Читать интересную книгу Аз-Зейни Баракят - Гамаль Аль-Гитани

Эмир Минкли-бафа — он накоротке с Закарией — намекнул Аз-Зейни во время их встречи, что по правилам сыскная служба должна быть одна на весь султанат и что она, как и казначей, состоит под началом Закарии бен Рады. Но Аз-Зейни покачал головой и сказал:

— Я полагаюсь только на своих людей.

Установление нового сыска не дает Закарии покоя: может быть, кто-нибудь из людей Аз-Зейни уже пробрался к Закарии в дом? Или в Тайную канцелярию?

Закария отдал строжайшие приказы начальникам соглядатаев в Каире, Верхнем и Нижнем Египте, в Нубии, чтобы они усилили наблюдение за всеми нововведениями Аз-Зейни, следили за его людьми. Кто они? Откуда? Как работают?

Пока донесения на этот счет скудные. Надо действовать осмотрительно, но без промедления, дабы обезвредить Аз-Зейни, а не то само существование службы соглядатаев окажется под угрозой.

Закария призвал к себе старшину цеха певцов и поэтов Египта Ибрахима ибн ас-Суккяра ва-л-Лямуна[37]. Ибрахим — самое преданное ему создание. Он ведает делами стихотворцев, выступающих в кофейнях, ребабистов[38] и певцов на праздниках по случаю рождений и других знаменательных событий. Он в ответе за все, с чем они выступают. Все, что поется, должно быть в обязательном, порядке утверждено Ибрахимом. Он запрещает то, что может показаться вредным для устоев веры и нравов, что содержит намек на важное лицо или какого-нибудь эмира.

Ибрахим является перед Закарией каждый вторник, сообщает ему, как поживают певцы и стихотворцы, что происходит в их среде, рассказывает о замыслах каждого из них, кто над чем трудится и касается ли это Закарии или только певца и манеры его исполнения.

Закария усмехается про себя: такое не придет в голову Аз-Зейни! Люди слушают поэтов в кофейнях, сердца трепещут от любви к Зат аль-Химма, все следят за новостями о жизни Аль-Барамики с Бани-л-Аббасом, Абу Зейда Уидьяба с Аз-Зейнати Халифой, Сулеймана и Кейф Тахкум филь-Джан[39]. Никому не известно, что все хозяева увеселительных мест, певцы и рассказчики Египта связаны одной веревочкой.

Закария уединился с Ибрахимом ибн ас-Суккяр ва-л-Лямуном и попросил его написать сказочку для исполнения на ребабе о человеке без роду и племени, на которого вдруг свалилась власть и он решил установить справедливость в мире. Закария повелел, чтобы сказочку исполняли четыре чтеца в лавке «Лянадый» и в лавке «Аль-Бахджури» в квартале аль-Хусейния, в лавке «Юнес» в Фустате, в лавке «Абу-ль-Гейт» в Булаке. Первая и вторая лавки — самые большие в Египте, там можно отведать хульбы, имбирного лимонада и покурить наргиле. Их завсегдатаи из людей с достатком. Курение наркотиков начинается там после ужина. Третья же и четвертая — жалкие лавчонки, и их посетители самого низкого сословия. Большинство их — ремесленники. Через два дня сказка будет известна в десятках лавок, в разных «кварталах Каира. А через неделю ее будут рассказывать все. Можно обратиться за помощью к соглядатаям, шныряющим среди людей, чтобы они «разъясняли» смысл сказки, коли дуракам он будет невдомек.

Ибрахим бен ас-Суккяр ва-л-Лямун ушел. Закария встал и спустился в сад. Он почувствовал прилив сил. Мысли проносились в голове одна за другой. Десятки имен и дел всплывали в памяти. Он ударил кулаком по ладони, наклонился, чтобы выпить глоток разбавленной розовой воды.

Удачные мысли приходят неожиданно. Они захватывают его. Закария строит планы, которые скоро станут явью, видит их во всех подробностях. Главное в этом деле — создать необходимые условия.

Через несколько минут после ухода Ибрахима Закария, полный энергии, поднялся в комнату своей жены Зейнаб. Взял на руки Яса, поднял, поносил на плечах. Потом стал ползать впереди него на четвереньках, блеять по-овечьи и кричать по-ослиному. Он едва не задохнулся от радости и счастья, когда Яс засмеялся, и смех его был похож на звук ароматной наргиле. Ее дым источает запах мяты, базилика и бальзама. Внезапно Закария передал ребенка матери и быстро спустился вниз. Зейнаб не удивилась — она привыкла к его странностям.

Закария послал за муаллимом Авадом, известным среди простых людей под кличкой Кейфовальщик за постоянное употребление гашиша, длинный язык и сладострастие. Муаллим пришел и замер в ожидании, что скажет Закария. Муаллим — его творение, Закария доволен им. «Понимает ли Аз-Зейни, что мне достаточно сделать знак — и эти люди пойдут за мной? Возможно, ему они кажутся ничтожными, не имеющими никакого отношения к делу? Но как велики могут быть их услуги!»

