— Пусть дуроломит, нам легче, — задорно подхватил Чирок. — Вон как завивает, хоть мельницу ставь.
— Ну, кто не умывался? — шутя крикнул Княжев и полез со штабеля. Он снял шапку, помыл руки и влажной пятерней протер лицо. — Не больно тепла, — сказал, улыбаясь.
Еще кое-кто последовал его примеру, слезли со штабеля.
— А вы что, сухопутные?.. — крикнул Княжев тем, кто сидел недвижно. Взял свой шест и, как в детстве, плескуче ударил им по воде, обдав всех на штабеле дождем брызг. — Утирайтесь!.. Расходись по штабелям!
И пошли, кто куда, полезли через проваливающийся настовой коркой снег к соседним штабелям.
Мишка остался, где был, вместе с Княжевым, Шаровым, Луковым. Он еще оглядывался, отмечал про себя, кто куда пошел, а из-под ног у него уже брали бревно. Это была ровная и гладкая, будто литая, сосна. Княжев с Ботяковым с силой катнули ее пиками багров, и она, разбежавшись по стелюгам[3], хлопнула по живому зеркалу воды. Сквозь кисейную занавесь брызг Мишка увидел, как искорежилась вершина отраженной в воде ели и вся она волнисто закачалась, выпирая попеременно в стороны, будто резиновая, от вершины и все ниже, ниже — к другому берегу, где росла.
— Берегись! — Мишка едва успел отскочить, Ботяков с Чирком катили толстую прямую ель. Она разбегалась все сильнее (штабель был немного покатым к воде), с хрястом лопнула стелюга, и елка, на лету вращаясь, полетела в реку. Опять как выстрел плеснула вода — снова искорежило начавшее было выправляться отражение ели, а бревно, наматывая на себя прозрачную водяную пленку, отплывало от штабеля все дальше. Потом послушно устремилось по реке вниз. Мишка загляделся, и ему чуть не отдавили очередным бревном ногу.
Слышались такие же всплески и с нижнего, и с верхнего штабелей. Перепрыгнув бревно, Мишка побежал в начало штабеля.
Все бегали бегом, с азартом, и работа показалась Мишке веселой озорной игрой. Само собой получалось, что катали они бревна вдвоем с Шаровым. Всего на штабеле было три пары, Княжев оказался седьмым, но он только отковыривал бревна от штабеля, и их тут же подхватывали другие сплавщики. Работали быстро, брызги взлетали выше штабеля, дождем сеялись на людей, бревна, реку. Мишка не испытывал никакой неловкости. Ему казалось, что никто сейчас и не глядит на других: успевай только прыгать через бревна.
8
А на поляне, возле сосны, впервые в эту весну разгорелся настоящий тетеревиный ток. Токовик слетел с сосны в тот самый момент, когда весновщики скрылись в бору. Впервые к нему подсели еще три тетерева, и все, перебивая друг друга, принялись урчать и бегать по поляне, подпрыгивать с поворотами в воздухе. Они азартились, угрожающе шипели, но до драки дело не дошло: каждый из них как бы обтаптывал свою маленькую полянку, и каждый пел свою песню. Тетерки квохтали и прятались где-то в лесу, перелетали все ближе к поляне, но на землю не садились.
Почти вместе с началом тока Настасья с Галей открыли свой вагончик, растопили плиту и начали готовить. Комендант Сергей подносил к вагончику дрова, складывал их тут клеткой, стучал, кашлял... Тетерева слышали все это, но делали вид, что не обращают никакого внимания на людей, как и они на них.
Мишка не знал, много ли прошло времени, он настроился работать до обеда, но Княжев вдруг хлопнул рукавицами и с силой воткнул багор в толстую сосну:
— Оставь маленько! Пошли завтракать!..
Когда мужики вышли из леса, доходил уже девятый час. Солнце стояло высоко, на поляне хорошо пригревало, было полуденно тихо: ток у тетеревов уже закончился.
Вагончик был небольшой, человек на семь. Пока завтракала первая партия, одни сидели на крыльце, другие ушли в барак, кто-то принес с реки и пересаживал свой багор при дневном свете...
Когда Мишка направился к вагончику, навстречу выходил Шаров и, улыбаясь, сообщил громко:
— Иди погляди, какая там курочка за раздаткой.
Мишка нырнул в вагончик, и его удивило, как все тут чисто и обе поварихи в белых, совсем свежих халатах и таких же колпаках. Сплавщики ели, побросав фуфайки и шапки в общую кучу в угол у входа.
— Погуще клади, воды-то не больно лей, — говорил у раздатки коренастый Ботяков.
— Через край выпьешь, — ответила ему Настасья, высокая рыжая красавица, с красным от жары лицом. По ее глубокому голосу Мишка понял, что она смелая и уверенная в себе. А второе накладывала совсем еще молоденькая, тонко перетянутая по халату пояском повариха. Может быть, она была ровесницей Мишки: от взглядов и мужицких слов она опускала глаза, и Мишка отметил, какие у нее длинные и густые ресницы. Ему так понравилось, что она смущается взрослых, как и он, и сделалось обидно, что Шаров, поди, всю ее «ощупал» своими серо-наглыми большими глазами. Мишке уже хотелось защитить ее от кого-то, оберечь незаметно.
У Настасьи красота была открытая, вся на виду. Была Настасья крупная, белозубая, с густой гривой волос, которые едва убирались под колпак. За раздаткой стояла она уверенно, вызывающе выставив вперед тяжелую упругую грудь, распиравшую тесный халат. Весь ее вид как бы говорил: «Вот я какая, смотри». А глаза, встречая мужиков, как бы спрашивали: «Ну, и что скажешь? И что дальше?..» А Галя рядом с ней выглядела застенчивой. В ослепительном сиянии Настасьиной красоты она казалась еще меньше, незаметнее. Но в ней хороша была чистая, будто удивленная сама собой юность, еще непознанная и наивная. Волосы, брови и глаза у нее были черные, блестящие на белом без единой морщинки лице. Женственность в ней не выпирала еще так открыто и вызывающе, как у Настасьи, а сдержанный характер не привлекал мужских взглядов и не давал повода к вольной шутке или легкомысленному намеку. Мишка скорее почувствовал все это, чем понял умом, почувствовал тем особым чутьем, которое сближает совсем незнакомых людей или держит на расстоянии тех, кто хорошо и давно знает друг друга. То, что ее зовут Галей, он услышал позднее, даже и не запомнил от кого.
9
Дмитрия Лукова на весновку Княжев брал всегда. И был Луков всегда правой рукой бригадира. Работник он был неутомимый, зарывистый. Всю жизнь он прожил в деревне в трех верстах от Веселого Мыса, рано женился. Жена, будучи старше его на шесть лет, давно