– Ну что? Поиграем? – сказала щука. – Кто кого, как думаешь? Кто не спрятался, я не виновата! – И с этими словами она показалась Саньку вся.
Тело Сани сразу застыло как каменное, язык онемел, глаза не мигая, как стеклянные, смотрели на рыбину.
Щука же (а это была именно Тень) размером никак не меньше самого Санька, а может быть и больше, но уж толще – это точно, решила все сделать одним мгновением.
Она резко дернулась в сторону, отчего парень чудом остался на плоту, так как броды (сапоги с отворотами по самые «помидоры») зацепились за жердь плота и он успел упереться ногами в стопорящее бревно. Дальше он помнил все на автопилоте.
Щука таскала его по всему озеру. Несколько раз она меняла направление, перепрыгивала через плотик (плотик-то не ахти какой был, надо было дядькин брать, но кто ж знал-то), стараясь при этом хвостом сбить его с плота, но Санёк все время держался за бревно-стопор, как привязанный, и никакая сила уже не могла его от него оторвать.
Он бы уже давно отпустил эту дуру, подобру-поздорову (себе дороже), но нож при первом же её ударе ушёл под воду вместе с кошелём (кошель он потом выловил, а нож так и не нашёл, побоялся в воду лезть), а без него перерезать бечёвку было нечем.
Неизвестно чем бы закончилось это состязание, если бы не проснувшиеся мужики.
Подгребая на своем плотике к смертельно перепуганному Саньку, дядя Толя приговаривал: – Говорил же тебе, не заезжай на ямы! Эх, племяш-племяш, не слушаешь ты меня никогда. А в этом деле двух раз не быват.
Борода за всем происходящим предпочёл наблюдать с берега, мирно покуривая самокрутку и, приговаривая, – Лохнеско чудовище он поймал что ли? Как таскает! Как маленький катер! Ай, нехорошо это, нехорошо! Можно тайные силы озера потревожить, оно потом будет мстить за это.
– Обрубай верёвку, Толя! Слышь, чё говорю? Обрубай!
– Но дядька был ещё более, упёрт и азартен, чем его любимый племянник.
Он воспользовался моментом, чтобы снять снасть с руки паренька и закрепить её на бревне и уже предвкушал, как он достанет этого гиганта, как вдруг всё успокоилось.
Бечева была свободна.
– Оборвала, такую верёвку оборвала, – выдохнул Анатолий, и начал было вытягивать снасть, но в это время щука вышла из воды рядом с плотами.
– Не говори никому, не надо, – сказала она, – а встретишь Жавдета, не тронь его, он мой.
И с этими словами она с силой выплюнула в дядьку якорёк с окуньком, который всё это время, оказывается, просто зажимала в пасти. Окунь, тут же оторвавшись, упал в корзинку с рыбой, а якорь попал дядьке точно в глаз и повис на успевшем его прикрыть веке.
– Ты слышал, – хрипло сказал дядька, обращаясь к Сане и вынимая якорек из века.
– Слышал? – снова спросил он.
– Я ничего не слышал, – промычал глухо Санёк, облизывая раненную руку.
– Ты что успел с ней до меня пообщаться? – всё сразу понял дядька.
– Угу, успел.
– Ладно, поехали, – прошипел дядя Толя, – уху варить. Есть на уху то?
– Одни сороги.
– Ага, одни, глянув на улов, согласно кивнул Анатолий. – Хотя, вон один окушарик всё же к тебе залетел, – ткнул он пальцем в корзину.
– Не было там окушарика, – цыкнул зубами Санёк. – Я и не ездил сегодня на окунёвы места. Вот здесь на плёсе просидел полдня, пока эта сучка не подтянула меня.
– За сучку ответишь! – рявкнула Тень так, что даже Борода на берегу насторожился. Она, оказывается, всё это время находилась возле плотов и никуда не торопилась уплывать. Щука так двинула по плотику Санька, что тот, как пушинка, перелетел на плот дядьки вместе с рыбой.
– Свят, свят, свят, – перекрестился Анатолий, который первый раз, действительно, посчитал, что всё это похмельным синдромом. Сейчас же у него сомнений уже не оставалось.
