Читать интересную книгу Мать Печора (Трилогия) - Маремьяна Голубкова

А мать отвечала мне таким же плачем.

Попросила я своих подружечек:

Расплетите мою русу косыньку,

Разведите мою девью красоту

По единому вы по рядышку,

По едину да русу волосу,

Вы разложьте мою трубчату косу

По могучим да моим плечикам.

Расплели мне девушки русу косу и повели в баню. Идут впереди, дорогу вениками метут. Пришли - веники на крышу побросали, один только оставили на обратный путь - дорогу заметать. Раздели меня в бане, вымыли, домой привели. Поблагодарила я девушек за парну баенку, за ключеву воду, за шелков веничек, за тазы медные. Сказала им, что смыли они с моей груди воздыханьице, с ретива сердца - печаль-горюшко, с бела лица - горючи слезы. А только сказала неверно...

11

Сходили девушки домой, переоделись и опять пришли. Только у них в это время и работы, что со свадьбой справляться. Каждая принесла мне по подарку, у нас зовут "принос". Подойдет, поздоровается, поцелует и подарит кофточку ли, платок ли, тарелку, чайную чашку, пару ложек, денег - кто что может.

Сели девушки за стол, чай пьют да меня опевают:

Что во светлой во светлице,

Во столовой новой горнице

Тут спала красна девица

Что невеста зарученная,

Маремьяна Романовна.

Разбудившись от крепкого сна,

Обвела очми по горнице,

Она узрела-увидела

Своего брата родимого,

Она просила-упрашивала,

Она молила-умаливала:

- Засеки, братец, засеку

От востока до запада,

Что от матушки сырой земли

До ходячего облака,

Не проходили б люди добрые,

Не пробегали бы кони быстрые...

Так в песне поется... Но не могла я умолить. Сколько я ни плакала мне не верили. Никакой не засекли засеки, а еще разгородили. И показалось мне, что будто шутя эту свадьбу делают, как игру играют. Думалось мне: поиграют-поиграют да и бросят. Было мне в ту пору еще шестнадцать лет. Жениха я не видала. Вот, думаю, как увижу да не понравится - и вся свадьба ничем кончится.

Отпили девушки чай - играть начали. Попляшут под гармошку да попоют. А песни все попадались такие, будто только для меня и сложены. Моему сердцу от них больно было.

Не на улице дождь поливает

В Голубкове у нас девок убывает,

Что молодушек у нас прибывает.

Уж я батюшку просила,

Уж я свету родному говорила:

- Не отдай меня, батюшка, замуж,

Ты не зарься на высокие хоромы:

Не с хоромами жить - с человеком.

После игры начался родительский обед. Столы составили. Пришли девушки и вся моя родня, уселись, стали пить да есть, угощаться.

Родительский обед не успели отвести, а уж надо готовиться к женихову столу. Старую посуду убирают, моют, снова уставляют, чтобы столы не голые стояли. Вскоре заслышались колокольцы - "женихи" приехали. Опять у меня помутилось в глазах, полились горючи слезы. Опять заплакала, запричитала.

Уж дважды приходил сват.

- У нас был товар закуплен. Как бы нам дорядиться да договориться, да к рукам прибрать?

Дважды его отсылали обратно:

- Не пора еще, Егор Иванович, не время. Пока товар наш, так и дело наше.

На третий раз Егор пристал и попросил:

- Хочу я свою должность дружкам передать. Они помоложе и на ногу полегче. Им - в науку, а мне - в замену.

Мать с родней согласились. Вот Егор привел дружек и передал матери:

- Вот вам легкая замена, скорая посылка. Встречайте да принимайте, как меня встречали да принимали.

И дружки раза два сходили к нам.

- Нельзя ли нам с князем поездом прийти? Наш молодой князь Федор Михайлович соскучился по молодой княгине Маремьяне Романовне.

Согласилась родня:

- Просим милости с князем молодым, со всеми любящими, с гостями да с гостьями.

Пришли женихи. Меня пытались закрывать платком, чтобы я узнала, какой характер будет у моего мужа. Если он сердито платок стащит, то, значит, будет драчливый да взыскательный.

Только я не согласилась. Говорю:

- Не видала я его, так хочу хоть в дверях посмотреть: человек или собака - какой он есть.

Так и не закрыли меня. Я во дверь большие глаза направила. Тысяцким у жениха был брат его Виктор, того я узнала. И знаю еще, что за тысяцким жених должен пойти. Тут его в первый раз я увидела. Сразу он мне не понравился: какой-то темный да грубый, лицо злое. Да к тому же вместо меня он начал сватью целовать, ошибся. Сватьей была моя невестка, брата Константина жена, немного меня постарше. Все закричали:

- Не та, не та ведь невеста!

Тогда уж он подошел ко мне. А бабы все заметили, судачат:

- Не будет житья.

