Читать интересную книгу Проект Омега - Джеймс Паттерсон

— Как это ты догадался? Ни за что бы не подумала, что с тобой такое просветление случится.

Захожу на большой круг, стараясь собраться и подготовить себя к большому побоищу. У них численный перевес один к сотне. И сотня кого-то, кто похлеще ирейзеров будет. А что с остальной стаей, одному Богу известно. И смогут ли они помочь, я ума не приложу.

Короче, начинаем миссию под кодовым названием «самоубийство».

Очередную.

— А светлую сторону медали забыла? — говорит Клык.

— Ну? Это какую же? Что новые, импровизированные ирейзеры сначала живьем разорвут нас на части? И только потом порешат?

— Ты меня лю-у-убишь, — он усмехнулся так неожиданно, что я забыла взмахнуть крыльями и рухнула вниз на несколько футов.

Широко разведя руки в стороны, он повторяет:

— Ты любишь меня вот так сильно.

Мой страшный, яростный вопль, наверное, потряс Калифорнию. Или Гаваи. И уж, конечно, его тем, внизу, слышно. Всей этой армии. Плевать! Прижимаю крылья к бокам и стрелой несусь вниз — только бы подальше от Клыка как можно скорее. Он меня так разозлил, что теперь я готова порешить хоть тысячу ирейзеро-заменителей. Кто бы они ни были.

Думаю, он того и добивался.

К моему удивлению, нам удается приземлиться на крыше трейлера целыми и невредимыми. Нас не изрешетили аэродинамическими пулями и не поразили тайзерами.

Тысячеглавая черная гидра разом задрала к нам все свои головы. Головы оволчившихся ирейзеров. Но что-то в них не то. Чем-то они на ирейзеров не похожи. Только трудно сказать, чем именно.

— Игги! — зову я.

— Макс! — доносится до меня его задушенный крик из конца трейлера.

Прыгаю вниз в кузов:

— Не бойтесь! Сейчас мы здесь наведем поря…

И тут на земле рядом с грузовиком я вижу Джеба, Ари и Ангела.

— Ангел! Что они с тобой делали? Били? Я их сейчас на куски разорву!

И застываю под ее ледяным взглядом.

— Я же сказала тебе, Макс, что это я должна быть командиром, — говорит она устрашающе ровным голосом. — Настало время тебе умирать. Последние рекомбинантные лабораторные образцы уже ликвидированы. Теперь твоя очередь.

— Правильно? — поворачивается она к Джебу.

Джеб торжественно кивает. И весь мой мир проваливается в бездну.

Часть вторая

Снова школа… навсегда

37

Моей головой как будто играли в футбол, пинали ее весь матч шиповками, и уже раздался финальный свисток.

Сердце прыгает, дыхание рваное, и каждая мышца болит нестерпимо. Что происходит, не понимаю. Одно ясно — дело плохо.

Открыла глаза.

«Плохо» — в данной ситуации такое чудовищно неадекватное слово, что, считай, дорогой читатель, оно из другого языка. Языка наивных идиотов.

Я пристегнута к металлической кровати десятком кожаных ремней. Запястья, щиколотки, и по всему телу.

А рядом еще кровати.

С усилием поднимаю голову, подавив накативший приступ тошноты и давясь собственной рвотой.

Слева от меня так же пристегнут к железной койке Газман. Неровно дышит и дергается во сне.

Дальше, рядом с его койкой, постанывая, начинает просыпаться Надж.

Поворачиваю голову направо. Там Игги. Лежит без единого движения и невидящими глазами смотрит в потолок.

За ним Клык. Молча, с упрямым и злым лицом, напрягается всем телом, стараясь ослабить ремни. Замечает на себе мой взгляд. На долю секунды лицо его чуть смягчается и по губам пробегает слабая улыбка.

— Ты живой?

Он коротко кивает и, слегка мотнув головой, переводит взгляд на стаю.

На мгновение опускаю веки, мол, вижу и понимаю. Но ситуация хреновая. Едва заметным движением головы он показывает мне на койку через проход напротив. Тотал! Даже его эти гады привязали. Маленькие лапки в ремнях, в теле ни признака жизни. Если бы не редкие судорожные подергивания, я бы сказала, что он умер. Шкурка в парше, а вокруг носа и пасти грязные проплешины.

Осторожно перекатывая голову — только бы не встряхнуть и без того воспаленный мозг — пытаюсь осмотреть помещение. Это палата или камера? Белые кафельные стены. Без окон. По-моему, за койкой Надж дверь. Но я не уверена.

Игги, Клык, Газман, Надж, Тотал и я.

Ангела здесь нет.

