— Я — Блез, а это — мой брат Жильбер.
— Так вы не индейцы?
— Да индейцы, как не индейцы! Самые настоящие Сердца-Шило, здешние, из резервации. Да пожалуйте к нам, пожалуйте… По-французски-то мы знаем, как не знать. Ведь мы деду Батисту внуки…
— Ну да, — продолжал второй, — Батист — наш дед. А он-то из канадских метисов. Так пожалуйте к нам… лошадки-то ваши, бедные, едва живые… да и вы не лучше… Ну, ничего, за скотиной мы приглядим, пока будете у нас гостить…
Все вместе, не задерживаясь, отправились в путь, оставив плуг в незаконченной борозде. Быки, довольные неожиданной передышкой, спокойно паслись.
Полковник Билл, который, конечно, не понял ни единого слова из этих переговоров, замыкал шествие. Фрике был озадачен видом индейцев, столь непохожих на тех, с которыми он имел дело всего лишь час назад. Парижанин прилагал неимоверные усилия, чтобы ухватить нить разговора, но это ему не вполне удавалось: он плохо понимал речь индейцев, схожую с диалектами крестьян Центральной Франции. Зато для Андре старинные слова, принесенные сюда французскими эмигрантами и благоговейно передаваемые от отца к сыну, как семейная традиция, как воспоминание о земле предков, были вполне привычны. На таком наречии вели дружеские беседы его фермеры в Босе. Временами он почти забывал, где находится, так все напоминало ему французскую провинцию: и речь людей, и аккуратно обработанные поля вокруг. Но разговоры о цели путешествия возвращали к реальности. Андре рассказал новым друзьям, куда они направляются, не умолчал и о вероломном нападении, и о жестоком убийстве своих людей. Блез и Жильбер, слушая его, не могли сдержать возгласов возмущения. Андре узнал, что напавшие на них мерзавцы не принадлежат ни к союзу Просверленных Носов, ни к какому другому племени. Просверленные Носы, по словам индейцев, живут в резервации недалеко отсюда. Они — «люди хорошие», обрабатывают землю, охотятся на пушного зверя и никогда не трогают путешественников.
Однако везде есть и «люди никудышные». И вот «это отродье», воры и убийцы, разбойничают в прерии, грабят и убивают путников, не осмеливаясь, впрочем, подходить близко к резервациям, где их встречают огнем, а то и вешают, если удается кого-нибудь захватить. В самой резервации опасности нет. Мужчины пятисот семей, живущих здесь, — не только землепашцы, но и отличные воины и никому не позволят бесчинствовать на своих землях.
Переход оказался для наших путешественников нелегким после пережитых волнений и бешеной скачки через огонь. Наконец они увидели живописную деревню индейцев Кер-д’Ален. Пологие холмы надежно укрывали ее от ветров, дующих с равнины. Хижины, точнее, настоящие домики из необтесанных стволов сосен, привезенных со склонов Скалистых гор, окружали маленькую церковь, расположенную на площади под сенью красивых деревьев.
Женщины в чистых хлопчатобумажных платьях суетились у очагов. Стайки ребятишек, одетых в незатейливые рубашки и штаны, с непокрытыми головами и босиком, носились как угорелые около дома побольше, с широкими окнами. Перед домом сидел старик и сосредоточенно курил деревянную трубку с длинным мундштуком.
— А вот наша школа, — указал Жильбер, как настоящий чичероне[55].
— А это наш кюре, он и ребятишек учит, — добавил Блез, довольный тем, что их деревня не похожа на селение дикарей, и иноземцы могут в этом убедиться.
— Как? Школа? — воскликнул пораженный Фрике.
— Ну да! У нас все читать умеют. Всем велено посылать детей в школу…
— Велено? Кем велено?
— Да нашим советом!
— Муниципальным советом, что ли?
— Ну, может, во Франции он так называется, а у нас просто совет старейшин. Мы их всем миром выбираем.
Оба француза и даже американец были потрясены порядком и процветанием, который царил в этом уголке прерий — подлинном оазисе среди пустыни.
К гостям подошел старый кюре, сердечно поздравил иноземцев с прибытием и хотел было пригласить в дом, но Блез и Жильбер желали во что бы то ни стало заполучить гостей к себе. Они что-то сказали старику на индейском наречии, которое, видимо, было для них привычнее, чем франко-канадский диалект.
— Ну хорошо, дети мои, хорошо, — добродушно согласился кюре и обратился к путешественникам на превосходном французском: — Господа, не хочу вас задерживать, но мы с вами еще увидимся. Если общество отшельника, ставшего на три четверти индейцем, но не позабывшего родину, вас не пугает, приглашаю разделить со мной обед. Обед неважный, но предлагаю от всего сердца, — закончил он с улыбкой.
— Да вы — француз! — взволнованно воскликнул Андре, протягивая собеседнику руку.
— Я канадец — значит, почти француз. Могу вас заверить, что канадцы уважают и любят Францию. Но я вижу, вы очень устали, ваши лошади едва передвигают ноги. Блез и Жильбер дожидаются вас, а мои юные ученики еще не закончили уроки. Так что до скорой встречи, господа!
С этими словами кюре-учитель позвонил в колокольчик. Дети прекратили игры, построились парами и послушно вернулись в школу. Трое путешественников распрощались со священником. Им все еще казалось, будто они видят сон.
Через пять минут братья остановились перед домом, построенным, как и соседние, из толстых необтесанных стволов. Лошадей тотчас же расседлали и задали им корму. Любезные провожатые позвали хозяек, и те буквально перевернули вверх дном скромное жилище.
Как по мановению руки на столе появилась простая, но обильная еда. Запылал огонь, масло, настоящее масло, потрескивало на сковороде, на глазах поднимался и румянился омлет. На деревянном столе были расставлены миски и металлические тарелки. Хлеб, немного темный и немного приплюснутый, но настоящий хлеб, какого никогда не видели в прериях, был вытащен из ящика, напоминавшего классические лари французских крестьян. Вслед за хлебом появилась холодная жареная свинина. Три оголодавших путешественника так и набросились на это деревенское изобилие.
Индейцы, даже цивилизованные, проявляют гостеприимство сдержанно. Пока гости насыщались с аппетитом путников, долго отказывавших себе в еде, хозяева хранили почтительное молчание. После ужина братья, понимая, что трое приятелей нуждаются в отдыхе, предложили им в соседней комнате хорошие кровати, на которых кукурузная солома была покрыта мягкими шкурами бизонов.
Блез отправился чистить лошадей и обмыть их ожоги чистой водой, а Жильбер, как дворецкий, проводил гостей в спальню:
— Доброй ночи вам. Завтра утром поговорим, а то вы совсем замучились. Вот завтра наш старик вернется, он сейчас в поле, и вы все тут у нас посмотрите.