Мы тихонько посмеиваемся, пока подключаются остальные, и я начинаю наше короткое, как обычно, совещание. У меня нет цели мариновать всех часами, обсуждая текущие задачи, эфемерные «кипиай», и раздавать приказы. В моём небольшом отделе каждый занят своим делом, находится в зоне своей ответственности и не нуждается в контроле. Идеально, в общем.
К полудню, как и обещано, я в офисе. Герман куда-то уехал, и почему-то я облегчённо выдыхаю. Будто бы встреча с ним мне грозит лишним нервяком.
Вчерашнее «знакомство» с перспективными клиентами прошло успешно, и сейчас я решаю накидать небольшой отчёт по этому поводу. В первую очередь, он нужен мне самой. Да и Герману не будет лишним предоставить список дел, который у нас образовался. Строчу ему письмо по электронной почте. Нумерую пункты, по которым у нас остались незакрытые после встречи вопросы. И последним, что уж чистой воды ребячество, добавляю от себя: «выпить по чашечке кофе». Мы же вчера так этого и не сделали.
Ой, кажется, кто-то нарывается, — подключается мой внутренний голос, но я с ним абсолютно не согласна. Я ж Островскому не вечер с бокальчиком вина предлагаю, распитие кофе — такое невинное занятие.
Ещё в сегодняшнем дне есть что-то странное. Я никак не могу понять, что именно, когда снисходит внезапное озарение — телефон заткнулся. Ну, да, кажется, он ни разу не звонил с момента моего прихода. Хмурюсь, тянусь к трубке. Вроде, есть гудок. Встаю с кресла и приседаю на корточки, желая проверить, всё ли в порядке и подключён ли второй кабель к телефонному каналу. В этот момент в офис вваливается Герман. Шумно распахивает дверь, принося с собой свежесть осенней улицы и собственную харизму, мигом заполнившую приёмную.
— Здравствуй, — бросает он мне со своей улыбочкой, покачивая папкой в руке.
Смотрю на него из-под края стола и выдаю ответное приветствие.
— Ты там от кого прячешься?
— От надоедливых директоров, — с сарказмом бормочу я.
Герман улыбается ещё шире, демонстрируя сексуальную ямочку на гладко выбритой щеке. Кажется, он в хорошем расположении духа. Выспался. И чем бы не занимался в это утро, не растерял бодрости.
— Тебе помочь?
— Не надо. Я уже проверила шнур и он в порядке.
— А был не в порядке?
— Не знаю, телефон молчит с того момента, как я пришла.
Я снова сажусь на кресло, а Герман бросает своё пальто и папку на диван, затем подходит к столу.
— А… ну, это легко объяснимо.
Я вопросительно приподнимаю брови: раз легко, пусть объясняет.
— Сегодня должен был заработать секретарский департамент во всём своём составе. Теперь они перераспределяют звонки. Мимо них никто не проскользнёт, блокируют любой спам и ненужные запросы.
— Красота, где ж он раньше был, — фыркаю с небольшим возмущением, — когда я тут помирала всё начало недели.
— Это к эйчарам вопросы.
Повисает секундная тишина, когда мне больше нечего добавить. Наше дыхание почему-то кажется мне особенно громким. Может, всё дело в близости Германа? Он стоит так рядом со мной. Телефон на моём столе внезапно оживает, и я вздрагиваю от неожиданности. А Герман зачем-то обходит стол, встаёт позади меня и тянется к трубке. Совершенно внезапно его левая ладонь ложиться мне на плечо. Дистанция порушена окончательно. Хотя жест совсем не интимный, скорее дружеский. Может быть, даже неосознанный.
Ага, ага, сама ты в это веришь? — опять альтер-Варя иронично сдувает пылинки со свежего маникюра.
— Да? Да, — Островский внимательно слушает, посматривая на меня. Я тихонько выдыхаю, потому как задержала дыхание. — Нет. Да. Хорошо. Да. — Пауза. — Отлично.
Кладет трубку и улыбается.
