Читать интересную книгу Песня - Людмила Зыкина

Такой подход себя оправдал, и после премьеры критики в один голос отмечали скромность внешних элементов при всей разнохарактерности песен, с одной стороны, и глубокую внутреннюю наполненность исполнения — с другой.

Уже в самом начале работы над композицией «Тебе, женщина» мне было ясно, что венчать ее должна песня мощного апофеозного звучания.

Не только у нас, но и во многих странах образ Родины ассоциируется с образом женщины-матери, дающей жизнь. Когда я размышляла над этой темой, у меня неизменно вставали перед глазами полные глубочайшего символического смысла монументы Пискаревского кладбища, Мамаева кургана. Русская женщина, в моем понимании, вобрала в себя самые яркие черты национального характера и, воплотившись в образе Отчизны, целиком и полностью разделила выпавшие на ее долю испытания, беды и невзгоды.

Все испытала дочь России:И горечь слез, и боль войны.И только ниточки седыеНа голове ее видны.

Так в программе «Teбe, женщина», при всем ее несовершенстве и ограниченности, я попыталась дать песенную «микроантологию» нелегкого пути русской женщины — от бесправия и рабства к равноправию, к победе в самой суровой изо всех войн в истории человечества.

Лишь ты смогла, моя Россия,Ты, богатырская моя!

По контрасту со скорбящей матерью из «Ариозо» я выходила к рампе в ослепительно белом платье, оркестр во всю инструментальную мощь играл вступление к песне Серафима Туликова «Лишь ты смогла, моя Россия», вся сцена растворялась в свете прожекторов. Любопытная деталь: в конце этой торжественной оды Родине я беру заключительную ноту (мо-о-я-я-я…), которая длится у меня, как правило, 30–40 секунд. Зрительские аплодисменты неизменно накладываются на эти последние такты, как бы сливаясь с голосом исполнительницы и звуками оркестра во вдохновенном патриотическом порыве.

По правде говоря, без такого замечательного финала композиция просто-напросто не получилась бы. Должна признаться, что песня эта настолько емкая, глубокая, требует такого эмоционального накала, что даже при малейшем недомогании в обычных концертах я никогда ее не пою.

Радость и возбуждение переполняли меня на премьере в концертном зале гостиницы «Советская», на сцене Кремлевского Дворца съездов и во время более пятидесяти так называемых прокатных показов этой композиции в разных городах. А ведь всего за месяц до премьеры, когда начались репетиции с оркестром имени Осипова, на душе у меня было очень неспокойно. Дело в том, что на черновом этапе многое не ладилось. Сама я день и ночь зубрила тексты песен, а программа никак не выстраивалась. Пришлось вмешаться художественному руководителю оркестра народному артисту РСФСР Виктору Дубровскому. И тут он наглядно показал, что дело мастера боится. Буквально в считанные дни Виктор Павлович «собрал» весь оркестр, и песни «заиграли», обрели дыхание.

Получив консерваторское образование, Дубровский пришел в оркестр народных инструментов имени Осипова, когда тот переживал далеко не лучшую пору своей истории. Большой энтузиаст народной музыки, Дубровский старался передать эту увлеченность оркестрантам, пробудить в них гордость за популяризацию народной музыки и песни.

Под его художественным руководством коллектив, опираясь на многолетние андреевские традиции, вырос и добился международного признания. Гастроли осиповцев в Англии, Австралии, Новой Зеландии, Канаде, США стали огромным событием в культурной жизни этих стран.

Работать с оркестром имени Осипова, когда за пультом Виктор Дубровский, непросто, но всегда интересно. К нему на репетицию нельзя прийти «не в форме», не в настроении. Убежденный в единственно правильной трактовке произведения, он как бы исподволь умеет доказать свою точку зрения, не навязать, нет, увлечь своим пониманием смыслового и музыкального содержания песни. И тогда, отбросив «домашние заготовки», еще раз невольно убеждаешься в его правоте. Тонко чувствуя музыку, он превращает оркестр во вдохновенного единомышленника, помогая солисту добиться стопроцентного «попадания» в сердца слушателей.

Разговор о работе над программой «Тебе, женщина» мне хотелось бы закончить рассказом о встрече с одним японским журналистом во время, гастролей в Токио. Он поинтересовался моими творческими планами на 1967 год. Я ответила, что к 50-летию революции собираюсь выпустить тематическую программу об историческом пути русской женщины. И добавила, что у нас в стране давно сложилась традиция — отмечать знаменательные даты трудовыми достижениями. И вот моим «трудовым» подарком станет эта композиция. Японец внимательно слушал, но, видно, в его голове никак не укладывалось, какая может быть связь между песней и юбилеем страны.

