— Вот этот юноша, о аль-Мавасиф, тоже нуждается в перстне, ибо и его преследует своей любовью джинния, — сказал Ильдерим, выводя меня вперед. — Но это дитя, подобное обрезку месяца, тоже хотело бы получить перстень в долг.
— О Аллах, каких гостей ты мне посылаешь! — запричитал маг. — Воистину, наступил год долгов и должников, и никто не хочет платить сразу и без рассуждений! А ведь мой труд таков, что измерить его в динарах и дирхемах вообще невозможно! Порой для простенького заклинания мне требуются драгоценные благовония, одна горсть которых стоит горсти бадахшанских рубинов! До чего же оскудели правоверные, о Аллах! И не только простые смертные, вроде тебя, о Ильдерим, — недавно даже мой собрат по магическому искусству пытался получить у меня один талисман совсем без платы, утверждая, что талисман нужен ему для торжества справедливости! И он прислал ко мне гонцами подвластных ему духов, и я назвал цену талисмана, и оказалось, что он столько не может дать, и мы поторговались немного, и его гонцы улетели, а я остался оплакивать былое могущество магов — ибо когда же раньше магу недоставало денег для покупки талисмана?!
— Каменного талисмана царицы Балкис?! — выпалила я, не подумав ни секунды.
— Каменного талисмана царицы Балкис, о юноша, — подтвердил маг. — А откуда ты, ради Аллаха, знаешь о нем?
Не зная, что ответить, я с мольбой посмотрела на Ильдерима.
— Воистину, ты поторопился, о Хасан, — сказал Ильдерим. — О каменном талисмане мы хотели повести речь завтра, достигнув договоренности в деле о перстне. Но, может быть, лучше нам и о перстне поговорить завтра? А сейчас время совершить молитву и лечь спать.
— Ты прав, о Ильдерим, — согласилась я, — но только в безопасности ли мы здесь от происков Азизы?
— Оставь тревогу, о юноша! — с гордостью сказал маг. — Ты здесь находишься под защитой могущественных талисманов, и над каждым порогом я прочту заклинания, а плату за них мы прибавим к плате за перстень.
— Никаких заклинаний этот старый скупердяй читать не станет, а деньги с нас сдерет! — сердито воскликнул Ильдерим, когда нас после скромного ужина и молитвы отвели в предназначенное нам помещение. — Эта его лачуга хранит в себе столько всякого колдовского добра, что заклинания уже ни к чему. Его талисманы все ифриты за версту облетают. И надо же было тому случиться, чтобы он унаследовал всю сокровищницу своего учителя, не унаследовав его благородного нрава и прочих достоинств! Наложить заклятие на перстень аль-Мавасиф еще может, и сладить с загулявшим маридом тоже, но сам он никогда не составит настоящего талисмана.
— Ты разве знаешь магию, о Ильдерим? — спросила я, укладываясь на ковер. — Ты же простой купец.
— Если уж талисманами торгуют, то я должен знать их цены и свойства, — объяснил Ильдерим. — Все, что становится товаром, бывает для меня интересно, и я стараюсь узнать о товаре побольше. Как знать, может, по милости Аллаха я на старости лет буду торговать именно талисманами? Однако, скажи мне, о Хасан, что это за каменный талисман царицы Балкис и зачем он тебе вдруг понадобился? Имей в виду, что даже если старый грешник согласится изготовить тебе перстень в долг, то с талисманом это не получится. И подумай хорошенько, что для тебя важнее.
— Важнее всего на свете для меня каменный талисман, о Ильдерим, — сказала я, — и я готов выкупить его своей кровью. Так что придется мне, видно, избавляться от Азизы с ее любовью каким-то иным путем, лишь бы только заполучить талисман.
— Для чего он нужен? — спросил Ильдерим, ложась со мной рядом.
— Этот талисман должен спасти жизнь ребенка, о Ильдерим. А ребенок — сын моего брата, — честно ответила я. — И если в миг появления ребенка на свет рядом не будет этого талисмана, то ребенок погибнет, а это единственное дитя брата.
— Почему же у него не может быть других детей?
— Его убили, о Ильдерим. И я должен спасти его кровь...
— Клянусь Аллахом, о Хасан, я помогу тебе в этом деле! — воскликнул Ильдерим и хлопнул меня по плечу. — Если ты таков юношей, то каков же ты будешь, когда станешь мужчиной и у тебя вырастет борода?! Подобных тебе цари приберегают на случай опасности! Вот только упрям ты не в меру и норовишь, чтобы последнее слово всегда оставалось за тобой.
— Но если именно я сказал последние стихи? — вспыхнула я. — И именно я предупредил тебя, что разъяренные мужья прибегут на базар бить того купца, что сделал их евнухов мужчинами? Я говорил тебе об этом, но ты и слушать не желал! А когда выясняется, что я был прав, ты сразу же придумываешь какое-то мое упрямство и упрекаешь меня в собственных грехах!
— Во первых, о Хасан, последние стихи там, на ристалище, сказал не ты, а я. Во-вторых, о Хасан, незачем было меня предупреждать насчет нашествия мужей, в чьих гаремах произошел переполох. Я бы и без предупреждения с ними справился! А теперь ты до скончания века будешь попрекать меня и твердить, как попугай: «Вот видишь, я был прав!»
— Но если я и в самом деле был прав? — возмутилась я. — И если последние стихи были моими? И это ты приписываешь мне свои грехи, о Ильдерим, потому что именно ты норовишь, чтобы последнее слово осталось за тобой!
— Еще одно слово, о Хасан, и придется нам сразиться на саблях прямо здесь, в жилище аль-Мавасифа! — предупредил Ильдерим. — Мы же хотели сразиться на ристалище, но так там больше и не встретились, а жаль!
— Мы можем выйти и обнажить клинки под ночным небом! — предложила я.
— Не устаю поражаться твоей мудрости, о Хасан! — усмехнулся Ильдерим. — Там под ночным небом, немедленно налетит Азиза и спасет тебя от ударов моей сабли! Так что лучше уж нам решить наконец все наши споры здесь.
— Ты упрекаешь меня в трусости, о Ильдерим? — я чуть не задохнулась от ярости. — Ты хочешь сказать, о шелудивый пес, что я собираюсь выйти под ночное небо ради того, чтобы джинния похитила меня и спасла этим мою жизнь?!
— Постой, о Хасан, не хватайся за мою саблю, здесь для настоящего поединка все равно мало места, — сказал Ильдерим. — И обменяемся наконец клинками. Твой для меня все-таки легковат. Давай лучше дождемся утра, и сразимся при дневном свете, когда джиннии не летают, и пусть поможет тебе Аллах, о дитя! Держи свою саблю и отдай мне мою.
Я протянула ему его саблю и хотела было взять свою, но он удержал ее.
— Откуда у сына кади клинок, достойный царей и царских детей? — спросил он.
— Этот клинок подарил мне брат, а он получил его от нашего отца, а где взял его отец, знает только Аллах великий, могучий, — ответила я, и это было чистейшей правдой. А говорить о том, что отец был царем и брат тоже был царем, я не стала, поскольку об этом он меня не спрашивал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});