Но еще меньше ему хотелось предавать Путешественника на растерзание этим сумасшедшим убийцам. Подумать только — он считал Благодетелей жестокими!.. Вот уж, действительно: век живи — век учись.
Дураком помрешь…
Но что ему оставалось делать?!..
Ведь иначе эти с ним сотворят такое, что Благодетелям бы и в голову не пришло, и что, наверное, только кошмарам снится в кошмарах!..
Что же делать?..
Что делать…
А, может, они меня просто пытаются запугать?.. Люди не могут делать такого с другими людьми!..
Или могут?
Но их гадание… Они всё равно всё узнают…
Сергий обречен.
Из-за меня.
И я никак не могу ему помочь. Он даже не успеет понять, что с ним случится!..
Если они нападут внезапно.
А если нет?.. Если они будут осторожны?
А почему они должны быть осторожны?
Если они будут напуганы.
На прощание я им докажу, что в эту игру могут играть и трое.
А там, глядишь, или они себя чем-нибудь выдадут, или он успеет убежать…
А я…
Всё равно я должен был умереть еще там, в водопаде.
— Я… все скажу… если так… — набравшись решимости, Виктор повернулся в сторону колдунов. — Этот кувшин… который вы ищете… он у моего спутника… могучего мага из… из… из-за границы….
— У старика?
— Н-н… Да. Он старик, конечно, но выглядит как юноша. Ему уже ст… дв… три… четыреста лет… Он вообще может выглядеть так, как хочет!.. Если захочет, он может превращаться в любое животное, насекомое или птицу и… и… и принимать облик любого человека!.. Да-да, все время — только так! Только этим и занимается!.. Бац! — и он похож на меня как брат-близнец!.. Бац! — и на еще кого-нибудь!.. Вот… А еще он может… может… заставить вещи летать!.. Да!.. Только рукой махнет — и — р-раз — и кувшин полетел!.. Р-раз — и сам воду в чашку наливает!.. Раз плюнуть!.. Да он и сам может летать!.. Да. Очень легко даже!.. Вот так вот — как мне пойти пешком, так ему — взять и полететь!.. Р-раз — и все!.. И улетел!.. А потом — р-раз! — и прилетел! А одного его слова слушаются и верблюды, и ящерицы, и собаки!.. А его взгляда не выдерживают даже змеи!.. Он как посмотрит на змею — а она р-раз! — и в обморок!.. А он их потом ест. Живыми. С хвоста. И нахваливает. А еще — когда захочет, он может читать мысли вслух на расстоянии у любого человека, или внушать кому угодно что угодно!.. Посмотрит в глаза — и ка-а-к внушит!.. Ка-а-к внушит!.. У него глаза — как два буравчика! Насквозь тебя видят!.. Вот, например, однажды одному торговцу, который подсунул ему свиную колбасу, он посмотрел в глаза две секунды и внушил, что он — птица, и у того сразу же выросли перья на руках, и он взлетел на крышу своей лавки и…
Виктора, не страдавшего никогда в своей жизни красноречием, понесло.
Как неуклюжий серфер, который первый раз в жизни поймал волну и теперь, одурев от счастья и ужаса, несется над пальмами и гостиницами, потому что это волна оказалась цунами, так и он, начав сочинять всемогущему магу Сергию что-нибудь такое этакое для иллюстрации его всемогучести, теперь понял, что не может остановиться, и что под застывшими взглядами гадкой парочки несет такое… такое… ЭТАКОЕ…
— Врет, — хищно оскалившись, не выдержал первым тот, который помладше, после очередного пассажа о сверхъестественных свойствах каждой волосинки из головы великого иностранного волшебника.
Но в голосе его, где-то далеко-далеко, глубоко-глубоко прозвучала тоненькая крохотная нотка испуга, и у Виктора от непрошенной надежды замерло сердце и пропал голос.
— А если нет? Нет шипения без змеи! — встревожено заметил старший.
— Да нет… Врет… наверное…
— А если нет!
— Тогда надо осторожно… Чтобы этот Путешественник раньше времени чего не заподозрил… Если он хоть в десятую часть такой сильный колдун, как расписывает это ничтожество, просто украсть кувшин недостаточно…
— Я уже об этом думал. Двухходовка Садреддина.
— Что?..
— Двухходовка Садреддина. Второй класс. Третья четверть.
— А-а-а-а!..
— Ага.
— Но он не станет с нами ничего пить.
— С нами — нет. С ним — да, — и Гагат кивнул на замершего в своем грязном углу Огранщика.
— Ты думаешь, он будет нам помогать? — туповато уставился Иудав на их пленника.
— Конечно нет!.. Он нам вообще не будет нужен!.. Лично…
— Ты предлагаешь…
— Да. Мы же можем это делать. «Мираж Марраша». Каждый может сделать это!
