первыми ощущениями были боль, изумление и грусть, которые я не желаю ни скрывать, ни демонстрировать[1026].
Не боясь точных исторических фактов, Деррида восстанавливает контекст статей, опубликованных Полем де Маном во время войны в Soir – в основном они довольно невинны, – чтобы потом остановиться на наиболее проблемной статье из подборки – «Евреи в современной литературе».
Ничто из того, что я собираюсь о ней сказать, анализируя ее как можно подробнее, не отменит той травмы, которую я сразу же получил, как только заметил в ней – от чего у меня перехватило дыхание – то, что в газетах чаще всего подавалось в качестве осознанного антисемитизма, то есть антисемитизма в этой ситуации более серьезного, чем когда бы то ни было, антисемитизма, который был бы не против увольнений и даже депортаций с самыми печальными последствиями[1027].
Это не мешает Деррида заняться «близким чтением» этой статьи, демонстрируя изобретательность и щедрость, которые в этом случае несколько избыточны. Когда молодой де Ман пишет: «Вульгарный антисемитизм любит рассматривать послевоенные (то есть после войны 1914–1918 годов) феномены культуры в качестве выродившихся и декадентских, поскольку они оказались под влиянием евреев», автор «Письма и различия» снабжает эту фразу сложной игрой задних мыслей:
Итак, речь идет об осуждении вульгарного антисемитизма. Это первое, явное, подкрепленное намерение. Но высмеивать вульгарный антисемитизм – значит ли это высмеивать вульгарность антисемитизма? Эта последняя синтаксическая модуляция оставляет путь открытым для двух интерпретаций. Осуждение вульгарного антисемитизма может пониматься в том смысле, что есть еще и изысканный антисемитизм, от имени которого можно судить вульгарный. Но также это может означать и нечто другое, и такое прочтение всегда может тайно заражать собой первое: осуждать вульгарный антисемитизм, особенно если о другом не говорится, – значит осуждать собственно антисемитизм, поскольку он вульгарен, всегда и по своему существу вульгарен. Де Ман этого тоже не говорит. Но я никогда не смогу исключить, что, если бы он это подумал, он не мог бы сказать это в таком контексте открыто[1028].
Составляя эту длинную апологию де Мана, Деррида догадывается о рисках, которым себя подвергает. Но он делает это из верности ушедшему другу и ради справедливости, полностью подтверждая на практике свои лекции 1984 года об обещании, которое «имеет смысл и вес только при смерти другого»: «Я не мог знать, что однажды, в ситуации подобной травмы, я должен буду отвечать за Поля де Мана… говорить еще о-нем-за-него, когда сама его память и наследие рискуют быть опороченными, а самого его нет, так что он не может говорить от собственного имени»[1029].
Но в то же время «Как моря шум в глубине раковины» – это акт допустимой самообороны. Ведь эти юношеские статьи Поля де Мана дали врагам Деррида шанс пойти в открытую против него. Ухватившись за то, что кажется им настоящим даром небес, давние противники – философы-позитивисты, консервативные гуманитарии и марксисты активистского толка вдруг объединяют силы, чтобы избавиться от человека и теории, которые давно не дают им покоя. Деррида сначала иронизирует, а потом переходит в контрнаступление:
Можно еще спросить себя с той же снисходительной улыбкой: но, в конце концов, какое отношение имеет «собственно» деконструкция к тому, что было написано в 1940–1942 годах одним еще совсем молодым человеком в одной бельгийской газете? Разве не смешно и не бесчестно распространять на «теорию», которая сама подвергается при этом упрощению и гомогенизации, а также на всех тех, кому она интересна и кто ее развивает, судебный процесс, который хотели бы возбудить против определенного человека за тексты, опубликованные в бельгийских газетах около 45 лет тому назад, которые, повторю еще раз, собственно никто и не читал?..
Почему притворяются, будто не видят того, что деконструкция – это все что угодно, но только не нигилизм и не скептицизм, с которым ее часто отождествляют, несмотря на множество текстов, совершенно явно, тематически и вот уже более 20 лет доказывающих противоположное? Зачем кричать об иррационализме, как только кто-то ставит вопрос о разуме, его формах, истории, его изменениях? Или об антигуманизме, как только ставится вопрос о сущности человека и конструировании его понятия?..
Короче говоря, чего они боятся? Кого хотят испугать?[1030]
И, как это часто бывает, более прямо и агрессивно Деррида высказывается в постраничных сносках. Особенно жестко он разбирается со статьей Джона Винера под названием «Деконструируя де Мана», вышедшей в The Nation.
Начиная уже с заголовка и до самой последней фразы, эта отвратительная статья, переполненная ошибками, выступает собранием едва ли не всех ошибочных прочтений, мною только что перечисленных. Страшно от одной мысли о том, что ее автор преподает историю в университете. Пытаясь вылить на деконструкцию и ее «политику» (как он ее понимает) поток клеветы и разоблачительных домыслов, он осмеливается говорить о де Мане как о «Вальдхайме академического мира»… Нет, следовательно, ничего удивительного в том, что статья Джона Винера послужила образцом. Автор этот, однако, известен своими ляпами в The Nation: эта газета не единожды была вынуждена публиковать суровые и категоричные исправления после выступлений своего злополучного автора[1031].
Дело де Мана порождает сильную волну, которая расходится почти по всей американской академии, провоцируя многочисленные конфликты, даже внутри дерридеанской среды. 26 апреля 1988 года Дэвид Кэролл, один из первых американских последователей Деррида, обращается к нему с длинным открытым письмом. Он выражает несогласие не по существу вопроса, а по выбранной стратегии. Он никак не может понять, почему Деррида так далеко зашел с защитой Поля де Мана, согласившись принять удар на себя и даже «приняв худшее из того, что он [де Ман] написал, в определенном смысле взяв на себя ответственность за эти тексты», тогда как они диаметрально противоположны всем его убеждениям и политическим позициям[1032]. Деррида принимает такую критику, пусть она и умеренная, в штыки. Весь текст Дэвида Кэролла он исчеркал гневными пометками, решив, что его бывший ученик не сумел его прочесть. Их отношения в течение нескольких месяцев будут под угрозой разрыва.
С Авитал Ронелл ситуация ненамного проще. «В период дела де Мана мы по некоторым вопросам очень серьезно разошлись. Он хотел собрать всю свою команду, выступить во что бы то ни стало единым фронтом. Мне это не казалось хорошей стратегией. Вряд ли люди, ориентировавшиеся на Деррида, должны были считать своим долгом безусловную и чуть ли не слепую защиту юношеских текстов Поля