Читать интересную книгу Аз-Зейни Баракят - Гамаль Аль-Гитани

Все взоры обратились к муаллиму.

— Мне не понравилось, что он сделал сегодня.

— Почему, шейх Халим ад-Дин? — скороговоркой спросил Омру.

Ах, к чему было спешить? Не вызвал ли подозрений его вопрос? Кто-нибудь и без него непременно бы его задал! Ему все еще не хватает выдержки. Когда много народу, наверняка его промах заметит один из тех, кто его знает, но которого не знает он. Может быть, у стен есть уши? Может быть, за ним следит кто-нибудь, кто читает по губам? Омру знает, что такие соглядатаи есть. Разве не говорил начальник: «Мы имеем такие способы выведать правду — даже если ее прошептали за горой Каф, — которые не придут на ум ни человеку, ни духу». Нужно сохранять спокойствие и осторожность, чтобы выведать, что они думают.

Среда, десятое число месяца шавваля, вечер

Вот наконец и Мабрук. Принес свиток. Закария уже давно его поджидает. Утром Мабрук вручил ему срочное донесение начальника соглядатаев Каира о передвижениях Аз-Зейни Баракята: на заре он отправился из своего дома в сопровождении студента-азхарийца в Кум-аль-Джарех, провел какое-то время с шейхом Абу-с-Саудом, потом вышел от него, и с появлением первых лучей солнца новый глашатай, которого никогда не слышали раньше, уже появился на улицах Каира. Говорили, что это один из слуг Аз-Зейни. Он передал жителям города решение Аз-Зейни отправиться в Аль-Азхар и сообщил, что у Аз-Зейни есть что сказать народу. Новый глашатай, о котором Закария понятия не имеет. У казначея есть право назначить себе глашатая, чтобы сообщать людям о своих намерениях и решениях. Это предусмотрено законом. Однако на деле этого не бывает. По обычаю, заведенному со времен шихаба Джаафара, главного соглядатая досточтимого Кайтабая, все глашатаи подчнняются главному соглядатаю. Ему отсылаются тексты всех сообщений. То, каким образом сообщается о событии или как передается новость, может иметь большие последствия. Только главный соглядатай может решать, как должен глашатай возвещать о происшедшем: с радостью, огорчением или бесстрастно. Все это влияет на народ. В городе есть места и улицы, где глашатаи вообще не должны появляться. Как мог выйти на улицы глашатай, которого Закария не знает? Как он мог сообщить то, чего предварительно не просмотрел Закария? Кроме того, Аз-Зейни Баракят еще не вошел в должность. По какому же праву он обращается к людям без надзора и посредничества? Начинает с нарушения порядка и пренебрежения обычаями.

День только начался, а Закария чувствует себя утомленным. Прошлую ночь он провел вдали от своего гарема, от маленькой рабыни Васили, которая появилась у него всего четыре дня назад.

Он пытался заглянуть за покров времени. Какие события теперь последуют? Этот Аз-Зейни не сулит спокойствия. Непонятные дела он творит с тех пор, как Закария услышал его имя. Еще до рассвета Закария послал нарочного к начальнику соглядатаев Каира и приказал ему сделать три вещи: прежде всего собрать возможно больше сведений и показаний об Аз-Зейни Баракяте, потом бросить клич среди всех соглядатаев Каира, чтобы смотрели во все глаза и замечали и малое и большое в местах скопления народа и чтобы внимательно слушали, что скажет Аз-Зейни; и, наконец, чтобы увеличили число донесений Закарии до двадцати четырех подробных докладов, то есть чтобы противу обычая каждый час поступало новое донесение. Посылать донесения даже в часы всех пяти молитв[29], а также подробный доклад после вечерней молитвы о положении в деревнях и городах.

Сон бежал от Закарии. Он лихорадочно проглатывал пищу, не замечая ее вкуса, забыл о Василе — дамаскианке в поре шестнадцатой весны, перестал холить и лелеять свою бороду, пить свежее молоко с сахаром, потому что один вопрос не давал ему покоя: что еще намерен предпринять Аз-Зейни? Что он собирается сказать простонародью? Каким языком будет говорить с ним? Разве случалось подобное тому, что он намеревается сделать? Нет! Закария знает историю — и недавнюю, и далекую. Главный казначей никогда не обращался непосредственно к толпе. Не делали этого и эмиры, ни великие, ни ничтожные. Прямое обращение придворного к толпе роняет его престиж, ставит под сомнение величие власти и правителей. Так простолюдины начнут наседать на великих мира сего: если главный хранитель мер и весов обращается к ним, почему этого не делают эмиры? Неужели никто не обратил на это внимания?

