разорванное на части тело узурпатора было разбросано по всей, окрасившейся кровью предцерковной площади.