– Ничего страшного, – поняла мои сомнения Катя, – местных надо всего лишь немного подкормить, чтобы животы от позвоночников отлипли, и все расовые предрассудки бесследно испарятся. А то ведь…
Я понял, что она имела в виду. Ксения тоже явно волновалась, как бы Павел не надорвался, и при этом, кажется, начала снова задумываться – а как бы задействовать в упомянутом процессе меня.
Землянки получилось соорудить даже быстрее, чем мы предполагали. На откосе появилась одна большая двухкомнатная – для Павла с Ксенией и всего зверья. Две поменьше и без излишеств – одна для нашей с Катей семьи, другая под больницу. И три совсем небольших, для неандертальцев. Поначалу я не мог поверить, что они там все поместятся – это при их-то габаритах в ширину! Однако они мало того что все туда влезли, так Апа еще заявила – там осталось немного свободного места.
На огородах и полях появились первые всходы, и местные, к которым уже намертво прилипло название дык-ары, или просто ары, пока на них не покушались. Уловы рыбы были хоть и поменьше, чем на Родосе, но все равно хватало не только нам, но и арам. Охотничьих экспедиций мы пока не устраивали, но это было явно не за горами.
Кстати, именно на Крите более или менее установились наименования для всех разновидностей людей. Неандертальцы стали неанами, это слово они могли произносить, хоть и с трудом. Мы уже давно были хоаанами, или просто хоанами. Ну а на острове Крит изначально жили маленькие и вечно голодные ары.
Вскоре оказалось, что на Крите есть и иные пищевые ресурсы помимо личинок неизвестно кого. На южных склонах острова во множестве произрастал дикий виноград. Правда, есть его было тем еще удовольствием, да и с калорийностью у этих ягод было весьма не очень, но на бражку они, как выяснилось, вполне годились. Так что рыбу мы арам давали не просто так, а в обмен на вдвое больший вес винограда. Выгодно было всем – ары лишились разлагающего влияния халявы и теперь не получали пропитание в виде подачек, а зарабатывали его, что, согласитесь, есть две довольно большие разницы. А мы перестали тратить спирт из канистр на работу генератора.
Катина рана заживала быстро. Уже через пять дней моя ненаглядная стала ходить не хромая, через десять начала нырять и плавать, а через полмесяца по ней уже никак нельзя было сказать, что она не так давно была ранена. Только небольшой шрамик остался, и все.
Разумеется, как только мы хоть слегка освоились на Крите, продолжились испытания наших больших катамаранов. Довольно быстро выяснилась причина течей в центральных отсеках – оказалось, что они происходят из-за стальных вкладок в каркас объемных перемычек между поплавками. Чисто деревянная конструкция «Дельфина» слегка пружинила на волнах, а стальные балки были куда жестче и расшатывали места своих креплений к поплавкам. Но так как у нас имелись и листы железа, и сварочный аппарат, доработка крепления каркаса к поплавкам не заняла много времени.
Дальнейшие испытания показали, что установка на корме бизань-мачты была далеко не бесспорным решением. При боковом ветре дополнительный треугольный парус прибавлял процентов двадцать скорости, но зато заметно усложнял управление, так как появлялся момент, разворачивающий корабль носом к ветру. Если бы ветер был строго постоянным, скомпенсировать этот момент рулями не составляло бы труда, но он гораздо чаще дул порывами, и корабль начинал рыскать даже под управлением автопилота, не говоря уж о рулевом из неандертальцев.
Вникнув в проблему, я немного раскинул мозгами и ввел в механизм управления простейшую отрицательную обратную связь из двух палок-рычагов и одной веревки. Эта самая веревка привязывалась к гику заднего паруса и двумя своими свободными концами шла к палкам, передающим усилия на рули. Рысканье радикально уменьшилось, но зато появился геморрой при смене галсов. При попутном же ветре новый парус был и вовсе бесполезным, ибо он затенял либо часть грота, либо большой стаксель, в результате чего прибавка скорости оказывалась где-то на грани ошибки измерения. Единственная ситуация, в которой этот парус оказывался однозначно востребованным, – это когда от корабля, идущего крутым бакштагом, требовалось развить максимальную скорость.
