Более того, отец считал, что, благодаря его некомпетентному руководству, было развалено сельское хозяйство. Но открыто выступать об этом было невозможно. Он, человек, рожденный в деревне, имел деревенскую смекалку и научился «водить за нос» всевозможные партийные комиссии. Например, делалось какое-то подставное кукурузное поле, которое демонстрировалось с разных сторон, как несколько полей.
Через 3 или 4 года колхоз вышел в передовые, колхозники и их семьи зажили, если не зажиточной, то, по крайней мере, сытой жизнью. Но маму начало беспокоить здоровье отца. А также ее по непонятным причинам стали приглашать в КГБ и расспрашивать, откуда у ее брата пистолет. Наконец, с этим вопросом было покончено. Но неприятный осадок остался. Она сама проявила инициативу и нашла себе работу в красивом благоустроенном городке Кузбасса, уехала туда с моей младшей сестрой, получила благоустроенную квартиру. Я осталась с отцом на хозяйстве. Колхозники его никак не отпускали, уговаривали, но понимали, что он должен был ехать к жене. Через полгода, распродав и раздав все имущество, с парой чемоданов, мы с отцом поехали к матери с сестрой. Я сожалела только об одном, о проданном пианино.
Но, когда мы добрались до нашего нового дома, и я увидела новую блестящую ванну, туалет прямо в квартире, батареи отопления, я забыла обо всех невзгодах. Я бегала по квартире, то дергая ручку унитаза и наблюдая за журчащей водой, то лезла в ванну мыться. Отец без труда нашел себе работу, заведующего парткабинетом (партийным кабинетом), соответствующую его уже достаточно почтенному возрасту, и одновременно был председателем общества «Знание», очень популярного и полезного, чего к сожалению нет сейчас. Эта работа велась им на общественных началах, т. е. бесплатно.
И только колхозники писали ему каждый год длинные письма и просили вернуться. Они описывали, какой большой и светлый дом на пригорке ему выстроят. И он ничего не будет делать, а только из этого дома будет ими руководить и направлять их работу в правильное русло. Отец читал эти письма, молча вздыхал, ведь там осталась частица его сердца, но ничего уже поделать не мог.
Я всю жизнь старалась держаться подальше от политики, как от чего-то чрезвычайно для меня неинтересного и, возможно, опасного. Позже я поступила в университет на физический факультет, где часто вспоминала нашу захолустную деревню с необычайно интересными людьми, которые организовали нам, детям, интересную, творческую жизнь и открыли окно в другой мир, мир знаний. И, сменив пару факультетов, наконец, нашла специальность, которая обеспечила мне интересную и творческую жизнь в дальнейшем.
А Никита Сергеевич Хрущев ушел в небытие, все о нем забыли, его популярность осталась только в анекдотах, которые сочинялись в изобилии во время его правления.
Сцены из семейной жизни
Немного об Анне ПетровнеАнна Петровна – уже немолодая женщина, можно сказать, старушка, 74 года. Хотя признать это она никак не может, стараясь держать себя в спортивной форме: по утрам делает гимнастику, и, если позволяет бюджет, иногда ходит в бассейн. Она приветлива и доброжелательна.
Анна Петровна следит за собой. Ее волосы уложены в замысловатую и аккуратную шишечку на затылке. Она любит носить элегантные платья с белыми кружевными воротничками, которые сама искусно вяжет. По случаю также может надеть и брюки, которые хорошо сидят на ее худенькой фигурке.
Всю жизнь Анна Петровна проработала учительницей начальных классов, поэтому во время разговора лицо ее выражает множество эмоций и их оттенков. Манера разговора у нее достаточно артистична и привлекает внимание, а также заинтересовывает собеседника. Аргументы убедительны и не столько из-за их железной логики, а сколько из-за обаяния и сдержанной страсти, с какими Анна Петровна обсуждает наболевшую проблему.
Глаза у Анны Петровны – наиболее выразительная часть лица: в случае одобрения и согласия они начинают излучать особый свет нежности и доброты, в случае несогласия – становятся колючими, выпуская молчаливые стрелы недовольства и, если внутри Анны Петровны бушует возмущение, они превращаются в маленькие вулканы, извергающие потоки гнева.