Около полудня Закария вошел в гардеробную. Это длинная узкая комната, в которой хранятся все виды одежды, которые только можно себе вообразить: чалмы, которые носят султаны и тысячники, меховые пальто, сирийские шальвары, гильбабы, рясы шейхов Аль-Азхара, кафтаны, дешевые галабийи торговцев сладостями, фруктами и мясом. Закария знает, зачем пришел. Он выбрал белую просторную джуббу[30], маленькую зеленую чалму с красной лентой, взял палку из пальмовой ветки и вышел через заднюю дверь дервишем ордена Сиди Марзука, ученика Сиди Ахмада аль-Бадави. Он шел неторопливым шагом, останавливаясь время от времени, и издавал протяжный крик:

— Аллах велик! Аллах велик! О Сиди Ахмад, продли нам жизнь.

Закария шел медленно. За ним следовал немой силач Джубран. Именно с ним Закария всегда отправлялся в путь. Тот хранил его в дороге от беды и людской злобы, которая шарит клинком, выдернутым из ножен, чтобы найти путь сквозь ребра к сердцу. Несмотря на тревогу, одолевавшую его, Закария, как обычно, ощутил радость, оказавшись среди людей: никто не сможет узнать его, даже самый приближенный к нему человек — начальник соглядатаев Каира. Все они у него в руках. Разве не он глаза и уши султана? Тысячи мужчин, женщин и детей находятся у него под рукой, не зная друг друга в лицо. Они доносят Закарии, о чем в домах осмеливаются говорить лишь шепотом, кто и куда направляется с каждого клочка земли. Если человек говорит недозволенное, Закария тотчас узнает, кто он такой.

Однако, войдя в Аль-Азхар, Закария на этот раз не на шутку испугался — никогда еще ему не доводилось видеть такое скопище народа. Его охватило негодование: почему молчит султан? Кто знает, чем может закончиться этакое собрание? То, что происходит, — страшная ошибка! Надо непременно довести это до сведения важных особ и самого султана. Молчание может привести к тому, что дело примет еще худший оборот. Этого нельзя допустить! Происходящее предвещает последствия, о которых несведущие люди не подозревают. Вот сейчас Закария возьмет свиток, который ему принес Мабрук… Донесение начальника каирских соглядатаев — краткое изложение сведений, которые он получил от своих людей за день.

«Он стоял на кафедре старинной мечети Аль-Азхар. Мечеть была полна народу всякого рода и звания. Они кричали так громко, что от их крика дрожали колонны, а минареты готовы были склонить свои головы. Казалось, нет силы, способной заставить их замолчать. Однако Аз-Зейни поднял правую руку с раздвинутыми пальцами (рука обычная, пальцев — пять), и, как по мановению волшебной палочки, воцарилась полная тишина. Потом говорили, что у него есть особая сила заставить людей смолкнуть. А если бы он захотел, чтобы они заплакали, то сделал бы и это. Голос его звучал спокойно. Вот смысл сказанного им:

Во-первых, он-де никогда бы не принял должность хранителя мер и весов, если бы заранее не предупредил эмиров о том, что его душа требует что-то сделать для блага подданных; если бы не его беседа со знающим законы и уложения, благочестивым и набожным слугой аллаха шейхом Абу-с-Саудом, он никогда не принял бы этой должности.

(Здесь поднялся крик, все повторяли: «Не хотим никого, кроме тебя! Только ты нам люб!» Раздавались и другие возгласы примерно того же содержания. Снова поднялась его рука, люди успокоились и стали слушать.)

Во-вторых, он сказал, что не страшится никого, кроме аллаха. Как он сможет предстать перед господом, не ведая о том, что кто-то из созданий господних терпел несправедливость от его, Аз-Зейни, помощников? Это для него невыносимо! Он даже слышать о подобном не может! И посему всякому подданному, который станет жертвой несправедливости, будь он бедняк или богач, живи он близко или далеко, надлежит обратиться к его, Аз-Зейни, заместителю, если обидчик не будет наказан после рассмотрения дела и выяснения правды.

В-третьих. Он сказал, что не станет все время проводить в Каире, а будет разъезжать по стране. Только сегодня ему добавили обязанности смотрителя мер и весов Гизы. Он будет ездить повсюду, то появляться, то исчезать, дабы знать, как живется народу. Что же касается его дома в Каире, то его двери открыты днем и ночью для каждого, у кого окажется дело к нему, Аз-Зейни. Он примет всякого, важного или не важного, независимо от его должности или звания. Тот же, кто творит несправедливость, должен понести наказание на виду у всех.

В-четвертых, и это особенно важно. В каждом квартале, сказал Аз-Зейни, на каждой улице, в каждой деревне, селении и в каждом поместье у него будут глаза, дабы узнавать о беззакониях, которые чинятся, и сообщать ему.