Читать интересную книгу Аз-Зейни Баракят - Гамаль Аль-Гитани

— Мамлюки Таштамира едва унесли ноги сегодня. Если бы мы не вышли из Аль-Азхара и не встали между ними и народом…

— Неужели? Я ничего об этом не слышал. Я сегодня целый день дома. Ты говоришь, чьи мамлюки?

— Таштамира…

— Странно. Он казался таким спокойным, и мамлюки его вели себя прилично… Что это он вдруг так изменился?

— Да ничего подобного! Эмир Хайр-бек плохо отзывался о нем султану. Ходят слухи, что султан собирается его арестовать…

— Неужели? Всю жизнь Таштамир ведет себя безрассудно. Всю жизнь! Совершенно не слушает, что ему говорят!

Саид помалкивает. Разговор принимает занятный оборот. Но Саид снисходителен к собеседнику, пытается как-то оправдать его — ведь это говорит родитель Самах. Достаточно упомянуть имя какого-нибудь эмира или важного сановника, как шейх Рейхан торопится сообщить собеседнику, уверить его в том, что прекрасно знаком с тем, о ком идет речь. Саид как будто невзначай спрашивает: «А давно ли ты знаешь Таштамира, дядя?» Тут шейх Рейхан отклоняется назад, зовет слугу, чтобы тот принес углей для наргиле.

— Вот те раз! Да я его нянчил вот этими руками! Он приходил сюда ко мне, когда был только жалким мамлюком! Я знал его еще до того, как он женился на своей первой жене Хунде Зейнаб.

Саид не знает, действительно ли жена Таштамира зовется Хунда Зейнаб.

— Мне кажется, что Таштамир, — говорит он, — и эмир Малектамер — виночерпий из…

Шейх Рейхан не дает ему договорить и быстро продолжает:

— Малектамер… Малектамер… это тот, который рассудил мой спор с Мусой бен Исхаком по делам казначейства… Малектамер вызвал меня ровно в полночь. Честное слово, ровно в полночь! Я прибыл к нему в Крепость. Да я бывал в Крепости много раз! Никому такое не удавалось, кроме меня! В общем, он поцеловал мне руку… Клянусь аллахом, Малектамер поцеловал мне руку, ведь я старше его! Потом сказал, что знает меня как человека праведного и благочестивого, поэтому совсем отменит приказ Мусы бен Исхака. Помню, как он похлопал меня одной рукой по плечу, а я держал его за другую руку. Да, Саид, сынок, я держал его за руку!

— Когда явился Аз-Зейни Баракят собственной персоной, мамлюки разбежались. Но четверых он все-таки арестовал и отправил в аль-Мукашширу.

— Аз-Зейни?.. Баракят? О господи, мне же надо зайти к нему через пару деньков! Он присылал за мной…

— Аз-Зейни Баракят присылал за тобой, дядя?!

Эх, поспешил Саид с вопросом! Обычно он помалкивает, а тут вырвалось. Почему именно сейчас?

— Аз-Зейни — мой друг, — отвечал Рейхан. — Мне надо бы его навестить, да вот здоровье не позволяет.

— Да пошлет тебе силы аллах!

— Да кто он такой, этот Зейни, сынок! Таким, как он, трудновато было войти ко мне, они бежали у меня в свите. А все же скажи, довольны им люди?

— Очень!

— Я его знаю. Он справедлив, а главное — разумен. Он очень разумный человек! Что нового слышно о нем?

— Больше не видно глашатаев Закарии.

— Закарии бен Рады? На все воля аллаха! Не принимай близко к сердцу, сынок! Может быть, еще услышим о нем.

У Саида от возмущения перехватило дыхание: кто из семинаристов Аль-Азхара не клял Закарию! Саид тоже в душе проклинал его. Он хорошо знает, что его тень висит над галереями и кельями студентов и семинаристов, простираясь до михраба[33], тянется по коврам мечетей и опочивален в домах. Шейх Абу-с-Сауд говорит о Закарии, что он знамение времени. Он неизбежен в мире как воплощение зла, чтобы стократ ужесточить людские муки. Эти слова шейха раздосадовали Саида. Может быть, он так говорит потому, что не может схватить Закарию бен Рады? Шейх мог бы это сделать, и никто бы не препятствовал ему. Но где Закария? Никто его не видел. Говорят, он живет-то в одном месте, то в другом. Никому не известно, сколько ему в действительности лет. Люди знают, что его резиденция далеко, под горой аль-Мукаттам. Некоторые передают друг другу шепотом, что слышали доносившиеся оттуда крики, что там жгут огнем конечности и сажают на кол. Но правда ли, что Закария находится там? Говорят, он каждую ночь проводит в новом месте, и ни один человек, даже шейх Абу-с-Сауд, не видел его.

Саиду стало особенно не по себе, когда исчезли трое семинаристов-нубийцев. Их постоянно видели вместе. Они читали Коран по одной рукописи, ели из одной миски, спали вместе — словом, были неразлучны. Уже стало привычным, что время от времени бесследно исчезал кто-нибудь из семинаристов или студентов, какой-нибудь простолюдин на рынке. Эти исчезновения рождали страх и отчаяние. Кто знает, может быть, завтра придет твой черед? Этот уход в небытие, исчезновение человека заставляет сжиматься сердце. Саид тяжело переживал гибель нубийцев — ему хотелось закричать так, чтобы содрогнулась земля и звезды, луна и планеты, чтобы проснулись окаменевшие сердца! В тот день он бегом помчался в Кум-аль-Джарех. Шейх выслушал его и спросил:

— А правда, что они ругали Закарию?