Я и так не бела, да еще почернела, черней закопченного потолка стала. Во весь вечер ни на кого не гляжу и никого не вижу. Все пьют да едят, а я ни к чему не притронулась. Жених за все время мне слова не сказал. "Горько" закричат, сластить целованием надо, а я застыла, и целует жених ровно не губы, а доску.

Бабы шепчут:

- Чего ты такая-то, сиди ты посветлей да повеселей.

- Над чем буду светлеть-то? - говорю.

Сижу да и думаю: "Не поеду под венец, развалю дело".

Ночь отсидели, гости ушли, а я сразу начала реветь. До того доревелась, что сама себя не стала знать. И на улицу выводили меня, и водой отливали.

- Схлынуть ей, - говорят, - надо. Много ревела, так отойти не может.

А я ничего уже не слышу, обмерла. Прибежал брат Константин, схватил в охапку, уложил на кровать и выговаривает матери да брату:

- Заели, - говорит, - человека. Я побегу, откажу.

Побранились они, а той порой уж дружки подходят, про невесту спрашивают:

- Жива ли, здорова ли наша княгиня, спрашивает князь молодой.

- Какое жива! - огрызнулся Константин. - Уж гроб начинаем делать.

Брат Алексей и перо мне в нос пихал и нашатырный спирт совал, готов его в рот налить, чтобы только в чуство меня привести. Очнулась я - кровь носом пошла. Потом начало меня трясти. Женихова родня, свадебщики уже думали, что все дело распалось.

Когда в сознанье пришла да смогла сидеть - надо бы мне последний раз красоту сдавать, косу расплетать. А мать видит, что нельзя мне больше плакать. Шепнула, чтобы запрягли да подъезжали за невестой.

Я и сейчас понять не могу, что со мной было в то время: вся ослабла я и слова против не сказала. Меня одевают, и уже малицу надели, а я стою как пень какой. Бабы да девки там дожидают, думают - выйду, буду красоту сдавать да косу расплетать.

Вдруг и жених подъехал к крыльцу. Выводят меня из горницы прямо в малице. Бабы ворчат:

- Ждали, ждали, а она и красоту сдавать не будет. Коса-то у ней хоть расплетена ли?

Спохватились только тогда. Мать не то брат Алексей на ходу расплели мне косу, да и то не всю, сунули под малицу - да и за стол, благословлять. Поставили рядом с женихом, угостили его с дружками пивом да водкой, благословили и в сани повели. Невесте надо за собой скатерть тянуть: по примете, девок замуж волочить. Какое тут! Сама-то я не хочу замуж идти, а не то что девок за собой тащить.

Посадили в сани и поехали к венцу. Приехали в Пустозерск поздно вечером. В церковь завели, в сторожке платье подвенчальное надели. Тут у меня больше надежды не стало.

Поп Николай прослышал, что меня насильно отдают, дважды приходил в сторожку, спрашивал:

- Невеста, я слышал, что тебя насильно отдают. Если так, то я венчать не буду.

А мне какой-то дьявол шепнул в ухо: "Куда я теперь денусь? Ведь меня за двадцать верст увезли, как я пешком-то? Ведь все равно догонят".

Я и ответила попу, как комар, чуть слышно:

- Нет.

Начался венец. Людей я никого не видела. Только дьячка Маркела приметила, да и то одну голову с длинными волосами. Под венцом стою - вся дрожу, и мерещится мне, что скоро я упаду. Вот и падаю, падаю, а сама все еще на ногах стою. Венец все равно как давит к земле. Где-то далеко, слышу, поют, а мне мерещится, что кто-то плачет, кто-то поет одну и ту же песню:

Вытри слезы, взвеселися, девка, с нами,

От печали забавляйся ты играми.

А мне самой хотелось подтянуть, закричать изо всей силы:

Будьте вы жалостливы, люди,

Вырвите сердце из груди.

Был у нас в то время такой обычай: когда поп спрашивает жениха: "Не обещался ли другую взять?", в это время могла подойти любая девушка, которой он обещался, встать в "подножки" жениху с невестой, на коврик. И тогда, по обычаю, поп невесту отправлял домой, а жениха венчал с той, которой он обещался.

Но ко мне не пришла замена. Обвенчали, а я подумала: "Видно, бог судил".

В дом мужа привезли меня уже к ночи. Приехали, да и за стол. Подоспела к тому времени и мать. Глянула на меня и едва своей признала.

- Ровно тебя обменили, - говорила она. - Сама на себя непохожа.

С дороги да с перепою первый день свадьбы у жениха, "приводный стол", редко бывает веселым. А тут и вовсе пир был не пир, а гостьба - не гостьба, вроде как у покойника сидели. Молодые невеселые, так и гостям какое веселье. Гости понимали, что мне стыдно да тошно: какой я человек-то была - ребенок, шестнадцати лет. И ни рюмку выпить, ни светлей смотреть не неволили.