— Борись, сопротивляйся, если угодно. Это меня не остановит. Плевал я, удостоено это чего-нибудь или нет.
Он накрыл ее губы своими, и битва была проиграна еще до того, как она вступила в нее. Губы Лайона были напористыми, но удивительно мягкими. Он двигался так, что она сама раскрывалась ему навстречу, даже не понимая этого. Она почувствовала, как сгорает от нетерпения — не от страха, когда он, замешкавшись на несколько долгих секунд, вдохнул и замер. Затем его язык прошелся по ее нижней губе, по верхней, скользнул меж ними, заставляя ее поддаться этому искусному принуждению… Он захватил ее, поглотил, завладел ею. Внезапно все кончилось, Лайон оторвался от нее. Ее пронзали серые глаза. Она эхом отзывалась на его неровное дыхание. Два сердца бились в унисон. Он вгляделся в ее лицо. Чего он искал? Энди ответила ему взглядом, полным беззвучной мольбы. А затем, будто направляемые невидимым балетмейстером, они в один и тот же момент обняли друг друга: его руки обхватили ее талию, ее пальцы замкнулись на его шее. Когда он снова склонился к ней для поцелуя, ее губы были открыты, напряжены в ожидании. В этот раз в прикосновениях не было вызова, соревнования, превосходства, но был взаимный голод, который грозил разрушением, если останется неудовлетворенным. Его язык последовательно изучал каждый уголок ее рта с жаром, почти с отчаянием — будто она несбыточная греза, которая развеется до того, как он успеет насладиться ею. Он отстранился, и Энди рухнула на него. Лайон покрывал ее лицо и шею случайными, торопливыми поцелуями. Ее пальцы заблудились в густых прядях у него на затылке, она прижала его ближе, и он приник к ее шее.
— Лайон… — выдохнула она, когда его руки поднялись выше талии, к ребрам, настойчиво коснувшись широкой полоски лифчика.
Он неторопливо распахнул уже расстегнутую блузку и властно накрыл ее грудь ладонями. Энди ощутила, как он, обняв ее покрепче, чуть приподнял — для него она была легче пушинки. Под блузкой у нее была легкая майка, надетая из соображений скромности, однако такая защита была слишком слабой, чтобы помешать страстным ласкам Лайона. Ее соски мгновенно и с готовностью затвердели от уверенных движений умелых пальцев. Его губы оказались возле ее уха, он нежно покусывал мочку.
— Знаешь что? — прошептал он. — Оказывается, не все в тебе фальшивое.
Даже если бы он дал ей пощечину, она не ощутила бы такого удара. Энди схватила его за запястья и с силой, удивившей ее саму, оттолкнула от себя:
— Вот что это значит для тебя? Просто эксперимент?
— А для тебя разве не только? — спросил он с холодной издевкой.
Вечер вдруг стал темным и холодным.
— Ты просто отвратителен. — Она протиснулась мимо него, на ходу поправляя одежду. Вдруг Лайон с силой дернул ее за предплечье, развернув к себе: каждый сантиметр его тела источал ярость.
— Я? Я не врывался ни к кому домой, чтобы разнюхивать чужие секреты и искать скелеты в шкафах.
— Я…
— Мой отец мог попасться на твои трюки, но не я, сестренка. Я знаю этот тип…
— Хватит это повторять! — закричала она. — Я не тип, вбей это себе в голову. Я приехала сюда взять интервью у твоего отца. Я знаю, он болен. И мне очень жаль, что это так. Тем важнее напомнить о нем американцам, ведь он не всегда будет с нами. Я не знаю, почему еще до нашей встречи ты был готов обвинить меня во всех грехах и тут же повесить за это, но теперь я здесь и, с твоей помощью или без нее, сделаю свою работу.
Энди чувствовала, как ее душат слезы, глаза стали мокрыми, она была рада, что темнота скрывает ее от Лайона.
— И не смей больше меня касаться. — Она с силой стряхнула его руку, зажавшую в клещи ее предплечье.
— Будьте уверены, — подчеркнуто бесстрастно сказал он. — Один поцелуй в темноте еще не делает вас женщиной, мисс Малоун. Вы амбициозны, изворотливы, упрямы — вы просто мужик в женском теле, в вас нет ни мягкости, ни нежности, ни доброты, присущей вашему полу.
Его слова задевали, жгли. Сколько лет она прожила в своей раковине именно такой, как он описал? Она гневно запротестовала:
— Это не так. Не так.
— С моей помощью вам этого доказать не удастся.
— Я не хочу ничего вам доказывать. — Но ей хотелось, и этот унизительный факт оставлял во рту отвратительный привкус горькой пилюли. Энди развернулась и пошла к дому.
Особняк утопал в тишине. В патио стоял обещанный Грэйси кофе, теперь уже никому не нужный. Не включая света, Энди поднялась к себе на второй этаж. Она тихо порадовалась, что никого не встретила. Надеясь, что вода смоет с нее воспоминания о часе, проведенном с Лайоном, она приняла горячую ванную. Конечно, одной ванной здесь не отделаться. Все еще раздраженная, она натянула халат и вышла в коридор, чтобы позвонить Лесу.
— Я тебя не разбудила? — сказала она в трубку.
— Хотелось бы мне, чтоб это так и было, черт возьми. Я тут напиваюсь и пока что только в середине пути. А середина — это не дело.
— Что такое? Отменилось свидание?
— Моя лучшая подружка не в городе, — проворчал Лес.
Он был не серьезен, и Энди рассмеялась:
— Тебе просто нужно немного материнской заботы.
— Знаешь, Энди Малоун, в отношении тебя у меня может развиться комплекс Эдипа. — Он вздохнул, и она живо представила, как он запускает руку в свою густую рыжую шевелюру. — Держу пари, ты там уже соблазнила всех ковбоев в округе.
Она проигнорировала его шутку. Он понятия не имел, насколько близок к правде. Лайон целовал ее с такой нежностью, с такой страстью. Как он мог…? Она сглотнула подступающие слезы.
— Значит, тебе будет не очень интересно узнать, что я гостья на ранчо Рэтлифов?
— Ты что… — послышался сильный шум на другом конце линии, потом ругательства, и голос Леса вернулся, на сей раз гораздо более сосредоточенный и серьезный. Она его отрезвила.
— Я уронил телефон. Так что ты говоришь? Ты там живешь? Вместе со стариком? Ты его уже видела? Что его сын?
— По порядку, Лес, не все сразу. Да, по приглашению генерала я живу в его доме. Съемочная группа тоже остановится на ранчо. В их распоряжении будет домик для рабочих.
— Я знал, что ты это сможешь, лапушка, черт тебя дери.
— Генерал Рэтлиф — настоящий джентльмен. Он согласился на интервью, но нам надо быть осторожными, чтобы не переутомить его. Он очень слаб, Лес.
— Но он ведь согласился, так?
— Да.
— А его сын?
Если бы Лес не был так взбудоражен новостями, он бы заметил значительную паузу.
— Он не так… воодушевлен. Но, думаю, он не станет нам мешать.
— Восхитительно, поразительно, волшебно. Если бы я был рядом сейчас, я бы поцеловал тебя так, что у тебя бы в ушах зазвенело и пальцы свело.