— Пожалуй, стоит и мне обратиться к аль-Мавасифу за таким перстнем, сказала я. — Ибо любовь джинний поистине утомительна.
— Мы вместе доедем до города, продадим воду и отправимся к аль-Мавасифу, — пообещал Ильдерим. — И я замолвлю за тебя словечко. Но чем ты собираешься расплачиваться, о Хасан?
— У аль-Мавасифа есть гадательные книги, о Ильдерим, — объяснила я. — В них он наверняка вычитает о судьбе моего рода. А когда он поймет, кто я, и узнает о моих обстоятельствах, он тоже даст мне перстень в долг, о Ильдерим.
— Если бы ты знал это порождение скверны, аль-Мавасифа, ты не говорил бы так, о Хасан, — заметил Ильдерим. — С меня семь потов сошло, прежде чем я убедил его дать мне перстень в долг!
— Боюсь, что ты не записан в гадательных книгах, о Ильдерим, — сказала на это я. — Что же касается моего рода и меня, можешь не сомневаться!
— Ты же назвался сыном кади, о Хасан! — напомнил Ильдерим.
— Дай мне увидеться с этим магом, о Ильдерим, — сказала я. — И тогда посмотрим!
Поскольку открыть правду о себе я не могла, а с магом увидеться для меня было крайне важно, а Ильдерим не желал мириться с моими намеками, наш спор затянулся, и мы пререкались всю дорогу, до самого города, где первым делом отправились на рынок.
Уже вышли на рыночную площадь метельщики, а последние запоздавшие купцы собирались запирать лавки, когда мы подъехали к крытым галереям и сошли с коней.
— О правоверные, о купцы! — возгласил Ильдерим, и я отшатнулась, такой у него оказался зычный и пронзительный голос. — Вот вода из источника Мужчин! Всего капля этой воды — и евнух становится мужем! Одна капля — один динар — о правоверные!
Я так и не поняла, откуда вдруг взялась толпа, окружившая нас и взывающая о воде. Но то, что большинство составляли евнухи из гаремов местной знати, я поняла сразу.
— Послушай, о Ильдерим! — стала я дергать его за полу кафтана, пока он торговался, отливая воду и получая деньги. — Послушай моего совета! Нам немедленно надо убираться отсюда, о Ильдерим!
— Ради Аллаха, что за глупость пришла тебе в голову, о Хасан? — недовольно спросил Ильдерим. — Мы сейчас распродадим всю воду, и пойдем в хан, и нам принесут еду и вино, и наши покупатели станут нашими сотрапезниками, и мы устроим пир, а рано утром выедем в дорогу, к аль-Мавасифу!
— Мы не доживем до утра, о Ильдерим. Разве ты не понимаешь, что сейчас произойдет?
— А что такого может произойти, о Хасан? — даже не глядя на меня, ответил Ильдерим. Он уже распродал почти весь кувшин и как раз наклонял его, чтобы досталось и последним покупателям.
— О, если бы ты видел дальше собственного носа, Ильдерим! — воскликнула я. — Хорошо, продолжай торговать, а я лучше отойду в сторонку, ибо сейчас тут начнется побоище!
И я отошла и сняла с плеча лук, и отвязала наших коней, поскольку нам предстояло вскоре спасаться бегством.
Так и вышло. С шумом и воплями на рынок ворвался странный отряд. Составляли его почтенные старцы на мулах и их черные невольники, вооруженные до зубов.
— Где этот нечестивый купец?! — галдели они. — Мы снимем с него кожу! Его немедленно надо распять на городских воротах! Где этот сын разврата?!
Ильдерим не предвидел, что его покупатели первым делом выпьют волшебную воду, а затем поспешат пустить в дело вновь обретенное отцовское наследство, вызвав тем самым возмущение и переполох во всех окрестных гаремах.
Увидав эту буйную толпу, Ильдерим сперва раскрыл от изумления рот, а затем выхватил из ножен саблю — между прочим, саблю моего отца. Но я подскакала к нему, ведя в поводу второго коня, и он прыгнул в седло, и мы умчались, причем я еще успела послать назад несколько стрел — просто для острастки.
Когда же мы оторвались от этих преследователей, я посмотрела на Ильдерим и ахнула — он все еще прижимал к груди почти пустой кувшин.
— Тебе следовало бросить его и не утруждать себя, о Ильдерим, — сказала я.
— Там, на дне, еще осталось воды по меньшей мере на сотню динаров, — возразил он.
— Ну так перелей ее в какой-нибудь другой сосуд, — предложила я. — Разве ты собираешься всю жизнь путешествовать в обнимку с этим скверным кувшином, о Ильдерим? Разве тебе больше некого сжимать в объятиях, что ты так крепко схватился за этот гнусный кувшин? Давай я куплю его у тебя за четыре дирхема, чтобы душа твоя успокоилась, о Ильдерим!
— Погоди, о Хасан, — ответил мне Ильдерим. — Надо сперва найти другой сосуд. А у меня ничего нет, кроме вот этой чернильницы на поясе. Как по-твоему, не потеряет ли вода своих волшебных свойств от соприкосновения с высохшими чернилами?
— Аллах ее знает, о Ильдерим, — задумчиво сказала я. — Вот разве что те, кто от этой воды станет мужчинами, удивятся цвету своего вновь обретенного достоинства...
— Возможно, ты прав, о Хасан, — согласился Ильдерим. — В таком случае, придется продать остаток воды евнуху-негру, который не заметит такого надувательства.
Мы осторожно перелили воду в чернильницу и опять подвесили ее к поясу Ильдерима.
— Если мы немедленно тронемся в путь, то еще до полуночи будем у мага аль-Мавасифа, — сказал Ильдерим.
— Ну так едем, о Ильдерим! — воскликнула я.
И мы поехали.
Я сильно опасалась, что вот сейчас из-за какой-нибудь тучи появится джинния Азиза со своей неуемной любовью. Но Аллах уберег нас — мы благополучно добрались до жилища мага, и я, не избалованная за последние две недели благополучием, даже удивилась такой неожиданной милости Аллаха.
Маг и огнепоклонник вышел к нам, держась прямо, словно молодой кипарис, и было это не потому, что аль-Мавасиф был юн годами или же полон царственного достоинства. Совсем наоборот — ничего подобного в нем не было. А просто он носил тюрбан изумительной величины и, пожалуй, немалого веса. Если бы он в этом великолепном тюрбане хоть немного покачнулся, то тюрбан бы перевесил и маг полетел вверх тормашками.
По воле Аллаха, все его величие заключалось в этом тюрбане. Ибо дальнейшие события о величии не свидетельствовали. И если бы не помощь Ильдерима, все кончилось бы неудачей. Впрочем, помощь эта привела меня в ярость...
Сперва аль-Мавасиф приветствовал Ильдерима, а Ильдерим — аль-Мавасифа, и было это длительно и витиевато. Затем Ильдерим долго вручал магу те деньги, которые заработал на воде из источника Мужчин. И это сопровождалось изъявлениями всяческой дружбы и преданности, как будто не купец возвращал долг магу, а два государя заключали дружественный договор. И, наконец, дошло и до меня.
— Вот этот юноша, о аль-Мавасиф, тоже нуждается в перстне, ибо и его преследует своей любовью джинния, — сказал Ильдерим, выводя меня вперед. — Но это дитя, подобное обрезку месяца, тоже хотело бы получить перстень в долг.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});