– Нечистая, больше я сюда не ходок, только бы выбраться сегодня отсюда. Давай, ужинаем и отваливаем, – сказал он клацающему зубами племяшу.
Но, когда уха была уже готова, как это принято говорить в тайге на «дымок» забрели охотники с соседних угодий. При себе они, как всегда, имели бутылку и не одну. Дядька размяк и отошёл. Он уже не хотел уходить с озера, а тем более на ночь. Было решено переночевать здесь же и по утру двинуться.
Охотники же отужинав, двинулись своим путём. С ними был пацан лет пятнадцати, который на вопрос Санька – как звать? Ухмыльнувшись и уминая за обе щёки, будто ему не дадут наесться вдоволь, пролепетал: – А ты чё не помнишь, что ль? Мы с тобой уже знакомы.
– Когда это мы уже знакомы. если я тебя первый раз вижу, – обиделся Саня.
– Когда, когда в недалёком будущем, – засмеялся пацан, – зови меня Лёвчиком, если, конечно, еще когда-нибудь увидишь.
– В недалёком будущем, – про себя повторил Санёк, – а на вид, вроде, на дурика не похож.
Глава 22
– Учение Шопенгауэра – это серьёзный труд. Однако, на самом деле великий философ не постиг истины, которая открывается далеко не всем, – говорил нараспев о модном среди психов философе ВВП, искоса поглядывая на привязанного Гирова, уже второй день лежавшего с одуревшими, ничего не понимающими глазами.
– Позволю, с ним не согласится, вот хотя бы по этой формулировке: Жизнь земная дана нам в качестве испытания. И основой этого испытания является страдание, – выпятил нижнюю губу Вовочка.
Во-первых, Шопенгауэр говорит, что человек, уже рождаясь, ощущает муки. Но простите, процесс рождения для ребёнка абсолютно бессознательный, а, значит, и безболезненный. Для другой половины единого целого – матери, естественно, это слёзы, но это в конечном итоге слёзы радости, а не горя. А радость, она, как и горе, может вызывать страдание, но совсем уже другое страдание. Значит, господин Шопенгауэр прав только в том, что вхождение в жизнь сопровождается действительно слезами. Это то, что касается рождения ребёнка.
В это время радио, висевшее на стене палаты номер шесть, психиатрической больницы номер девять, в простонародье называемой «Чёрной дырой», просипело: – Маленькая ремарка. Сегодня интернет издания поместили сообщение об отклонениях, замеченных в психике премьер-министра Великобритании Тони Блэра. Заключение делали авторитетные психиатры страны. Пресс-служба премьер министра была вынуждена оправдываться.
Заключение гласит: премьер-министр самой демократической и консервативной из всех стран мира – психически не здоров, что выражается у него в «мании героизма». До этого в адрес Блэра звучали обвинения, что он Клон.
Прослушав внимательно заявление радио, ВВП деловито выключил приемник со словами: – Это ожидает каждого, но продолжим нашу лекцию.
Больные палаты (все кроме Штирлица, ибо только он один был в привязанном состоянии) деловито склонились над своими блокнотиками в готовности записывать гениальные фразы президента.
– Шопенгауэр прав в одном, – продолжил Пуговкин. – Земная жизнь действительно дана нам в качестве испытания. И основой его является страдание. Но, – поднял он палец к верху, – и это попрошу выделить жирно.
– Чубайс тут же стал слюнявить карандашик, согласно кивая.
– Что же есть страдание? И почему для одних страдание – это лечение больного зуба, а для других – жизнь без нижней части туловища в течение пятидесяти и более лет. Где грань, где справедливость, где истина? Что есть страдание? Что понимать под страданием, вот в чем вопрос?
– Сам Шопенгауэр ходил в гости с собственной чашкой, чтобы не подхватить малярию или другую заразу, он страдал уже только от одной мысли, что может заболеть или состариться. Вопрос о страдание заставляет нас задуматься о том, что страдание есть величина условная. И то, что одни считают страданием, для других может быть счастьем. Или, наоборот, то, что одни посчитали бы за счастье, для других является страданием. Поэтому принцип великого русского Зодчего Козьмы Пруткова: попала заноза в палец, радуйся, что не в глаз и будешь вечно счастлив – является вершиной всех философских учений!
Конец ознакомительного фрагмента.