кого видели у дороги: «Отойдите в сторону, прошу вас быть осторожными. Дорога — место повышенной опасности».
Брат Аполлинарий, за последний месяц поднаторевший в современных механизмах, уже различал не только компанию-изготовителя самобеглых колясок, управляемых автоматами, но и серию с классом. Он, как опытный инженер-механик, не пропускал ни одной выставки автоматов, ни одного их нового вида не оставлял без внимания.
А кроме экипажей, по живописной дороге двигались дамы и господа верхом и попадались энтузиасты разнообразных велоконструкций. Эти господа, проносясь по дороге и отчаянно сигналя в звонки зазевавшимся пешеходам, потные, серьёзные и собранные, как спортсмены, вызывали у публики глубочайший интерес своими агрегатами.
Но сейчас Аполлинария Антоновича в его мрачном настроении всё это не интересовало, а было ему интересно… кроме линкора, взрывчатки и механизмов… ну, разве что павильоны с винами, пивом и закусками, так как не по-майски жаркий день давно вызывал у него жажду. Да и проголодался он уже.
У него ещё было немного времени. Аполлинарий Антонович зашёл в светлый павильон на небольшом пригорке возле самого леса и заказал себе пиво и лабскаус. Он давно хотел попробовать это блюдо, которое преподносилось в харчевнях как истинно гамбургское. Раньше его отталкивал внешний вид. Но теперь брат Аполлинарий решил всё-таки попробовать.
Сам себе Квашнин не отдавал отчёта, но сделал он это скорее, чтобы отвлечься от скорбной мысли, которая не давала ему покоя с утра. Она разъедала его не хуже царской водки. Опытный и весьма закалённый жизнью человек всё никак не мог смириться с потерей связной. Этой замечательной и чистой девушки, за которую он переживал с того самого дня, как она появилась в Гамбурге. Изящная, прекрасно образованная, по-настоящему красивая, умная и старательная дева сразу вызвала у членов группы… нет, вовсе не восхищение, а скорее оторопь. Квашнин, Елецкий и работавший тогда с ними Бельский переглядывались, молча слушая доклад юной, только что прибывшей послушницы. И во взглядах этих закалённых бойцов невидимого фронта читалась лишь одна мысль: зачем святые отцы прислали им в помощь — для очень важной и посему очень опасной операции — этого ангела?
«Рехнулись они там, что ли?».
И когда дева ушла после знакомства, больше других возмущался тем, что руководство посылает таких молодых на подобные задания, именно он, Квашнин Аполлинарий Антонович. Оба его товарища молчали: а что тут поделаешь?
Квашнин же как в воду глядел. Девочка, юная и красивая, могла ошибиться, могла допустить ошибку и в случае невезения попасть в лапы ИС. А те ошибок не прощают. Вот… так и вышло.
«Зое повезло, если она сразу… умерла».
Расторопный официант в белом переднике, ловко лавируя между столиков, принёс ему литровую кружку светлого, тарелку с едой, хлеб на блюдце. Пиво было отличным, хлеб тоже, а вот еда… Селёдочку, жареное яйцо и сладкий маринованный огурчик он, конечно, съел, а вот само блюдо только попробовал: неприятное месиво для самых невзыскательных желудков.
«Лабскаус… Дрянь какая. Для моряков и докеров», — решил Аполлинарий Антонович. Но он кривил душой, едал он всякое, и похуже, чем это; в принципе, неплохое мясо, просто из-за девы прекрасной, что не вернулась нынче с задания, аппетит у него так и не нагулялся как следует. Не отпускало его горькое, почти удушающее чувство большой потери с той самой минуты, как связная и курьер не появились даже после истечения контрольного времени. Это чувство потери не покидало его ни на минуту, ни когда он говорил с Елецким, ни когда в уме прикидывал отладку алгоритмов для автомата. В общем, чувствовал Аполлинарий Антонович себя плохо, и блюдо ему не понравилось.
А вот пиво Квашнин допил. После чего сразу закурил сигару.
⠀⠀ ⠀⠀
*⠀⠀**
⠀⠀ ⠀⠀
Пройдя по живописной и людной тропе через лес, он вышел на Кёстреберг-штрассе и уже на этой улице быстро поймал извозчика, на котором добрался до «Гренингена», старой пивной, в которой главную роль играют не столы и стены, а пиво и колбаса. Пиво здесь было едва ли не лучшее в городе, как и колбаса, а вот антураж этой пивной явно не привлёк бы людей, ищущих блеск и изысканность. Тут, среди почерневших от времени столов и кирпичных, без штукатурки, стен, выбирая столы у давно немытых окон, как правило, заседал после пяти часов пополудни с блокнотом и карандашом Зигмунд Краус, которого в журналистских кругах города знали под прозвищем Быстрый Зигги. Сейчас за столом с Зигги сидела дама неопределённого возраста из тех, что вечно сидят в пивных. Она лениво поглядывала то на немногочисленную в этот час публику, то на журналиста, который писал что-то у себя в блокноте, не обращая на даму особого внимания. Аполлинарий Антонович подошёл к их столу, на ходу доставая монетку; достав, положил денежку перед дамой и сказал:
— Купите себе что-нибудь, дорогуша.
Дама тут же схватила монету, а журналист поднял на Квашнина глаза и небрежно протянул ему руку для рукопожатья:
— А, Вайс, это ты?
Аполлинарий Антонович пожал руку и, не дожидаясь приглашения, сел за стол напротив Крауса. Дама же встала и, зажав денежку в кулаке, переместилась за другой столик.
— Привет, Зигги.
— Конечно, у тебя ко мне дело, — журналист снова стал что-то писать.
— Да, хочу знать, что происходит в городе.
— О, в городе много всего происходит, что тебя интересует?
— Не знаю, — Квашнин сделал вид, что задумался, а сам положил на стол гамбургский талер, — Ну, что-нибудь не совсем обычное.
— Банда богемских цыган этой ночью в Зюльдорфе подожгла сарай и, пока его тушили, увела из конюшни господина Цвингли породистого скакуна.
— Нет, неинтересно, — сразу произнёс Аполлинарий Антонович. Он мог бы для ускорения процесса задать собеседнику пару наводящих или уточняющих вопросов, но не хотел этого делать. Зигги был вовсе не глуп, не нужно ему давать поводов для размышления. «Пусть сам всё предложит».
— Проститутка на Кённиг-штрассе вязальной спицей проткнула клиенту живот, когда тот попытался вытащить у неё свои деньги из ридикюля. Якобы за плохое обслуживание.
Квашнин даже поморщился: ну что это?
— Ограбление складов? Пьяная поножовщина в порту? Обворованная гримёрка у звезды варьете…, — продолжил журналист и тут же сам отказался: — Я понял, понял…
Он сделал паузу, внимательно посмотрев на Квашнина, и спросил:
— Кстати, Вайс, ты всегда всё спрашиваешь, спрашиваешь, даже платишь за это, а теперь мне хотелось спросить тебя, а где ты работаешь? Просто ради любопытства.
«Просто ради любопытства».
Аполлинарий Антонович не любил этого всего. «Ну вот к чему все эти лишние вопросы?». Но раз уж спросили… для этого у него