Затаив дыхание, напрягаю мышцы и силюсь разболтать ремни. И тут до меня доходит: запах! Химический, лабораторный запах антисептика, спирта, пластиковых трубочек и металла, запах, преследовавший меня каждый день все первые десять лет моей жизни.

В ужасе смотрю на Клыка. Он вопросительно поднимает брови.

В бесплодной, против всякого здравого смысла, надежде, что это не так, но с отчаянно ясным осознанием того, что иначе и быть не может, я одними губами произношу:

— Это Школа.

Он обводит взглядом глухие стены, потолок, кровати, принюхивается, и я понимаю — он тоже узнал. В его лице я читаю наш приговор.

Мы снова в Школе.

38

Школа — страшное, дьявольское место. Четыре последних года мы только и делали, что пытались отсюда выбраться, сбежать, освободиться. Пытались вычеркнуть ее из своих жизней, из памяти. Школа, место, где над нами ставили эксперименты и проводили опыты, где нас приучали сидеть в клетке и плясать под их дудку. После проведенных здесь лет я никогда не смогу спокойно видеть людей в белых халатах, буду вечно содрогаться при виде собачьего контейнера в витрине зоомагазина, а мой мозг будет входить в штопор от одного вида учебника по химии.

— Макс? — через силу сипит Газзи.

— Что, мой мальчик? — я из последних сил стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно.

— Где мы? Что происходит?

Мне не хочется говорить ему правду. Но пока я подыскиваю какую-нибудь правдоподобную ложь, реальность прорывается в его сознание, и он потрясенно на меня смотрит. Вижу, в глазах у него написано: «Школа». Единственное, что мне теперь остается, это утвердительно кивнуть. Он бессильно падает головой на плоскую железную койку. Его некогда пушистый белокурый хохол теперь похож на пыльный свалявшийся клок шерсти.

— Эй! — очнулся Тотал и робко и нелепо пытается негодовать. — Я требую адвоката!

Но это только слабая тень его всегдашней воинственности. Невысказанная тоска и боль — вот что звучит теперь в его голосе.

— Какой у нас теперь запасной вариант? План Б? Или В, или даже Я? — спрашивает Игги. Он, скорее, безжизненно шелестит, чем говорит. И я понимаю: он уже сдался, поставил на своей жизни крест. И теперь только ждет конца.

Откашливаюсь, прочищая горло и призывая на помощь жалкие остатки своего былого авторитета:

— Конечно, есть. План всегда есть. Во-первых, освободиться из этих ремней.

Чутье подсказывает мне, что Надж тоже очнулась, и я перевожу на нее взгляд. Ее большие карие глаза исполнены горечи. Сжав зубы, она из последних сил сдерживает дрожь. Здоровый фиолетовый синяк раскрасил ей щеку, а на руках просто нет живого места — сплошные следы побоев. Почему я всегда думала о ней как о ребенке? Как о Газзи или Ангеле. Почему она всегда была для меня «младшенькой»?

Она ЗНАЕТ, и это знание написано в ее глазах. Это от него она вдруг сразу на десять лет повзрослела.

Она знает, что мы кубарем летим в пропасть, что у меня нет никакого плана. И что у нас нет надежды.

Такая вот петрушка.

39

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем открылась дверь. Руки уже затекли и онемели, а ноги еще пока только покалывает горячими иголками.

С подносом в руках входит маленькая седая женщина в белом халате — чья-то бабка-злодейка.

Новые ароматы заглушают лабораторно-больничный запах хлорки.

Кабы только было возможно не дышать! Но благоухание бьет в нос, и от него никуда не деться.

Старушонка сладко улыбается и направляется прямиком к моей койке.

Макс, возьми себя в руки.

Не подумай, дорогой читатель, это не Голос — это я сама с собой разговариваю. Голос исчез после схватки в пустыне. Дезертир проклятый!

Стараюсь напустить на себя беспечный вид, подходящий четырнадцатилетнему подростку-мутанту, намертво прикрученному к железному топчану в адской садистской клинике.

— Классное изобретение, — спокойно отпускаю я ей. — Пытка домашними пирожками с яблоками. Это ты сама придумала? Премию тебе уже выписали?

Она заметно смущается, но очень старается скрыть свое замешательство:

— Мы просто думали, может, вы проголодались? Смотри, горяченькие, только-только из духовки.

Она слегка повела подносом из стороны в сторону. Понюхайте, мол, все, как сладко, ванилью и корицей, пахнут разложенные на подносе пирожки.

— Значит, психованные злобные генетики заделались заботливыми родственничками и решили поделиться с мутантами объедками с барского стола? Постыдились бы лучше!