один из характерных приемов Сормовской администрации, желавшей уклониться от выплаты пенсии рабочему, потерявшему руку или ногу. Инвалиду вместо пенсии обычно предлагалась должность заводского сторожа с месячным жалованьем 18–20 рублей, а спустя два-три года завод находил удобный предлог избавиться от увечного сторожа.
«Поверенный рабочего Ивана Шершова прис. пов. Карпов в исковом прошении Нижегородскому Окружному суду объяснил, что в 1894 году Шершов служил шорником в котельном цехе Сормовского завода и при надевании на шкив машины ремня получил тяжелое увечье: ему оторвало левую руку, повредило плечо и оторвало три пальца правой ноги. По излечении Шершова завод положил ему пенсию по 20 рублей в месяц, но в прошлом году в этой пенсии ему было отказано и он остался без всяких средств. Относя увечья Шершова к вине заводской администрации, допустившей надевание ремня при полном ходе машины, адвокат Карпов просил суд обязать Общество „Сормово“ выдавать Шершову пожизненное содержание в размере прежней его пенсии. Врачебной экспертизой было установлено, что хотя повреждения, причиненные Шершову, теперь безболезненны, и его здоровье в общем удовлетворительно, но работоспособность им утрачена вполне.
Поверенный Общества „Сормово“ Б. Б. Базилинский в судебном заседании объяснил, что он согласен с экспертизой относительно удовлетворительности здоровья Шершова, но не может согласиться с нею в отношении потери им трудоспособности. Шершов получал не пенсию, а служил на заводе сторожем, и если в прошлом году был уволен, то не по неспособности к труду, а потому, что он пропустил из завода воз краденого железа, скрытого под дровами. Правда, по обвинению в краже этого железа Шершов мировым съездом был оправдан, но, тем не менее, такого сторожа держать более было нельзя. Но мало того — Шершов не лишился способности и к прежнему своему ремеслу: как прежде он был прекрасным шорником, таким остается и теперь. После своего увечья он производил шорные работы как для завода, так и на сторону. Первое доказывается выпиской из расчетных книг завода, из которой видно, что до своего увечья он зарабатывал шорной работой средним числом 20 рублей в месяц, а после увечья от 22 до 26 рублей. Таким образом, увечье послужило не к уменьшению его заработка; работу же Шершова на сторону может удостоверить заведующий хозяйственным цехом завода г. Знаковский.
В ответ на это объяснение прис. пов. Карпов вызывает к судейскому столу самого Шершова и демонстрирует его судьям. „Посмотрите сами, гг. судьи, — говорит Карпов, — может ли этот несчастный больной калека заниматься своим ремеслом, а должность сторожа сравнительно редкая, и с нее завод его прогнал. Человеку без руки, с поврежденным плечом и ногой нельзя быть шорником и нельзя допустить, что он может зарабатывать себе пропитание“.
— Не только может, — возражает заводский юрисконсульт Базилинский, а еще достает себе и на выпивку. 19 марта его подняли пьяного на полотне железной дороги; об этом составлен протокол, который я и представляю.
— Вы, — говорит Карпов, — не договариваете конца этого протокола, а из него видно, что Шершов бросился на полотно с целью окончить жизнь самоубийством, по неимению чем жить. Так поступает завод, — закончил адвокат, — с искалеченными им рабочими!
Суд отложил дело до допроса в качестве свидетеля г. Знаковского. Однако допрос нового свидетеля не состоялся. В суд поступило письмо Шершова, который сообщал, что покончил дело соглашением с Базилинским, и будет впредь получать с завода 12 р. 50 к. пожизненно».
Иногда суду приходилось разбирать дело по просьбе семьи погибшего рабочего.
«По доверенности вдовы рабочего Анны Петровой Сутягиной, действующей за себя и как опекунша над малолетними детьми своими Александром и Петром Сутягиными, прис. пов. Ещин в исковом прошении Нижегор. Окружному суду объяснил, что 21 апреля 1903 года рабочий Василий Александров Сутягин, работая в бандажном цехе сормовских заводов, получил настолько сильные ожоги от раскаленного бандажа, что 24 апреля умер.
Относя это несчастье к вине ответчика, не принявшего необходимых мер к ограждению жизни и здоровья рабочих, производивших опасную работу в тесном помещении, и заявляя, что покойный Сутягин зарабатывал 30 рублей в месяц, поверенный Ещин просил обязать О-во „Сормово“ уплачивать Анне, Александру и Петру Сутягиным, первой — до выхода вторично замуж, а последним — до совершеннолетия, вознаграждение за смерть Василия Сутягина по 15 рублей в месяц.
Допрошенный судом в качестве свидетеля фабричный инспектор Дмитраш показал, что Василий Сутягин по особой подвесной дороге особым краном передвигал тяжелые, докрасна раскаленные бандажи и концом крюка нечаянно толкнул находившуюся позади его колонну. От толчка бандаж сорвался с дороги и прикрыл Сутягина, опоясав его в виде браслета.
Работа по передвиганию бандажей опасная, и несчастье могло произойти как от толчка, так и от усталости рабочего и других причин. Никакого ограждения у места, куда передвигаются и где складываются бандажи, на Сормовских заводах не имеется; между тем устроить его в виде барьера вполне возможно.
Другие свидетели, работавшие вместе с Сутягиным, показали, что помещение, где производилась работа, очень тесное и что никто из сормовской администрации не предупреждал Сутягина об опасности работы.
В судебном заседании представитель о-ва „Сормово“ Б. Б. Базилинский, оспаривая иск, утверждал, что помещение, где Сутягиным производилась работа, было достаточно обширно. Устроить какое-нибудь ограждение около работы невозможно, а указываемый г. фабричным инспектором барьер только еще более увеличивал бы опасность работы. Об этой опасности Сутягина предупредил рабочий Лесягин, но Сутягин ответил ему: „Наплевать!“ Между тем Сутягину стоило только отступить несколько шагов от колонны, чтобы избежать опасности. Таким образом, несчастье в данном случае произошло не по вине заводской администрации, а от озорства самого рабочего.
Ввиду этого заводский юрисконсульт Базилинский просил суд произвести с участием специалиста осмотр на месте и затем в иске Сутягиным отказать.
Адвокат Ещин возразил, что все обстоятельства, служащие основанием иска, доказаны показаниями допрошенных свидетелей. Что касается возможности устроить заграждение, то она установлена показанием специалиста — фабричного инспектора.
Окружной суд удовлетворил иск Сутягиных».
Частые иски о пенсиях, связанных с увечьем, нашли место и в творчестве рабочих поэтов. Популярностью в Сормове пользовалось стихотворение рабочего Федора Поступаева.
Письмо в деревню
Слушай же, бабка, довольно вопить…
Сын твой не умер — живой…
Пишут: на клюшках, а все же ходить
Станет он этой весной…
Слышишь?.. Страховку за ноги его
Можно с завода взыскать…
Тыщу получит… глядишь — и того…
Будет без ног пановать…
Ну, а затем он, нижайший поклон
Шлет с поцелуем тебе…
На весну, бог даст, надеется он
Быть и в родимой избе…
Ну, успокойся же… полно вопить…
Сын