попасть под обстрел с флангов. Вот только туман…
— Увидим, Андя, — спокойно ответил Косой. — Ты же слишком рано в детстве из хрестьян ушел и посему в этом не понимашь и приметов не ведашь. Счас солнышко пригреет и никакого туману не будет.
Действительно, прошло совсем немного времени и полотно тумана стало протаивать и расползаться клочьями. На соседнем перевале Анемподист разглядел каменную кумирню. К ней протоптали широкую тропу; на дубах висели разноцветные лоскутки, как объяснил вчера один вольноопределяющийся — языческие дары горному духу от путешественников. Где-то в кустах на склоне запела птичка, пригревало солнышко и ничто не напоминало о войне. Даже японцы не появлялись, словно боялись нарушить своим вмешательством утреннюю тишину. Кощиенко внимательно осмотрел окрестности и печально вздохнул, неожиданно припомнив как они прорывались из поселка…
Отбросив стрелков и ополченцев в Филипповку, атаковать противник не спешил. Неторопливо окружив деревню и поставив на позицию пару легких пушечек, японцы выслали к обороняющимся парламентера в сопровождении несущего белый флаг солдата. Третьим, ко всеобщему удивлению, оказался прапорщик Сергеев. Без сабли и кобуры на поясе, но внешне практически не изменившийся. Не раненый и даже гладко выбритый и в чистом, словно недавно отглаженным мундире. На встречу с парламентёром вышел от обороняющихся поручик Гришин в сопровождении унтер-офицера с белым флагом и Кощиенко, оставив за старшего старосту Громова.
— Здравствуйте, господин поручик, — на отличном русском поздоровался с ними японец. — Разрешите представиться — поручик Каваяма. По поручению командира батарьона майора Осимы предрагаю вам капитуряцию, чтобы избежать напрасных жертв. Вы окружены и намного уступаете в сирах нашим войскам, что может подтвердить прапорщик Сергеев.
— Станислав Сергеевич? — Гришин словно только что заметил прапорщика и повернулся к нему. — Вы что-то хотели мне сообщить?
— Николай Петрович, господин Каваяма прав. У японцев в двадцать раз больше солдат. Нет ничего позорного в том, чтобы в таких условиях сдаться и уцелеть. Те из дозора. Кто это понял, выжили…
— Пан Сергеев, — Гришин произнес эти два слова так, что даже Кощиенко пробрало до самых пяток. — Запомните и передайте господам Каваяме и Осиме — русские не сдаются. Если они русские…
Прапорщик побледнел.
— Вы… вы пытаетесь меня оскорбить?
Гришин прапорщику не ответил, а развернувшись к внимательно прислушивающемуся к разговору японцу, холодно произнес.
— Передайте майору Осиме, что я вынужден отклонить его предложение. Русские не сдаются.
— Поняр, господин поручик, — японец вежливо поклонился. Потом добавил, словно в задумчивости. — Странно. Деревня не Ватерроо и гвардии Бонапарта здесь нет…
— Ну так и мы по-французски не ругаемся[18], — ответил ему Гришин. После чего японец улыбнулся, явно оценив шутку, поклонился еще вежливее и что-то приказав на своем, развернулся. Но вдруг, словно что-то вспомнив, развернулся опять и добавил, обращаясь к Гришину.
— Еще передам, господин поручик, что мой командир, майор Осима, дает вам на раздумья час. Затем мы будем иметь честь атаковать вас.
— Спасибо, господин поручик, — ответил Гришин. — Мы будем рады встретиться с вами в бою.
Час ушел на то, чтобы укрепить оборону. Работали все, кроме четверки часовых. Делая проходы через на одном из подворий. Японцы сначала попытались атаковать с тыльной стороны, где как раз и собрались основные силы. Понеся потери от меткой стрельбы обороняющихся, попытались ударить с другой стороны. Но Гришин уже успел перебросить туда дворами два десятка стрелков в подкрепление. Вместе с уже сидевшими в окопах они отразили атаку японцев беглым огнем. Тем временем незаметно подобрались сумерки и стрелки вместе с ополченцами ударили одной колонной во фланг осаждавших поселок японцев. Этот бой Анемподисту запомнился навсегда, пусть и не полностью…
— В атаку! Вперед, ребята! — совсем не по-военному отдал команду Гришин.
И первым вскочил, выхватывая из ножен саблю. За ним дружно вскочили и побежали солдаты, а немного замешкавшись — и ополченцы. Бежали быстро, но выстрелить по паре раз огорошенные неожиданностью японцы все же успели. Кощиенко вновь услышал тот противный звук, с которым пуля впивается в тело человека. Летягин и Самсонов, двое соседей, не один раз заходивших к Анемподисту в лавку, упали рядом с ним один за другим. Повезло в том, что японцы расположились очень близко к деревне, поэтому до них добрались быстро. И тут началось самое страшное, страшнее всего что было раньше — рукопашный бой. Дальше отчетливых картин той жуткой бойни память не сохранила, только отдельные, разрозненные впечатления. Андя помнил, как, рыча от бессильной тоски и от злости, судорожно жал на спусковой крючок, а она винтовка молчала. Помнил, как отбил ей, словно дубиной нацелившийся ему в грудь штык и ударил прикладом по голове невысокого солдатика в синем.
Запомнил он дикий гвалт со всех сторон и дергающихся, словно в сумасшедшей пляске, солдат в зеленом и синем. Кто-то стреляет, кто-то колет противника штыком, кто-то дерется, кто-то обхватил голову руками и ползет на четвереньках непонятно куда. А главное не ясно: кто орет, откуда стреляют, где свои, где чужие… И только пробежав с четверть версты, Кощиенко понял, что бой закончился. При этом с удивлением обнаружив, что держит вместо своей привычной «бурской винтовки» русскую трехлинейку.
Потеряв неожиданно совсем немного, не более двух дюжин убитыми и пропавшими без вести, они прорвались и вышли к горам. По которым и скитались некоторое время, пока не вышли к дозорам отступавшего от Сеула стрелкового полка, из которого и была выделена полурота в Филипповку. Отрезанный от основных сил бригады после боя под Сеулом полк отступал в сторону Порт-Муравьева и ополченцы пошли вместе с ними. Несколько арьергардных боев позволили задержать японцев, позволяя успеть эвакуироваться всем русским беженцам, уходившим в том же направлении. Но и потери при этом полк понес большие, а японцы упорно продолжали преследование.
Зато сегодня командир полка полковник Цыбульский решил проучить зарвавшихся японцев. Оставив один батальон в резерве, двумя другими он перекрыл возможные пути обхода, а усиленный пулеметной батареей первый батальон должен был встретить основную колонну преследователей в засаде. Точнее — в огневом мешке. Полковник Цыбульский, как объяснил ротным офицерам командир батальона подполковник Шпехт, решил основательно потрепать японцев, чтобы они на некоторое время приостановили преследование. В свою очередь ротный, капитан Вонсович, объяснил задумку всей роте. Причем не только субалтерн— и унтер-офицерам, но и нижним чинам. И теперь оставалось только ждать. Впрочем, ожидание не затянулось.
Передовой дозор японской пехоты вышел к позициям перекрывших дорогу взводов примерно через полчаса и сразу был обстрелян охранением, сидящем в передовых окопчиках. Пара японцев упала, остальные разбежались по обочинам, прячась за любые укрытия. А потом начали отстреливаться в ответ.