Саид не знал. Они всегда говорили на своем странном языке, которого никто не понимал. Каким же образом дело дошло до Закарии? Как?

Простые люди утверждают, что у шейха Абу-с-Сауда есть кольцо с изображением господина нашего Сулеймана[34]. Благодаря ему можно заставить джиннов служить человеку. Шейх мог бы отправить Закарию бен Рады на самый конец света, за гору Каф и острова Вак-Вак, откуда он никогда не возвратится. А если бы и попытался, то ему потребовалось бы на это тысячи и тысячи лет. Саид не говорил шейху об этом. Он знает, какое волнение и гнев вызывают у шейха разговоры о чудесах, которые он будто бы может творить. В тот вечер Саид устыдился самого себя: по каждому поводу он бежит к шейху.

«Не навлекайте на себя гибели от собственной руки», — вспомнил Саид строку из Корана.

— Оставайся, поужинай с нами, — пригласил его шейх Рейхан.

Хорошо поесть домашней пищи, бульона, который ест вечером сама Самах, поднося его к губам, быть может, этой же самой ложкой. Но тоска, которая снедает Саида и лишает его сна, не дает ему покоя. Он отказывается, и Рейхан не настаивает. Саид надевает сандалии и спускается во внутренний двор. Ему очень хочется взглянуть наверх. Хоть бы она появилась в окне в этот миг! Если бы ему подарили целый час, чтобы любоваться ею, он бы всю жизнь провел, взбираясь на минареты и поверяя небесам тайну своего сердца. Он ходил бы из страны в страну, как это делал его учитель. Глаза Самах — источник его жизни. Если бы она могла внимать ему! Если бы сесть в лодку и переплыть с ней через Нил, разбрызгивая руками блестящие капли.

Он мысленно видит Самах в городе, где нет рабства. Там человеку не грозит смерть средь бела дня. Он не боится, что его заставят жестоко страдать, похитив у него дочь. Там бедняков не гонят в тюрьмы и не держат людей в заточении всю жизнь. Там человеку не отрубают руку, потому что он украл огурец. Там Самах могла бы появиться на улице, не опасаясь, что кто-нибудь будет преследовать ее. Саид положил бы ей руку на плечо, и она бы пошла с ним, беспечно смеясь, жуя ароматную смолу, привезенную из заморских стран.

После жесткого ложа в своей галерее Самах представляется Саиду дыханием тепла в зимнюю стужу, дуновением прохладного ветерка в летний удушающий зной. Она — его спасение от злой судьбы. Дома кварталов давят на него. Куда деваться? Можно пойти к Аль-Хамзави, к торговцам благовониями, но его стесняет ритуал обмена любезностями с многословными приветствиями. Он чувствует, что не может оставаться в галерее до утра: вокруг удушающая пустота. Лучше бы ему остаться ужинать в доме Самах! Но он уже дважды ел в ее доме на этой неделе. Надо и честь знать. Может быть, Самах и ее мать ведут сейчас разговор о нем? Одна лишь мысль о том, что они могут сказать, приводит его в смущение.

Лавка Хамзы полна любителями покурить гашиш после ужина. А что, если люди скажут: «Смотрите, ученик Абу-с-Сауда курит гашиш, чтобы знать, как молиться на заре!» Тогда куда же? Надо на чем-то остановиться. Если бы он ходил все время в одно и то же место, его бы непременно взяли на заметку соглядатаи, его имя дошло бы до Закарии. У него нет сомнений в том, что в один прекрасный день это случится, и ему хочется, чтобы это произошло не ранее события, достойного того, чтобы там произнесли его имя. Кто знает? Может быть, уже сотни страниц донесений о нем лежат сейчас перед Закарией? Разве его люди упустят Саида? Правда, Закария уже не вездесущ, как бывало! Саид это чувствует. Он никому об этом еще не говорил. Никто не знает о его тайне. Он ближе других к пониманию того, что происходит. Впервые по улицам Каира ходят глашатаи, которыми командует не Закария. Очень немногим известно, что все глашатаи подчиняются главе соглядатаев. На службе у него так или иначе состоят поэты, выступающие в кофейнях, хозяева заведений с музыкой, пением и танцами, фокусами, проповедники в мечетях. Благодаря им и уразумел Саид, почему появились глашатаи в синих шальварах и зеленых рубашках, отороченных позументом. Новая одежда свидетельствовала об их подчинении самому хранителю мер и весов. Аз-Зейни не ограничился этим. По его повелению они стали появляться в определенное время: в начале дня, после обеда, перед заходом солнца, перед ужином. Глашатаи выходили без охраны. В руках у каждого была короткая палка, которой он бил в маленький барабан. Они извещали жителей о нововведениях Аз-Зейни, призывали разоблачать подлецов, мошенников и плутов. Когда Саид услышал это воззвание, его одолели сомнения: а если дело коснется крупного купца, близкого визирю или эмиру, близкого самому Аз-Зейни? Поступят ли с ним так же, как и с другими? Такого еще не бывало, и если бы произошло, то показалось бы невероятным.