Читать интересную книгу Мать Печора (Трилогия) - Маремьяна Голубкова

Утро наступило, сват пришел, а у нас дело не решено. Спрашивает сват мать, а ей и отказать неохота и со мной договоренности нет.

- Садись, сватушко, - приглашает мать.

- Не до сижанки мне, Дарья Ивановна. Дело не ладится, так торопиться надо.

- Круто да скоро - не споро, - унимает его мать, - садись, потолкуем.

Поломался для виду да сел сват. Вот и стала ему мать сказывать:

- Девка у меня не хочет идти.

Сват пошевелился на стуле.

- Ты, Дарья, не глупая, а по-глупому говоришь. Девичье "нет" - не отказ. Чего девки знают? Я для вас норовил, племяннику невесту нахвалил, и вам по совести так сказываю. Девка она добра, только к рукам прибрать надо.

Мать отвечает:

- Я ведь тоже так говорю. Вся беда, что вот невеста жениха еще не видала и хочет его посмотреть.

- Этого-то еще мало водится, чтобы жених на показ поехал, - отвечает сват.

Побежала мать к брату. И договорились они, чтобы отдать меня без моего согласия.

- Вставай, - говорят, - поди умойся, одумайся, да богу молиться будем.

Я не встаю. Насильно подымать стали. Посадили на койке, с койки на ноги поставили, повели за руки к умывальнику. Да и там я не столько водой лицо умывала, сколько слезами полоскала.

С той поры я будто язык потеряла. Со слёз запухли глаза, с печали закрылись уста. Пошла мать лампадку затепливать. Переодеваться я не согласилась, старое платьишко приодергали да так и к свату вывели.

Молиться стали. Помолились - руку мать свату дала. Брат рознял. Сват стал мою руку просить. А как я буду руку давать, когда она у меня не подымается. Мать учит:

- Мариша, оглядись да не стыдись, дай руку, всегда невесты руку дают.

А я себя невестой не считаю. На стул села и сижу. Сват поглядел-поглядел, стал уговаривать:

- Так будет нехорошо. Ты немножко себя переверни. Молодым в это время всегда бывает тяжело. А ты на возрасте, сама можешь понимать: живешь ты не у матери да не у отца в доме, а тут придешь - будешь мужу жена, дому хозяйка. Счастье ваше я не могу заверить, какое будет, а только на том весь век и свет стоит: молодые женятся да замуж выходят.

И мать успокоил:

- Ну, - говорит, - Дарья, у девок в это время всегда рот завязан, все отводят молчанкой да поклонами. У нас старики прежде говаривали: девка молчит - значит, замуж хочет.

Мать чаю налила. Садит меня со сватом вместе. А я не сажусь, отошла в уголок. Мать платок положила на поднос и сует мне в руки.

- Поди, - говорит, - подойти к столу, поклонись да поднеси платок.

А этот платок - первая приметка от невесты, что она согласна замуж идти. Я не иду.

- Богу, - говорю, - не молилась, руку не давала и платок не дарю.

Рассердилась мать:

- У тебя все не как у добрых людей водится.

Пошла с платком сама, а я ушла в горенку, на кровать пала и опять плачу.

Подарила мать платок. Сват ворчит:

- Ну, Дарья Ивановна, как-никак, а невеста горда.

Стали они чай пить да договариваться, дело на свадьбу уже похоже.

В четверг "приказали", а в воскресенье уж и свадьбу играли. Тут вся моя и гостьба была у родной матери.

Сват уехал, а брат лошадь у отчима взял, запряг, меня на сани посадил и повез ко крестной - на свадьбу звать.

Приехала я к ней в Каменку, а она встречает:

- Что, Мариша, незвана да неждана приехала? Видно, большая нужда загнала?

Брат и стал сказывать:

- Свадьба у нас заводится. Замуж отдавать приказали. Растрясайся, сватья, тебя на свадьбу звать приехали.

Чаю напились, пообедали, опять чаю попили, посидели. Собрались девушки от Василья Петровича, где я раньше жила, и меня, невесту, опевать начали:

Много-много у сыра дуба

Много листья, много паветья...**

Всплакнула тут я, рассказала, как отдают меня. И люди посудачили:

- Этак-то кинуть да бросить свое дитя вроде и неловко. Еще не годы засидела, не лавки просидела. Бывает, что и просиживает девка, да этак не делают, чтобы друг дружку не знать да не видать.

А Фелицата, у которой жила моя крестная, знала жениха. Вздохнула она и говорит:

- Была бы я матерью, так, пожалуй, не согласилась бы за такого отдать.

Погостила я день, брат домой увез. Мне подарков надарили: рубаху из тика меленькими полосочками, на платье фланели, шаль, наколку бархатную, а на наколку косынку из тюля, фаншон у нас называется.

