Ильичёвскому музею абсолютно заслуженно присвоено имя его создателя – Александра Моисеевича Белого.
* * *И снова Херсон, но я уже в другой гостинице – «Затерянный мир». С опаской вхожу в вестибюль, потом в номер, потом в ресторан – и на лице появляется довольная улыбка: чисто, приятно, уютно. Дежурный не бросился на меня, а дружелюбно поприветствовал. В номере было убрано, в ванной так чисто, что хотелось тут же, не раздеваясь, встать под душ. Горничные не аукались, а тихо, бесшумно убирали. Теперь уже вспомнилось ещё одно классическое название: «Убирающий лебедь»… Вообще, за эти двадцать лет в гостиницах Украины произошли разительные перемены, и в Киеве, и в Одессе, и в Харькове…
В Харькове я остановился в небольшой гостинице, которая называлась «Чичиков». В уютном номере, у кровати на тумбочке лежала книжка в тёмном переплёте, подумал: библия. Подошёл, взял в руки – Гоголь, «Мёртвые души». Приятный сюрприз!
Через три дня, покидая гостиницу, внизу в вестибюле искренне поблагодарил дежурных:
– Молодцы! Вы это хорошо придумали – давно собирался перечитать Гоголя.
Они довольны, улыбаются.
– Мы рады, что вам понравилось. Вы её взяли с собой?
– Что вы! Я не выношу из номера чужие вещи.
– Но это же специально для наших гостей, на память!
Один из дежурных помчался в мой бывший номер, вернулся и вручил мне книжку. Сейчас она стоит у меня на полке и напоминает об этой уютной и гостеприимной гостинице…
И ещё, не могу не отметить: во всех гостиницах хорошие разнообразные завтраки, «шведский стол» на любой вкус. И при этом, всюду официанты предлагали: «Не хотите ли каши?» – сказался наплыв иностранцев, среди которых много англичан.
Я не удивлюсь, если очень скоро, ставя перед посетителем тарелку с кашей, официанты будут произносить традиционное: «Овсянка, сэр!».
* * *С великой радостью как писатель и с нескрываемой грустью как автомобилист, сообщаю, что вскоре после моего репортажа въезд в Ялту иногородним машинам был запрещен.
Больше того: в Крыму сейчас создана антитабачная ассоциация, которая пытается осуществить проект «Крым без табачного дыма». Она формирует общественное мнение за здоровый образ жизни и добивается запрета на курение в кафе, барах, ресторанах, но…
На одной из заправок я заскочил в маленькое кафе и спросил у официанта, что он делает, если посетитель берет сигарету. Он ответил:
– Подхожу и строго предупреждаю: «У нас не курят».
– А если все же он продолжает курить?
– Тогда ставлю ему на стол пепельницу.
Животные-горожане. (Привал между главами)
Как часто, колеся по нашим дорогам, я притормаживаю и объезжаю сбитые машинами бездыханные собачьи тела. Часто, очень часто.
А дороги у нас длинные, тысячи и тысячи километров, – вот и пересчитайте, сколько это будет собако-смертей! А на дорогах Польши, Чехословакии, Германии не встретишь собачьих трупов. Почему так? Неужели у них нет бездомных животных?..
– Нет, – ответил мне на этот вопрос Йорг. – Собаки и кошки у нас очень ценятся. Если хотят сделать дорогой подарок, дарят щенка или котёнка.
– И у вас никогда не было бродячих собак?
– Были. После войны. Расплодились и одичали. Некоторые даже на людей бросались.
– Как же вы решили эту проблему? Уничтожали?.. Йорг посмотрел на меня с нескрываемой укоризной за такое предположение. И рассказал, что бездомным собакам и кошкам подкидывали пищу с лекарствами, прерывающими беременность, – они не размножались и через несколько лет исчезли: часть из них стали домашними, остальные умерли естественной смертью… Я вспомнил наши будки, набитые по-детски плачущими четвероногими, вздохнул и перевёл разговор. Это было тогда, в Берлине. А сейчас, на привале, я хочу вернуться к этой наболевшей теме: как мы относимся к братьям нашим меньшим, как им живётся в наших больших и малых, переполненных проблемами городах?..
Вспоминаю, как сколько-то лет назад по очередному указанию «сверху» лошади «изгонялись» из нашего сельского хозяйства, и колхозники, не имея душевных сил везти их на мясокомбинаты, выпускали лошадей на волю. Они забредали в города. Их и тут полагалось ловить и отвозить по назначению, но многие горожане, особенно школьники, скрывали четвероногих бродяг в зданиях, приготовленных под снос, в полуразвалившихся сараях. Устраивали им навесы в пригородных лесах и рощах.
