века — время, когда в русском обществе, а значит, и в нижегородском, назрели многие социальные вопросы: женский, семейный, алкогольный и другие. Вопросы эти решались в различных кругах населения по-разному.
Рассказывая о браках в купеческой и рабочей среде Нижнего Новгорода, прежде всего следует сказать, что в фабрично-заводской среде жених искал невесту, а у купцов — наоборот: невеста искала жениха.
Славились обилием дочерей семейства двух денежных тузов, братьев Башкировых. О них мы уже говорили выше, в очерке «Башкировские мельницы». Старший, Яков, имел пятерых, а младший, Матвей, был отцом целой полудюжины девиц. Мальчиками же бог толстосумов обделил: старший брат имел одного, а младший двух сыновей. Судьбу мальчиков оба брата определили просто: им предстояло продолжать и развивать «отцовское дело». Но подрастающие одиннадцать девиц заставили родителей изрядно поломать голову. С одной стороны, купцам хотелось «вывести дочерей в люди», то есть передать через замужество в более благородное русское сословие, нежели купеческое. С другой же стороны, хотелось через «выгодного» зятя получить некую материальную пользу для своего торгового дела.
Братья начали действовать по-купечески дипломатично. Объявили, что за каждой из одиннадцати дочерей будет дан в приданое миллион рублей наличными и доля в предприятии. Пока девицы подрастали, родители неспешно подыскивали женихов. В результате за двадцать лет сыграно было десять роскошных свадеб. Среди счастливых женихов оказались член Государственного Совета Б., издатель местной крупной газеты Ж., солидный городской нотариус Т., популярный в городе врач П., талантливый архитектор И., сын директора Нижегородской конторы Государственного банка П. и несколько «подававших надежды» молодых купцов.
Одиннадцатая же свадьба так и не состоялась. Средняя дочь младшего миллионера, Мастридия, нарушила отцовские планы: отказалась от намеченного ей в мужья человека, порвала с семьей и уехала учиться на столичные курсы. Впрочем, отец не отказал Мастридии в приличном содержании, которое позволило ей получить высшее образование и уехать за границу.
Удивительно, но все десять браков, заключенных «по расчету» оказались не только долговечными, но и вполне счастливыми. Конечно, главной причиной скорее всего был материальный достаток родителей, не жалевших средств для воспитания детей, для найма бонн, гувернанток, учителей-репетиторов, преподавателей музыки и танцев, даже фехтования и бокса. Такое воспитание в соединении с миллионом приданого и делало счастливыми нижегородские купеческие браки.
Браки в нижегородской рабочей среде совершенно не походили на купеческие. В самом Нижнем Новгороде, при почти полном отсутствии значительных фабрик и заводов, рабочих семей насчитывалось всего несколько десятков. Хорошую полную картину рабочей жизни и быта можно было наблюдать лишь в пригородном уездном селе Сормове, где проживали тысячи семей рабочих паровозо- и вагоностроительного завода.
Холостая и женатая жизнь сормовского рабочего не раз бывала предметом исследований и часто освещалась в печати.
Брак в жизни сормовских рабочих начала 1900-х годов имел — с внешней стороны — некоторые характерные особенности, отличавшие его от брака, который заключал рабочий, скажем, десятью годами ранее. В 80-е и 90-е годы XIX века жена сормовича, как правило, была дочерью крестьянина одной из окрестных деревень. В деревнях сперва копили для девушек приданое и только потом подыскивали жениха из заводских мастеровых, зарабатывавшего в день желанные «полтора целковых». В рабочих же семьях приданое дочерям копить было не из чего, и девушки, большей частью, коротали свой век при отцах.
Совсем другое положение сложилось в Сормове уже в самые первые годы XX столетия.
Открытые в конце XIX века при сормовской приходской школе ремесленные классы для девочек через 2–3 года начали выпускать партиями превосходных портных и белошвеек. Сормово тех лет — громадное село с почти тридцатитысячным населением, так что работы портнихам и белошвейкам хватало. Девушки-ремесленницы зарабатывали в день 60–70 копеек, а перед большими праздниками — и до рубля.
Вот такие девушки — «образованные», то есть, закончившие приходскую школу, и с «приданым», каковым можно считать владение ремеслом, — стали наиболее желанными невестами для молодых рабочих, собиравшихся обзавестись семьями. Сумма заработков в такой семье — полтора целковых мужа плюс семьдесят копеек жены — казалась вполне достаточной для сносного существования.
В сормовском матримониальном быту начала 1900-х годов дело обычно не обходилось без традиционного сватовства и услуг свахи.
В воскресенье, после «пирога», сваха, наряженная в «парадное» шерстяное платье и с ковровой шалью на плечах, являлась к намеченному ею после предварительных справок сормовскому столяру, слесарю или токарю. Выпив — после долгих упрашиваний, — чашку чая, сваха заводит степенную, полную достоинства речь: «Погляжу я на вас, Иван Никитич (или, скажем, Никита Иванович), человек вы трезвый, работящий, а живете, можно сказать, один как перст… Не гоже это, обзакониться бы надо… Есть у меня на примете девушка на Песках (или в Новом поселке, или в Дарьине), вашего же строгальщика дочь. Хорошая, работящая, шить умеет и верхнее, и нижнее… Приданое себе запасла: перину, бурнус на вате и „божье благословение“ в посеребренной ризе… Чем вам не пара, Иван Никитич? Сходим, поглядим, а коли понравится, так честным пирком, да и за свадебку…»
Иван Никитич (или Никита Иванович), справившись предварительно, какова «невеста» на личико и сколько зарабатывает, да нет ли про нее дурной славы, идет в следующее воскресенье «смотреть невесту», после чего в громадном большинстве случаев брак и слаживается.
Губернские интеллигенты, собираясь в те годы на «субботы» местной поэтессы Т. Д. Мысовской, до хрипоты спорили между собою, может ли такой скоропалительный сормовский рабочий брак быть счастливым.
Общим приговором было: «Да, может, но при наличии 10 добавочных условий:
1. Если заработок мужа будет повышаться вместе с ростом семьи.
2. Если не будет перерывов в работе мужа.
3. Если жена не перестанет прирабатывать шитьем.
4. Если число детей не будет больше трех-четырех.
5. Если серьезные болезни не будут заглядывать к ним в дом.
6. Если муж не получит вдруг увечья или травмы на заводе.
7. Если жена не свалится с ног от домашней работы.
8. Если цена на съестные припасы не будет расти кверху.
9. Если муж не начнет „зашибаться хмельным“.
10. Если жена не сбежит от „счастливой жизни“ куда глаза глядят».
Эти десять условий в сормовском быту никогда или почти никогда не соединялись вместе, а отсутствие хотя бы одного делало жизнь рабочего хоть и не «счастливой», но «сносной». Если одновременно два или три из перечисленных условий не выполнялись, то жизнь заводского труженика-семьянина становилась «едва переносимой». При соединении же двух тягчайших зол — безработицы и алкоголизма, — семьи сормовских рабочих влачили жалкое существование.
Вопросы воспитания юного поколения рабочих завода «Сормово» также бывали предметом обсуждения в нижегородских газетах. Сообщения, помещаемые в рубрике «Сормовская хроника» «Нижегородского листка», отчасти освещали жизнь сормовских