– Может, зря я запринципиальничала с Арсением и отправила его? В общем человек-то он был неплохой, надо было думать не только о себе, но и о детях тоже, не мучилась бы я теперь столько с ними, да и у них было бы поменьше в жизни ошибок!
Но что делать? Прошлое не вернуть. Надо вытаскивать Ваську из этой беды.
Анна Петровна вспомнила про толстяка Ромку, ее соклассника, когда-то в детстве влюбленного в нее и живущего по соседству. Влюбленного без взаимности, но это не помешало ему потом удачно жениться, полностью погрузиться в семью и найти в ней свое счастье. Ромка еще прошлый год очень настойчиво уговаривал Анну Петровну продать ему квартиру, в которую он хотел поселить своего сына, имеющего троих детей.
– Ведь вам с Васькой и 2-х комнатной хватит, и еще денежки останутся, – убедительно говорил Ромка. Хотелось Ромке жить с сыном в одном доме.
Анна Петровна безжалостно осмотрела свою ухоженную четырехкомнатную квартиру, жизнь сына стоила неизмеримо больше. И позвонила Ромке. Договорились о срочной сделке на утро следующего дня.
И вот квартира продана, деньги отданы. Васькиной жизни больше ничто не угрожает. Но что же делать и как жить дальше? Практически Анна Петровна с Васькой оказались на улице.
Осталась совсем маленькая стопочка денег от проданной квартиры. И тут Анна Петровна вспомнила про своего старого университетского друга, Ивана, который работал директором школы в селе недалеко от Н-ска, где проживала она, учителей не хватало. Воспоминание о Иване грело душу, он ей очень нравился: умный, приветливый, активный.
– С таким человеком, наверное, и легко работается, – подумала Анна Петровна.
– Поговорю-ка я с Иваном и поеду к нему работать, авось оставшихся денег хватит, чтобы купить небольшой домишко в деревне.
Вот так Анна Петровна оказалась в деревне, в маленьком домишке, который удалось купить на оставшиеся деньги. Потемневший от старости, но добротно срубленный деревянный дом состоял из кухни, большой прихожей и горницы.
Прихожая – это помещение, в которое сразу попадаешь из сеней с улицы, и оно является и прихожей, и столовой. Из прихожей дверь направо вела в кухню, а дверь налево – в горницу. Правую часть прихожей занимала большая русская печка с лежанкой из кирпичей, отшлифованных телами людей, спавших на ней.
Передняя часть печки с плитой и большой сводчатой нишей за плитой, выложенной из кирпичей, являлась русской печкой, торцом, т. е. плитой она, выходила в маленькую кухню. В прихожей около печки стояла тяжелая дубовая скамья. Если растапливалась русская печка, то при этом прогревалась вся кирпичная кладка печи и, сидя на скамье, можно было греть спину об печку.
Под потолком располагались полати – деревянный настил сантиметрах в 80–100 от потолка, прикрепляемый железными крючьями к балке. Обычно в деревенских семьях на полатях спали дети, где было тепло в любую холодную зиму. Пол в доме был покрыт широкими деревянными не выкрашенными, но чисто выскобленными досками. Комната, или по-другому горница, была светлой и просторной, в ней стояла железная печка-голландка. Воды в доме не было, колодец и туалет были во дворе.
Анна Петровна вспомнила свое детство в глухой сибирской деревушке и свою закадычную подругу Гальку – высокую, статную, фигуристую и голосистую, у которой она часто бывала дома и подумала:
– Ведь вся Галькина семья жила точно в таком же доме!
Галькина мать целыми днями сидела в прихожей и пряла козий пух, из которого потом вязала замечательные пуховые шали, их можно было продернуть через обручальное кольцо. Окна в доме были завешаны красивыми, накрахмаленными белыми занавесками с искусно выполненным ришелье. А в доме было ни много, ни мало – пятеро детей разного возраста, которые либо сидели на печке, либо на полатях, причем все прекрасно уживались между собой. Но у них была особая, хотя и естественная, система подчинения друг другу: младшие подчинялись старшим и так по ступеням до самого верха, а все дети беспрекословно подчинялись родителям, споров между ними никогда не было. Жена также подчинялась мужу без всяких пререканий.
Обычно в семье была деловая атмосфера, покой и порядок. На столе всегда стояла вкусная еда: наваристый борщ или щи, на второе ставилась на стол большая, черная чугунная сковородка с аппетитно скворчащими котлетами и жареной картошкой, а на третье – душистый компот из сухофруктов и обильно политые янтарно-желтым деревенским маслом, впитавшие дыхание березовых углей русской печки, замечательные блины, которые даже после всей съеденной пищи легко, как будто сами, проскакивали в желудок, не отягощая его.