С комплектованием экипажей все тоже обстояло сравнительно неплохо, особенно после того, как один из аров, совсем молодой и хронически голодный парнишка, первым соблазнился обещанным усиленным пайком и взял в подруги пока еще бездетную неандерталку из недавно спасенных. На вид, конечно, эта пара была откровенно комической, но матросы из них получились отменные – они очень удачно дополняли друг друга. Паренек, которого звали Наир, был довольно сообразительным и имел ловкие руки, но по недостатку сил не мог толком управляться даже со стакселями, не говоря уж о гроте. А Ыта, так звали его подругу, тянуть или тащить могла как десяток аров или два с половиной хоана, но просто не врубалась, что от нее требуется, если к ней обращался не Наир. Вот его она понимала отлично и даже первой из неандертальцев научилась отчетливо произносить звук «р», в ее исполнении звучащий как «ррры!», без которого имя ее суженого получалось каким-то неправильным. В результате Наир командовал Ытой и вязал узлы, а его подруга выполняла все силовые операции.
Получалось у них настолько неплохо, что я уже через месяц счел возможным окончательно отдать Угыма с Упумом на «Косатку» Паше, у которого до этого с матросами был полный швах. Моя же команда освоила даже поддержание курса по компасу, причем, как и все остальное, они это делали вдвоем. Ыта вытаскивала из угла специально для этого случая изготовленную подставку и клала ее перед штурвалом. Наир залезал на деревяшку, без которой из-за небольшого роста он просто не увидел бы показаний компаса, и начинал рулить. Выходило у него нормально, а его подруга, сгруппировавшись в мохнатый комок и стараясь занимать как можно меньше места в тесном рулевом отсеке рубки, сидела в уголке и восторженно смотрела на своего столь умелого друга, время от времени подбадривая его восхищенным уханьем.
Наир, естественно, не собирался бросать свою избранницу и хотел плыть с нами до самой Америки, что ему и было твердо обещано.
К середине сентября мы решили, что «Кашалот» с «Косаткой», как и их команды, готовы к плаванию как минимум до Канарских островов, а то и вовсе до самой Америки, и, не дожидаясь начала осенних штормов, по наспех построенным деревянным направляющим выволокли катамараны на берег. «Дельфин» пока еще оставался на плаву – при необходимости его можно было быстро вытащить из воды и вручную, а Павел собирался устроить как минимум еще одну охотничью экспедицию на материк, дабы запасти побольше вяленого, соленого и консервированного мяса на зиму. Действительно, ему это удалось, когда в середине октября погода устроила что-то вроде бабьего лета. В этой экспедиции в качестве охотничьих собак впервые участвовали наши щеночки, то есть волки. В качестве штатного кинолога (или люполога, ведь это все-таки были не совсем собаки) присутствовала Апа. Волки показали, что от них может быть польза, но Паша остался недоволен.
– Разбаловали бабы щенков! – бурчал он. – Вот они теперь и не охотятся, а играют.
Ни в одной из экспедиций охотники не встречали никаких следов кроманьонцев. И неандертальцев на Балканах тоже не попадалось, полуостров был безлюдным.
Зима началась довольно поздно, первые заморозки наступили только в декабре, так что мы успели собрать неплохой урожай. И была она сравнительно мягкой, примерно как первая наша с Катей зима в новом мире. Но ары пребывали в панике – как выяснилось, таких холодов не помнили не только ныне живущие, но даже их деды. Теперь мне стало более или менее понятно, как они тут выживали почти без одежды и в холодных щелястых домиках, – оказывается, на Крите зимой, как правило, температура вообще не опускалась ниже ноля. А вот теперь взяла и опустилась, и аборигены начали замерзать.