на дверь своего дома.
– Ладно. Хотя вдвоем нам ехать на нём будет весьма неудобно.
– Ага, я бы тоже предпочел карету, а в ней пуховые подушки и запас Золотого вина из Плавеня.
– Комфорт ты всегда любил, – хмыкнул Альфонсо, поднимаясь по порожкам веранды.
Я глубоко вздохнул и извлек из сумки Кампри. Камень Призыва, размером со средний апельсин, искрился сапфировыми отблесками. Я размахнулся и кинул его об землю. Ничего не произошло. Не долетев до травяной подстилки, Кампри завис в воздухе. Створки его завибрировали, но не открылись. Юнивайн чем–то был занят и не откликнулся на мой зов. Я подобрал Камень Призыва и вновь пустил его вниз. Снова тишина. Я повторил попытку. На этот раз призрачный конь появился. Он огляделся, и, не увидев никакой грозящей мне опасности, встал на дыбы. Ему не понравилось, что я так бесцеремонно его побеспокоил, когда вроде бы вокруг все не так плохо.
– Прошу, пойми меня, мой дорогой, нам с Альфонсо необходимо попасть в Ильварет, причем как можно быстрее, – принялся я оправдываться перед явно недовольным Юнивайном. – Уверяю тебя, что как только мы туда попадем, я не буду беспокоить тебя многие дни!
Призрачный конь заржал и покачал удивительной гривой. Он как будто попрекал меня за мои слова. Мол, вот он – я, раз уж у тебя такая срочность, и если понадоблюсь еще – зови. Получив морозное прикосновение от лба Юнивайна, я благодарно взобрался в седло. Альфонсо, показавшийся чуть попозже в сенях, изумленно раскрыл рот.
– Всяких я повидал копытных, но такого…
– Дядя Калеб! Что это у Вас за лошадь? Почему она светится? – любознательно спросила Каталина.
Она и Лика вышли проводить нас в путь.
– Он волшебный, – улыбнулся я, придавленный со спины, взобравшимся на Юнивайна Альфонсо.
– Из добрых сказок?
– Из самых–самых.
– Лика, Каталина, я люблю вас!
– Альфонсо! Будь осторожнее и… Молю Ураха и Духа Зелени, чтобы ты вернулся целым и невредимым!
– Иначе никак, – тепло откликнулся Следопыт.
– Пока! – крикнул я.
Юнивайн зацокал по Энгибару, а позади, пытаясь его догнать, бежала Каталина. От этой картины моё сердце дрогнуло. Беззаветную любовь маленькой девочки к своему отцу – не купишь ни за какие деньги. Желал бы я, чтобы у меня тоже была дочь или сын? Чтобы жена точно так же махала мне платком вслед у порога Шато? Я представил, как безупречно красивая Эмилия с младенцем на руках смотрит на меня уходящего в неизвестность. Какие чувства владели бы мной в тот момент? А какие сейчас гнездятся в груди Альфонсо? Я немножко завидовал своему другу – у него есть те, кто будут переживать, как он, и что он. А у меня? У меня есть только я сам. Я одиночка и одиночество – мой удел. Конечно, надо припомнить всю ту же Эмилию, Грешема, Альфонсо и Бертрана, однако я им только друг и не более того. Иная же ипостась – узы брака и их производная – дети, для которых ты становишься целым Миром. Я тешу себя крохотной надеждой на то, что моя прошлая недальновидность по отношению к Эмилии еще обратима. Что она еще разглядит во мне «того самого мужчину»… Тут стоит сделать засечку – если я выживу в надвигающемся Армагеддоне, если меня не уничтожит Укулукулун и если Привратник каким–то образом отстанет. И даже случись все так, то как мне донести до Эмилии свои чувства? Бертран вон сколько старался добиться ее расположения, и все коту под хвост! Я-то чем лучше? К тому же моё откровение вполне способно уничтожить нашу дружбу. Сколько подобных примеров я могу упомнить? Десяток, точно. Говард Демей так и не добился благосклонности своей давней приятельницы графини Анны Фаггот из Лепшильда. Она после его сентиментального признания оборвала с ним все связи. Да и Шилли Хельберт тоже пострадал от неразделенной любви, хотя ходил просить о ней к святой Яинеске. Мария (фамилию не упомню), девушка из богатого сословия купцов Роуча, сказала ему: «Мой папа считает, что мы обязаны только дружить, и не более того». Тех или иных моих знакомых не обошли стороною волнующие чары и шипы романтики, да и я их изведал по молодости. Примерно в двадцать лет, еще до того, как я повстречал Эмилию и Альфонсо (с Бертраном мы уже дружили), мне очень приглянулась одна девушка. Как её звали? Уже не скажу. Я объяснился с ней, но она дала мне понять, что мы друг другу неровня. Та девица давным–давно умерла, как и её дети, внуки и правнуки, а я все помню её отказ. Я клялся, что подарю ей целый замок и сделаю её самой счастливой. Что она не будет знать нужды. Что все, о чем она мечтает, я исполню. Безымянная, я тот оборванец в замызганных штанах и куртке, тебя не обманул бы. Замок – Шато у меня появился, и денег у меня немало скоплено в нем, но ты обратилась в прах и никогда не узнаешь об этом. Та, самая первая страсть, она никуда не ушла из моих воспоминаний. Изведав горькую чашу невзаимности, я так думаю, закрылся в своей раковине и уже полностью посвятил себя магическим таинствам. Да, я странный человек, и именно моя странность возвела меня на тот уровень мастерства, где я по сей день и пребываю. Я профессионал–колдун, без ложной скромности говоря достигший немалых вершин в управлении Вселенскими флюидами. Однако мой успех, мои богатства и мой опыт не соизволили снабдить меня второй половинкой. Одиночество, я повторю, мой удел. Герои по типу меня обязаны нести груз ответственности, не деля его с кем–то ещё, с мужем или женой. Плата за подвиги велика, а вот честна ли она? Для кого–то да, для кого–то нет. Я считаю, что Вселенная дает нам то, что мы заслуживаем, то, что может иметь место в нашей жизни. Если брать в расчет лично меня, то я, видимо, так и буду куковать холостяком, покуда не умру. Ха! А умереть я могу уже завтра или послезавтра! Чего гадать, да пестовать жалость к себе! Где наша не пропадала? Калеб Шаттибраль ещё повоюет!
Юнивайн вынес нас из Энгибара и поскакал по редколесью, усеянному Свидетелями. Монолиты, пористые, в выщерблинах и побитые непогодой, возникали то справа, то слева. Призрачный конь, взяв для себя привычный, запредельный для восприятия темп бега, огибал их с мифической ловкостью. Альфонсо позади меня, пораженный нашей скачкой, только и делал, что поминутно охал и приговаривал мне на ухо: «Он не конь – он чудо!».
Ветер весенней струей свежести трепал мой капюшон и рвал мантию. Мазки, в которые от бешенной гонки призрачного коня превратились