10

Домой приехали в пятницу, там пекут-варят, пир готовят. Свадьбу скороделкой делали, так все бегом да кругом, за рукавец да и под венец.

В субботу днем девок пораньше собрали. У меня ничего не было справлено, так девки невесте шили, стирали да сушили.

Когда невеста идет ладом да по-людски, должна она своими руками жениху две рубахи сшить: одну после венца утром дать, а другую - после первой бани. Только мать видит, что я в то время не швея, и послала брата в Оксино за готовыми рубахами. Купил он одну красную сатиновую, а другую коричневую, обе вышитые шелком.

Вечером начали девишник делать. Матери хотелось, чтобы свадьба была не хуже, чем у людей. Братья в ту пору зарабатывали свои деньги, да отчим помог, вот свадьбу и провели по-настоящему. Мяса да рыбы свои были, студени да масла - тоже, пива наварили водки накупили, конфет да пряников припасли. Столы ломились от печенья и соленья - всего было. А мне поперек горла все вставало. Сидела я, рта не открывала и никакой крошечки на свадьбе в рот не положила.

Собрались девушки к нам в дом, началось благословенье. У матери для этого и хлеб припасен и все приготовлено. Принесла она в горницу оленью шкуру и разостлала ее среди пола. Потом меня за плечо подталкивает:

- Вставай, - говорит, - на шкуру.

Встала я, поклонилась матери в ноги. Прослезилась мать, благословляет, а руки трясутся. Плотно ложится благословенный хлеб с иконой на мой затылок, на спину и плечи.

- Со Христом, с божьей милостью. Божья милость, мое родительское благословенье. Как почитала меня, так почитай и мужа, богу не на грех, людям не на смех.

Я креплюсь, а мать не удержалась - первая упала на стол плашмя и запричитала:

Рожоно ты мое дитятко,

Бессчастна да бесталанна.

Не от радости я тебя кидаю,

Не от охотушки отдаю;

По чужим ты людям шатаешься,

По рабам ли да по холопам.

Беззащитна ты, бесприютна,

Не сердись ты да не гневайся,

Рожоно ты мое дитятко.

Оплакала мать, только тогда посадила меня на кухне, в простенок между двух окон. Тут и я начала плакать, матери пеняться да досаду выплакивать:

Уж ты, свет моя осударыня,

Уж ты кинула меня, бросила

Из жарка пламя во палюч огонь,

Из больша горя - во кручинушку.

Пригласила я родню и девушек за столы:

- Просим милости - не всех поименно, а всех заедино чаю пить, хлеба-соли кушать.

Усадила я всех по порядку: которые побольше дружились - те поближе, которые меньше - те дальше.

А родня сидит ниже девушек. Только сватью ниже не посадишь, та рядом сидит.

Первым делом девушки запели:

В сентябре во первом месяце,

При девичьем большом вечере...

Началось угощенье. Мать подносила чай, пряники, конфеты, пироги, а я вставала и кланялась всем:

- Кушайте, гости честны, красны девушки, не посудите - не подивите.

После чая до ужина девки играли, плясали. За ужином снова опевали мою девью жизнь:

Одна ночка - с тобой ночевать...

Тут уж мне вовсе тошно было. Девкам петь легко, гостить весело, одна невеста только как на смерть собирается.

Все подружки переночевали у меня. Долго разговаривала я с ними, а все-таки на какой-то час уснула. Плач хуже хмеля долит: хоть сон-то и нездоровый, а все же сон.

Утром девушки стали баню топить. Истопили да приготовили и стали меня в баню звать. Все собрались, пришли в избу, огляделись-осмотрелись, поклонились и запели:

Просим милости в парну баенку,

Ты, девица да душа красная,

Ты невеста да зарученная,

Как княгиня да первобрачная,

Маремьяна да свет Романовна.

Парна баенка тебе принатоплена,

Ключева вода принагретая,

Тазы медные приначищены.

Просим милости в парну баенку.

Еще раз поклонились девушки, а я ответ держу:

Уж вы, свет мои белы лебеди,

Белы лебеди да красны девушки,

Задушевные мои подружечки,

Мы пойдемте да в парну баенку,

Приумойте меня, младу-кручинну,

Уж вы смойте да, белы лебеди,

С белой груди воздыханьице,

С ретива сердца печаль-горюшко,

Со бела лица горючи слезы...

Тут сдала я свою девью красоту матери: заплела я себе косу накрепко, вправила в нее шелковую красную ленту, накинула на плечи платок и запричитала матери:

Ты сними с меня волю привольную,

Ты сними с меня девью красоту,

Ты положь ее в крепки ящики,

Ты замкни ее во туги замки...

Подошла мать и сняла с моих плеч платок. Крепко я его держала, а мать на своем настояла. По избе шепот пошел:

- Красоту сняли.

Снова стала я теперь пенять да выговаривать своей матери в плаче.

А мать отвечала мне таким же плачем.