Анна Петровна вспоминала, что ее тоже всегда усаживали за стол, борщ хлебали расписными деревянными ложками из одной большой общей эмалированной чашки, соблюдая очередность. За стол тоже садились без суеты, по порядку старшинства, первым был отец, который всегда крестился на икону, висящую над столом в красном углу.
Эти детские воспоминания смягчили сердце Анны Петровны, и она уже смотрела на свое новое жилье с приязнью и надеждой на счастливую жизнь. Васька присмирел, стал меньше гулять и все старался помочь матери по хозяйству. Познакомился с хорошей девушкой Татьяной, серьезной и уважительной, после этого Анна Петровна успокоилась, поняла, что он попал в надежные руки и глупостей больше делать не будет. Так пролетали день за днем в трудах и заботах, и жизнь у Анны Петровны тоже потихоньку проходила.
Татьяна с Василием поженились, родился сын Петька. И Василию, наконец, удалось заполнить счастьем ту пустоту в сердце, которая образовалась после ухода отца. Татьяна была необыкновенной женой: заботливой, хозяйственной, доброй и требовательной одновременно. А главное, что она отлично ладила с матерью Василия, Анной Петровной, казалось, обе женщины души друг в друге не чаяли.
Невестка ТатьянаПервое событие в своей жизни, которое Татьяна ясно помнила – это ночь, темно, холодно, она мокрая лежала в своей кроватке, громко плакала, но никто к ней не подходил. Озябшая, продрогшая она так лежала до утра, и только утром появилось единственное дорогое лицо. Это была тетя Даша, которая с утра заступила на свою смену в доме малютки. Мокрый холод этой ночи Татьяна запомнила на всю свою жизнь.
Тетя Даша, увидев мокрую, плачущую Татьяну, заругалась на нянечку, которую она сменяла:
– Людка, ах, ты дрянь! У тебя тут дите мокрое, все заледенелое лежит, а ты дрыхнешь, – кричала тетя Даша, вытаскивая годовалую Татьяну из кроватки, переодевая ее, и, завернув в одеяльце, старалась отогреть ребенка. Татьяна прижималась головкой к ее теплой груди, успокаиваясь после страшной ночи.
Тетя Даша была как свет в окошке, и все время Татьяна ждала, когда же она появится, но появлялась она редко, дежурства у нее были раз в трое суток.
Вот так Татьяна подрастала в доме малютки без материнского тепла и заботы. Большие синие глаза грустно смотрели на этот холодный мир взрослых, равнодушных к ней.
– Ах! Девчонка, девчонка, говорила тетя Даша, – забрала бы я тебя, да куда? Сама на птичьих правах живу, уж больно привязалась я к тебе, как к родной. И чего матери вздумалось тебя бросить? Вроде, с виду нормальная была, студентка.
Шло время, и вот Татьяне уже исполнилось 3 годика. И вдруг пришла какая-то женщина и попросила тетю Дашу собрать Татьянины вещи. И сказала:
– Ей уже три года исполнилось, пора переводить ее в детский дом.
Татьяна плакала, кричала:
– Не отдавай меня, тетя Даша, я не хочу без тебя идти туда, – тетя Даша, тихонько смахнув слезу, говорила ей:
– Не плачь, я приду к тебе, вот как получу квартиру, так и совсем тебя заберу.
Но тетя Даша все не шла, а Татьяна с грустью смотрела в окно и ждала ее, единственного человека, который согревал ее теплом своей души и любви, но это тепло постепенно уходило от нее, вокруг были только крики и команды: «Это не делай, туда не лезь, опять испачкалась, фу, глупая, и в кого ты только такая уродилась!»
Родителей своих она никогда не видела и ничего не знала них. Вечно голодная, еды полноценной не было, поскольку работники кухни воровали нещадно. Пацаны по ночам уходили на промысел, иногда удавалось проникнуть на склад и там набрать какой-нибудь еды, а если было лето, то лазили в огороды и добывали чего-нибудь вкусненького, потом делили на всех и пировали. Подросли. Начались конфликты с педагогами и воспитателями, за что провинившихся запирали в отдельную комнату, где учитель физкультуры избивал их нещадно.
Нашлась одна сердобольная учительница и посоветовала детям написать коллективную жалобу, даже помогла сделать это. Физрука убрали, пришел новый – еще лучше прежнего. Он так и норовил девчонок постарше зажать где-нибудь в уголке и поразвлекаться с ними, за что пацаны устроили ему темную. Физрук попал в больницу, пришли следователи. Допрашивали всех, но никто ничего не рассказал и никого не выдал. Физрук после больницы получил инвалидность и, главное, больше не работал в детдоме.