Кейфовальщик был толстым, грузным мужчиной с зычным голосом. И все же он, кажется, вздрогнул, когда увидел, что Закария двинулся к нему. Закария обнял его и поцеловал. Муаллим пришел в смущение, не зная, что ему делать: ответить тем же или стоять неподвижно в присутствии главного соглядатая султаната. Закария повлек его за собой к мраморной скамье под высокой пальмой, нижняя часть ствола которой была прикрыта тонкими пластинами желтой блестящей меди. Закария спросил, как поживают дети муаллима и его жены. Помирился ли он со своей второй женой, которую он прогневал-четыре дня назад и она переехала в дом своей матери, или они все еще пребывают в ссоре? Потом быстро добавил, что слышал о намерении муаллима развестись с ней. Понизив голос и откинув назад голову, Закария спросил: «Неужели у тебя нет другого выхода, кроме развода? Ты же знаешь, что нет более богопротивного дела, чем развод. Но если ты настаиваешь, я не стану указывать тебе».

Муаллим не мог скрыть своего изумления и страха. Закария знает все: и важное и неважное. Смущение охватило его, когда Закария наклонился к нему и сказал, посмеиваясь:

— Между нами, ты не прав, муаллим! Ты не даешь ей, что положено. Твоя молоденькая последняя жена забирает у тебя все силы. Так нельзя! Должна быть справедливость! Когда ты был у нее в последний раз? Когда? Я тебе сам скажу: два месяца и одну неделю тому назад! Ты прожил долгую жизнь, и тебе все нипочем. Но зачем оскорблять жену?

Авад совсем смутился и заговорил хриплым шепотом, из которого были понятны только два слова: «Ты прав! Ты прав!»

— Есть небольшое дело, которое мне хотелось бы устроить, — неожиданно произнес Закария.

Он подмигнул гостю и стал загибать один палец за другим, перечисляя задания и просьбы. Муаллим моргал, озираясь по сторонам.

Голос у Закарии спокойный, и кажется, что его ничто не волнует, хотя есть тысяча причин, чтобы в его душе все кипело. Он всегда начинает разговор ровным тоном, даже если тут же заговорит об опаснейших и сложнейших делах.

На этот раз он хочет, чтобы среди людей были пущены определенные слухи, разговоры, пересуды.

Авад выслушал и сказал:

— Хорошо, я сделаю так, что у них на языке будет только то, что, тебе угодно.

Закария прищурился.

— Но если хоть до одной живой души дойдет то, что было между нами…

— Лучше брани, а так не говори!

Закария протянул руку.

— Знаю, знаю. Главное, чтобы никто не заподозрил умысла в твоих сказках и байках.

Муаллим стукнул себя ладонью в грудь:

— Кейфовальщик свое дело знает!

Закария рассмеялся:

— Ты мне нравишься, о гордость мужей наших!

Спустя мгновенье Закария добавил:

— Не забудь заняться делом, о котором мы говорили…

— Каким делом?

Однако, увидев усмешку Закарии, Авад догадался, о чем идет речь.

— В самом деле, я подумаю, шихаб. Я знаю, что развод — самое богопротивное дело.

Закария, нахмурившись, кивает головой — итак, все решено.

— Пойди к ней с куском материи, с какими-нибудь сладостями, — говорит он. — У женщин ум как у детей.

— Аллах с нами! — произносит Авад.

Он пятится назад, согнувшись в прощальном приветствии, и в сопровождении Мабрука покидает сад. Слышно, как своим зычным голосом он прощается с каждой дверью, проходом в стене, с каждым растением.

Теперь и днем чувствуется, что зима вошла во вкус. Камни на улицах блестят от тонкого ледяного покрытия. Птицы в клетках без умолку рассказывают непонятные людям истории. Ночью они молчат. Но сейчас, днем, откровенничают вовсю.

Закария входит к себе в комнату на первом этаже. Она предназначена для приемов. Подушки из страусового пера слегка влажные. Ему нравится уединяться здесь: зеленые ветви растений касаются снаружи балкона. Здесь слышен только шум ветвей и листьев. Высокий резной потолок расписан золотом и серебром. Его украшал Хосровани из Персии.

Рядом с Закарией — медный гонг. Когда нужно, он ударяет в него кожаным молоточком в форме руки только один раз. Появляется Мабрук. Если господин позовет его даже шепотом, он явится тотчас, словно все время стоит в ожидании.

В минуты, которые Закария проводит здесь, возлежа на подушках, он предается размышлениям: сколько донесений, которые ему сейчас пишутся, уместилось на одном листе? Может быть, именно в это мгновение умирает человек? Нет, оно уже прошло! Наступило другое. Человек умер. Сколькие вспоминают сейчас его имя? Какие мысли рождаются в этот час в голове у Аз-Зейни? В этот миг у какой-то женщины родился ребенок. Кем он станет через тридцать лет? В какой земле умрет? Может быть, кормчий корабля издает сейчас крик ужаса, предвещающий неминуемую гибель в пучине моря?