было также ясным: позволить разгромить Сербию значило освободить Германии дорогу к Константинополю, отказаться от всех своих надежд на овладение проливами и от всех своих планов раскола Австрии. У России не оставалось другого выбора, кроме как вступить в войну или отказаться от борьбы с центральными державами за господство в Восточной Европе. Франция, сама не имея непосредственного интереса на Балканах, была тесно связана с Россией. Предоставить России сражаться одной означало бы ее полную изоляцию в Европе при любом исходе войны, на что французское правительство не рискнуло бы пойти. Таким образом, события следовали от одного к другому, пока европейский пороховой погреб, так ревностно набиваемый взрывчаткой трудом целого поколения, не взорвался со страшной силой, оглушив собою весь мир.
Поначалу убийство в Сараево не привлекло к себе в Англии особого внимания. Для обывателя оно служило всего лишь примером царившего на Балканах варварства, тогда как правительство, по всей видимости, было слишком занято кризисом в Ирландии, чтобы полностью оценить всю значимость этого убийства[70]. Но с течением времени угроза войны в Европе становилась все более ощутимой, однако подавляющее большинство британского народа оставалось равнодушным: Сербия не пользовалась популярностью, и было чрезвычайно трудно убедить кого-либо в необходимости вступить в войну для ее защиты.
Когда стало ясно, что Франция собирается воевать в этой войне, необходимо было убедить народ в необходимости вступить в войну хотя бы по той причине, что англо-французские военно-морские соглашения, о которых народ ничего не знал, были на самом деле такими же обязывающими, как любой официальный договор. Они держались в секрете до самого конца. Сэр Эдуард Грей, министр иностранных дел, торжественно провозгласил в палате общин 11 июня: «В случае возникновения войны между европейскими державами не существует каких-либо тайных соглашений, которые ограничивали бы или затрудняли свободу правительства или парламента решать, должна ли Великобритания участвовать в войне. На сегодняшний день это остается в силе, как и год тому назад. Подобные переговоры не ведутся и вряд ли будут вестись, насколько я могу судить».
Это заявление было явно лживым и дезориентирующим даже по стандартам британского либерализма, поскольку сэр Эдуард отлично знал (что было скрыто даже от палаты общин), что Великобритания обязалась защищать северное побережье Франции от морского нападения в случае войны.
Позиция правительства в дни перед войной вряд ли могла быть более просчитанной, чтобы сделать ее начало неизбежным. Франция и Россия понимали, что Великобритания выступит на их стороне. Германии позволили верить в то, что у Великобритании, по крайней мере есть неплохой шанс остаться нейтральной. Каково бы ни было намерение, скрывающееся за такой позицией, в результате она явно подстрекала обе стороны упорно настаивать на условиях, которые невозможно было признать.
В последние несколько дней события развивались с головокружительной быстротой. Одно время казалось, что Германию начинает пугать перспектива войны. Италия и Румыния явно не собирались выполнить свои договорные условия, и, возможно, даже их нейтралитет пришлось бы покупать ценой территориальных уступок. Но шанс был упущен, поскольку правительства Австрии и России твердо решили начать войну. 31 июля Россия объявила мобилизацию, 1 августа – Германия и Франция, а при сложившихся условиях мобилизация была равносильна объявлению войны.
В Великобритании, несмотря на усиленную военную кампанию, проводимую в шовинистической печати, огромное большинство рабочих и прогрессивные круги выступали за мир. Однако правительство сделало свой выбор. Уже 29 июля британский большой флот отправился к месту своего военного назначения в Северное море. 2 августа Грей сообщил французскому послу: «Мне поручено дать гарантии, что, если немецкий флот войдет в Ла-Манш или пойдет через Северное море с целью предпринять враждебные действия против французского побережья или торгового флота, британский флот окажет всю необходимую защиту, которая в его силах».
При таких обстоятельствах вторжение в Бельгию явилось настоящей удачей, предоставившей правительству возможность замаскировать империалистическую, грабительскую войну под войну за соблюдение договорных прав и защиту малых народов. Можно было даже придать Сербии немного того героического блеска, которого так быстро удостоилась Бельгия. На деле договор, гарантирующий нейтралитет Бельгии, давно устарел. Бельгия была втянута во франко-британскую орбиту, и в течение ряда лет французский, британский и бельгийский генеральные штабы составляли планы, будучи уверенными в том, что Франция и Бельгия будут сражаться на одной стороне. Более того, составлялись планы высадки британских войск на бельгийском побережье, и можно с абсолютной уверенностью сказать, что даже если бы германские войска не вторглись на бельгийскую территорию в начале августа, то к концу этого месяца туда вступили бы войска союзников.
Все это было тщательно скрыто от британского народа в 1914 г., когда 4 августа Германии был отправлен ультиматум с требованием вывода ее войск с бельгийской территории. В полночь ответ не был получен, и обе страны официально заявили о вступлении в войну.
Глава XVII
Мировая война. Мировой кризис
1. Первая мировая война
За годы до начала военных действий военные эксперты соперничающих стран подготовили свои планы кампании. Немцы предполагали сконцентрировать все силы для флангового марша через Бельгию, вдоль реки Маас, и таким образом избежать прочно укрепленных линий фортов, которыми была защищена граница Эльзас-Лотарингии. На этой части своего фронта они решили твердо придерживаться оборонительной тактики и, согласно первоначальному плану, даже собирались отойти назад к Рейну. На востоке они также должны были занять оборону в расчете на медлительность русской мобилизации и на то, что австрийцы примут на себя основной удар первых сражений. Главные силы, пройдя Бельгию, должны были образовать широкое полукольцо, движущееся к западу и югу от Парижа, чтобы выйти в итоге в тыл французских армий, сосредоточенных вдоль линии крепости от Вердена до Бельфора.
Французский план, если рассматривать его в ретроспективе, может показаться составленным с целью обеспечить победу Германии. Французский генеральный штаб полностью был в курсе германского плана, но странная психологическая слепота заставила военачальников игнорировать его, поскольку признание немецкого плана означало бы пересмотр их собственного плана, основанного скорее на политических и сентиментальных, чем на военных соображениях.
Граница севернее Арденн фактически оставалась неохраняемой, в то время как ожесточенное и, как надеялись, решающее наступление должно было начаться на Лотарингию. Основанием этой надежды служила глубокая и почти мистическая вера в силу атаки, в первую очередь в силу атаки французских войск, питавшая собою военные круги в течение целого десятилетия до 1914 г.
Французский план был испытан на практике в августе 1914 г. с катастрофическими последствиями; немецкий план провалился только потому, что он был ослаблен еще до начала войны и