— Но он дольше нескольких минут не держится! У нас.
— Мы будем меняться. Один вышел, другой зашел — этот заграничный маг ничего и не заметит!.. Всего-то тут и потребуется несколько минут!
— Н-ну, ладно… Тогда, если ты не против, я сначала остановлю сердце у этого деревенщины — я как раз тут недавно выучил одно интересное заклинание — «Точка Яасда» — и хочу его испробовать.
— Эй-эй!.. — ухватил его за плечо Гагат. — А тебе не кажется, что человек, облик которого принимают, должен быть жив?
— Не обязательно.
— Как же — «не обязательно»! А у тебя с мертвого хоть раз за пятнадцать лет получилось?
— А у тебя?
— И у меня.
— Понятно… Ну, хорошо. Поставлю свою «Точку» потом. Тогда давай, проверим, чтобы этот тип был надежно связан, и подготовим все, что надо.
— Какой яд будем использовать?
— Новый. Цианистый калий. Свежий. Витаминизированный.
— Ты чего, кофе тут перепил? — Гагат яростно покрутил у виска. — Или записался в добрые феи?
— Теперь наши лавочники другого не продают, — смущенно пожал плечами Иудав. — Ты разве не читал решение последнего всемирного Совета чародеев — оно же прибыло нам дней десять назад со змеиной почтой?
— Есть мне когда заниматься всякой чепухой! — фыркнул его брат. — О чем там?
— Чтобы улучшить наш имидж в глазах обывателей — не спрашивай меня, что это такое, это какой-то новый раздел магии, придуманный недавно — всем нам, простым черным магам, предписано заботиться о тех, с кем мы имеем дело. Жертвы должны мучаться благодаря искусству профессионала, а не тупому ножу. Ремни и веревки не должны быть грубыми, сочетание цветовых эффектов заклинаний должны быть приятны для глаз, а яды — быть полезными для здоровья. Всем ослушникам — медленная смерть под тупым ножом. Подписи. Печати. Там еще много чего понаписано, вернемся домой — прочитаешь.
— Бред какой-то!.. Они там что — спятили?..
— Бред, — охотно согласился Иудав. — Но приходится исполнять — решение Совета — закон. Впрочем, наш алхимик Слепой Салям говорит, что этот новый яд ничем не отличается от старого, кроме быстродействия — теперь оно четыре с половиной минуты. Объясняет это тем, что убить оздоровленный организм несколько сложнее.
— Когда мы будем председателями совета старейшин, мы со всей этой ерундой разберемся, — в предвкушении скорого торжества зловеще ухмыльнулся Гагат. — Они сами будут умолять нас о медленной смерти под тупым ножом.
Серый уже доскребал со дна фарфоровой пиалы остатки плова своей походной деревянной ложкой с росписью «под хохлому», когда дверь комнаты без стука отворилась, и вошел Виктор с двумя серебряными чашечками, распространяющими в воздухе аромат кофе и миндаля.
— О, кофей, — сквозь набитый рот удивился Волк. — А на что ты его мне-то притащил? Я же его не пью.
По и без того взволнованному лицу мастерового пробежала легкая тень испуга.
— Как не пьешь?.. Но… Я угощаю!.. Здесь очень хороший кофе — самый лучший во всем городе!..
Серый покачал головой.
— Во всей Сулеймании!..
— Не-а. Все равно чай лучше.
— Но ты только попробуй!..
— Не хочу. Я же уже пробовал — бурда бурдой.
— Но этот лучше! Ты должен выпить несколько чашек, чтобы понять его вкус!
— Да не хочу я ничего понимать — я спать хочу! И тебе того же советую.
— Но кофе!.. Я приготовил его специально для тебя!.. — в голосе Виктора уже сквозила неприкрытая паника. — Сам!..
— Ну, ладно, — видя страдания своего спутника, Серый смягчился. — Давай, садись за стол со своим кофиём. Но учти — если и сейчас не понравится, то больше ко мне с этим питьем не приставай. Тебе нравится — вот ты и пей на здоровье.
— На здоровье, на здоровье, — радостно закивал гость, осторожно ставя чашечки на стол.
— Ну, давай, попробую, — протянул руку к одной из чашек Волк, но Огранщик быстро отодвинул ее подальше и подвинул другую.
— Лучше вот эту.
— Почему?
— В этой вкуснее.
— Да?
— Клянусь Сулейманом!..
— Ладно, вот эту, так вот эту… Послушай, а что у тебя с лицом, Вить? — Серый озабоченно потянулся к лампе. — Чевой-то тебя всего перекосило, а? Уж не с кофию ли твоего, часом?
Лже-Виктор ойкнул, схватился руками за щеки и, не слова не говоря, выбежал из комнаты.
Дверь, возвращенная пружиной, гулко хлопнула, низвергнув с кривых глиняных стен белесые лавины пыли.