А мне не до улыбок, ведь его горячая ладонь все ещё лежит на моем плече. Обжигает через ткань блузки. Чувствую, ещё секунда, и тело предательски задрожит от его близости. Неужели Герман не понимает, какой эффект производит на меня? Его касание как бы ненарочное, но на самом деле, ни черта оно не ненарочное, конечно. Самое ужасное, мне некуда деться. Встал со спины и заблокировал все отступы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Если бы могла, отъехала бы на стуле назад. Вот сделаю и прокачусь по ногам босса. Мне хочется повести плечом, но я не решаюсь, потому что до конца не знаю: а хочу ли я, чтобы Герман убирал руку? Но Островский первым прерывает контакт и выпрямляется, когда раздаётся стук в дверь.
Застыв, я продолжаю сидеть прямо. Герман коротко и громко бросает:
— Входите.
В приёмной появляется пара рабочих.
— Мы это…
— Уже в курсе, — кивает Островский. — Вон та дверь, — указывает он.
Автоматически поворачиваю голову в указанном направлении. Знаю, что за дверью большой кабинет, и он пустует. То есть не кабинет, а помещение без всего. Думала, что рассчитан он, вероятно, на дополнительную переговорку, только пока не обставлен.
— Пошли ко мне, — командует Герман, подхватывая свои вещи с дивана, и я следую за ним без лишних слов. Потому что в приёмной уже завязывается хаос, а я больше всего в этой жизни ненавижу две вещи: ремонты и переезды.
— Что там будет? — спрашиваю, притворяя дверь и оставляя болтовню рабочих за нею.
— Твой кабинет. С мебелью вот только запоздали почти на неделю. Но ты и сама видишь, какой у нас хаос творится. Я ведь не могу всё сам контролировать.
Островский стоит по центру комнаты, не спеша садиться или предлагать присесть мне.
— Мой кабинет? — переспрашиваю слегка шокированная.
С чего бы ему, выражаясь фигурально, вдруг помещать меня в одно с собой помещение? Не зная, как реагировать, выбираю привычную тактику сарказма.
— Больше похоже на кабинет заместителя. Может быть, меня ждут головокружительные перепады карьеры за такой короткий период? Сначала меня разжаловали в секретари, теперь все-таки я дождалась своего отдельного кабинета.
— Варя, — он приближается ко мне, и я делаю шаг назад, внезапно испугавшись его близости.
Сегодня Герман какой-то странный, и эти его перемены — они слегка пугают меня. Потому что я не понимаю, как к этому относиться.
Островский надвигается как туча, готовый накрыть меня своим тёмным крылом. Его руки ложатся мне на плечи, сжимая их слегка. Чувствую электрический импульс, коротко проскакивающий между нами. Ну вот, Герман второй раз за день нарушает дистанцию и позволяет себе более близкий контакт. Не может быть, чтобы он сам этого не понимал! Директора не трогают своих подчинённых просто так без повода.
Все изменилось со вчерашнего дня, когда он впервые за долгое время так интимно дотронулся до меня. Теперь же словно спусковой крючок сработал. Он трогает снова и снова. А я ничего не говорю и никак не показываю, что мне это неприятно.
— Варь? — он наклоняет голову, пытаясь заглянуть мне в глаза. А я отвожу взгляд, потому что боюсь. Боюсь смотреть на него, когда он так близко. — Ты очень мне помогла и помогаешь. Думаешь, я не ценю это? В любом случае, ты знаешь работу изнутри. В курсе большинства проектов. Ориентируешься в данных лучше меня.
Этот ласковый Герман, с которым не надо бороться, будто эхо далёкого прошлого. Он настигает меня, не смотря на все усилия держать дистанцию, не смотря на все попытки забыть.
— Ну неправда, — смущаюсь слегка. — Ты очень хорошо втянулся в процесс управления.
— Спасибо, что оценила, — усмехается он и придвигается ещё ближе.
В голову врываются образы, в нос — запахи. Аромат Германа дурманит и кружит голову. Я не хочу поддаваться, я не поддамся.
Происходит что-то странное. И со мной, и с ним. С моей решимостью, с моей памятью, с моим здравомыслием.
Ни он, ни я не двигаемся, оба молчим. Слова закончились. Только его пальцы до сих пор обхватывают мои руки. Я не знаю, чего он хочет: притянуть или оттолкнуть? И не знаю, чего хочу сама.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Магию разрывает звонок сотового. Мы отскакиваем друг от друга. Я невольно обхватываю себя руками и пячусь к выходу. Когда Островский говорит «алло», выскакиваю за дверь. И мне хочется оказаться как можно дальше от Германа. В другом кабинете, в другом здании, в другой стране, а может быть, даже на другом континенте.