— У нас в Японии, — сказал он, — певцы сплошь аполитичны. Их искусство строится исключительно на коммерции.

Творчество кончается там, где поиск уступает место инерции, на почве которой прорастают семена самоуспокоенности.

Я и раньше где-то подсознательно ощущала необходимость какого-то толчка — пожалуй, уж слишком безмятежно складывались мои дела в искусстве к тому времени…

С композитором Родионом Щедриным я познакомилась во время декады в Узбекистане, ходила на его концерты, в которых он выступал как блестящий исполнитель собственных произведений. И думать не думала, что несколько лет спустя судьба соединит нас в совместной творческой работе.

Пришла я как-то на спектакль в Большой театр. Смотрю, в ложе Родион Константинович. Нервничает, комкая в руках программку, — Майя Плисецкая танцует «Кармен-сюиту» Бизе — Щедрина. В антракте подошел ко мне, взял под руку и бросил шутливо, как бы невзначай:

— Ну, Зыкина, в аферу со мной пойдешь? Крупная авантюра намечается…

Добавил, что в «авантюру» пускается не один — с поэтом Андреем Вознесенским и дирижером Геннадием Рождественским. И название новому сочинению придумал мудреное: «Поэтория» — для женского голоса, поэта, хора и симфонического оркестра.

— Под монастырь не подведете? — поинтересовалась я.

— Не бойся! Вот тебе клавир, через недельку потолкуем.

Через неделю сама разыскала Щедрина.

— Нет, мне не подойдет. Невозможно это спеть: целых две октавы, и все время — вверх, вниз и опять вверх, продохнуть некогда.

На Щедрина моя исповедь, как видно, не произвела никакого впечатления, потому что, не говоря ни слова, он усадил меня к роялю.

— Смотри, у тебя же есть такая нота — вот это верхнее «ре…».

И в самом деле, напомнил мне «ре» из «Ивушки».

— А эту, низкую, я слышал у тебя в «Течет Волга» еще там, в Ташкенте, — не отступал Щедрин. — Ты ведь еще ниже взять можешь.

— Все равно не потяну. Просто не смогу…

— Не сможешь? — вдруг рассердился он. — Знаешь что, вот садись и учи!

Те часы, что я прозанималась с ним, были для меня трудной школой, а пролетели они незаметно — с такой радостью я его слушала.

Щедрин уверял, что особых сложностей в «Поэтории» нет. «Просто» мой вокализ вторит поэту: характер партии — народный, интонации — тоже…

Начались репетиционные будни в Большом зале консерватории. Вокруг сразу сложилась благожелательная обстановка. Я вышла на сцену, музыканты застучали смычками по пюпитрам — традиционный знак приветствия. Мне стало легко, и я. исполнительница русских песен, дерзнувшая выйти на подмостки этого «академического» зала, уже не чувствовала себя чужой.

Зная мои вокальные возможности, Щедрин настойчиво просил большей исполнительской свободы, личностного отношения к зашифрованной нотной строчке — и это придало мне уверенности в работе над очень сложной в техническом отношении вокальной партией «Поэтории».

Поэт Андрей Вознесенский в неповторимой манере читал свои своеобразные стихи, составившие драматургическую архитектонику произведения.

Широкую гамму человеческих переживаний: гнев, скорбь, смятение, ликование — мощным посылом выплескивал в зал академический хор под управлением непревзойденного специалиста хорового пения профессора Клавдия Борисовича Птицы и его верной помощницы неутомимой Людмилы Ермаковой.

Великолепный знаток тембровых особенностей музыкальных инструментов, Щедрин и в «Поэтории» проявил себя как истинный первооткрыватель.

Только интуиция большого мастера могла подсказать сочетание женского народного плача с… дребезжащим «всхлипыванием» клавесина, создающее неповторимый вокально-инструментальный эффект.

В музыке Щедрина присутствуют и некоторые культовые, мистериальные моменты. Но ведь пережившая века церковная музыка — от Баха до Рахманинова — в значительной степени основывается на народных мелодиях, далеких от специфических религиозных интонаций. И было бы неразумно отгородиться от этого бесценного наследия, не черпать из него при написании современных сочинений.