Одна старушка из деревни, работающая дворником, несколько недель вместе с ребятней прятала забредшего в Киев старого гнедого беглеца. Днём он скрывался в тесной каморке мусоросборника, куда буквально втискивался, а к ночи его выводили погулять. Пока он дышал воздухом, старушка подставляла под мусоропровод контейнеры, вытаскивала их, затем «конспиратора» снова заводили в эту импровизированную конюшню. В город конь вошёл – кожа да кости, а спустя несколько недель округлился на вкусном угощении, которым его потчевали почти все жильцы девятиэтажного дома. Когда он отъелся, отдохнул и даже помолодел, пришли руководящие дяди из домоуправления и увели гнедого под плач детворы и причитания старушки.
А как было бы здорово, если бы эти, доработавшие до старости, умницы-лошадки доживали свой век на пришкольных участках, радуя детей своим присутствием, пробуждая любовь к природе, доброту и человечность. Да, да, именно человечность, потому что первый кусок хлеба, отданный животному, – это первый шаг ребенка к великому званию: Человек. Не случайно фашисты, готовя в командах «гитлерюгенд» будущих палачей, заставляли каждого сначала вырастить кролика, апотом собственноручно его умертвить, понимая, что убийство животного – первый шаг к убийству человека.
В одном киносценарии я нафантазировал город моей мечты, где по улицам, не обижая друг друга, прогуливаются люди и животные: студенты, зебры, мамаши с детьми, косули, пенсионеры, павлины, военные, утки с выводками утят. А по мостовым скачут на лошадях инженеры с рейсшинами на боку. На троллейбусной остановке кого-то поджидает верблюд, нагруженный авоськами. По балконам, увитым диким виноградом, как по лианам, прыгают обезьяны. Поливальные машины разбрызгивают по бульварам каскады зерна, к которому слетаются воробьи, синицы, щеглы, попугаи. У киосков с мороженым в очереди стоят пионеры и пингвины…
Да, пока это – наивная фантазия. Но я верю: когда мы перестанем покорять природу, а начнем её уважать, любить и мирно сосуществовать с ней, когда поймем, что наши меньшие братья – не двоюродные, а родные, тогда такая утопия может стать реальностью. Ведь есть уже заповедные леса, заповедные горы, заповедные пустыни – почему же не быть и заповедным городам? Животные и сейчас живут с нами рядом, но не на равных – без прав и охранных грамот, отданные не только нашей доброте, но и нашей жестокости и равнодушию. А ведь животные в городе – это целый пласт жизни: судьбы, характеры, драмы и трагедии. Я знаю много историй о наших четвероногих и крылатых согражданах – несколько из них сейчас расскажу.
У меня был кот, старый, потертый, потрёпанный. Его звали Виля. Всю свою жизнь он провёл накрышах и чердаках в окружении мурлыкающих поклонниц и шипящих соперников. Он умел драться, был весь в шрамах, с оторванным ухом. Однажды я наблюдал, как он эффектно, по-мушкетерски, раскидал трёх своих противников.
Проведя бурную неделю драк и любви, он возвращался домой, дня два отлеживался на кухне и снова мчался на поиски приключений. С годами он обрюзг, обленился и уже большую часть времени проводил на кухне. Он вообще уже не бегал бы на чердак, но ему приходилось поддерживать прежнюю репутацию. Когда на чёрном ходу раздавалось нежное призывное мяуканье, Виля прикрывал голову лапой и делал вид, что не слышит… Если нежные призывы не прекращались и кот видел, что я за ним наблюдаю, он нехотя вставал, потягивался и тоскливо направлялся к двери.
Он был бы счастлив, если б я не открыл ему или хотя бы стал его отговаривать. Но я всегда завидовал его успеху, поэтому безжалостно распахивал перед ним дверь – и он вынужден был влипать в очередную амурную историю. Я назвал кота Вилей в честь моего школьного приятеля, которого он очень напоминал и в период своей бурной молодости и тогда, когда оба они донжуанствовали уже по инерции.
Погиб мой кот красиво, по-мужски: местные коты, которым надоело его лидерство, объединились и устроили ему засаду. Виля дрался, как Д'Артаньян: половину из них раскидал и изувечил, но силы были не равны, его смертельно покусали. На последнем издыхании он добрался до пятого этажа и испустил дух под нашей дверью.