Обычно до 50–60 лет человек еще смотрит с надеждой вперед, ожидая чего-то нового от жизни, а после 70 он тщательно рассматривает свою прожитую жизнь, вспоминая все ее нюансы, как бы проживая жизнь еще раз, наполняя ее содержанием и анализом прошлого, поэтому для него много значит каждая фотография о его прожитой жизни, а также жизни его детей и всех родственников, друзей, знакомых, а то и просто современников. Эти воспоминания сплетают кружево жизни из событий прошлых лет, образующих пульсирующий фантом прожитой жизни, которая дышит и живет вместе с ее текущей жизнью, внося в нее свои нюансы, ощущения и интерпретации.
В школе ученики любили Анну Петровну, хотя немного побаивались, а сельчане уважали и считались с ней. Есть у нее и двое взрослых детей: старшая дочь – Катерина, знающая себе цену, и младший, несколько беспутный, сын Василий. Разница в годах у детей 6 лет. Когда-то у Анны Петровны был и муж Арсений – легкомысленный красавец и лентяй, так считала она. Денег семье не хватало, и он уехал на заработки на Дальний Восток. В то время дочери уже исполнилось 8 лет, а сыну только 2 с половиной годика. Уехал и как в воду канул, ни слуху ни духу.
Сначала Анна Петровна беспокоилась, писала письма капитану рыболовецкого судна, на котором муж работал рабочим консервного завода, пока не получила письмо от женщины, написавшей ей, что у нее с ее мужем большая любовь, и пусть она им не мешает.
Анна Петровна, будучи женщиной гордой, им, конечно, не мешала и постаралась его забыть. Но внезапно лет через 5 муж объявился, новая любовь закончилась, он решил вернуться к семье, но он уже был чужим человеком для Анны Петровны и единственное, что ей удалось сделать, так заставить его, наконец, платить детям алименты.
Она часто вспоминала своё детство. Особенно неприятными для непокорной души Анны Петровны были воспоминания о пребывании в детском саду или на даче, куда на все лето ее отправляли родители. Там их заставляли строиться парами и ходить строем, что вызывало у нее постоянную депрессию и желание сбежать из лагеря, что она и делала несколько раз. Хотя белизна манной каши с цыплячье-желтым овальным озерком из сливочного масла посередине тарелки, которую им давали почти каждый день, пробуждала самые приятные воспоминания и ассоциации о вкусной и аппетитной еде.
И до сегодняшнего дня манная каша – любимая еда Анны Петровны. Правда она также ест и овсянку по утрам, говоря, что она очень полезная, правда, невкусная.
Из своей школьной жизни Анна Петровна ясно помнила только одно страшное событие, произошедшее в 3-ем классе. Во время урока внезапно раздался грохот, и на головы учеников посыпались мелкие стекла, а сами рамы от взрыва перелетели через их головы и упали в другом конце классной комнаты, который был пустым. Детям повезло, никто не пострадал. Была зима, и они целую неделю не учились, пока не ликвидировали последствия взрыва. Как позже выяснилось, на железной дороге взорвалась взрывчатка, которую везли в вагонах товарного поезда в какую-то дружественную страну.
Анна Петровна прекрасно помнит, что до 20 лет она была веселой и абсолютно счастливой девушкой, несмотря на разные трудности студенческой жизни: зубрежка по ночам, переполненная комната в общежитии, где к тому же было полно клопов, и голодные дни, когда не хватало денег дожить до стипендии.
С детства больше всего она любила смотреть в ночное небо, полное ярких, зовущих и призывно мерцающих звезд. Мир казался таким необъятным. Хотелось обрести крылья и лететь к этим звездам и парить среди них. Усидеть в тесноте дома было просто невозможно, хотелось на волю. Летом она любила лазать по деревьям, заборам, бродить по лесу, чувствовать высокое ясное небо над головой и пыльную деревенскую землю под босыми ногами. Весной смотреться в зеркала луж и наблюдать за ручейками тающего снега. Осенью хрустеть сибирскими яблоками и сладкой морковкой и гулять по деревне, будучи непривычно тихой и загипнотизированной яркой осенней красотой. А сибирской суровой зимой с сугробами мягкого пушистого и искрящегося снега весело бежать на лыжах по проторенной лыжне, любуясь белыми затейливыми кружевами на деревьях и телеграфных проводах.
После замужества ее жизнь накрыло тяжелым покрывалом непростой семейной жизни, в которой она словно брела по густому лесу без дороги, не зная, куда ступить и куда идти, чтобы достичь счастья. С мужем не было взаимопонимания, первый ребенок – дочка Катерина все время болела, но беседовать с родителями, воспитанными в строгих советских понятиях не хотелось, да и они бы ее не поняли. Но все же, спустя 6 лет, она решилась родить второго ребенка.