– Я не госпожа гор, – холодно отозвалась Майяри. – И у меня нет спутников.
Признаваться, что она, беззащитная девушка, в одиночестве, конечно, не самая мудрая идея, но тон её голоса должен был подсказать нежданному гостю, что в чужой защите она и не нуждается.
– Садитесь к костру, – всё же предложила девушка, памятуя о горских традициях, которые она, впрочем, знала не так хорошо, как общинные порядки.
Подойдя ближе, мужчина крякнул и присел по другую сторону костра, свернув ноги кренделем. Майяри протянула ему хлеб с мясом, а он в ответ, порывшись в кармане, отсыпал ей на ладонь горсть упругих ягод.
Теперь Майяри рассмотрела гостя как следует. Если бы не нос, который вызывал у неё такие неприятные ассоциации, его внешность можно было бы назвать располагающей. Ну или хотя бы притягивающей взгляд. Лицо немного вытянутое и узкое, с острым, выдающимся вперёд подбородком, широким разлётом почему-то чёрных бровей и яркими – цвет можно было различить даже в темноте – синими глазами. По коже расползались тонкие линии татуировки, но в какой-то рисунок они не складывались. Словно просто расчерчивали лицо на части. На обычного поселянина не похож. Про таких говорили, что порода на лице написана. Да и по одежде можно было сказать, что перед ней не эрхарын[8]. Объёмная куртка из светло-серой кожи, выделанной до бархатистости, штаны и сапоги из той же материи. Только на руках были чёрные перчатки. Всё это было заткано геометрическими малопонятными узорами и медными оберегами. А может, и не медными: Майяри рассмотрела в свете костра качнувшиеся в ушах мужчины серьги.
– Гор, – представился гость.
– Майяри, – не стала скрывать своё имя девушка.
– Далеко идёте, госпожа?
– Нет.
На краткость ответа Гор не обиделся. С аппетитом вгрызся в хлеб с мясом, и на некоторое время воцарилась прежняя ночная тишина. Майяри же ссыпала ягоды в подол, но есть не торопилась.
Доев, мужчина блаженно вздохнул и уставился на звёзды.
– Тепло пришло в этом году рано.
– Очень рано, – Майяри никак не могла понять, что её настораживает в госте.
Настораживало её уже то, что она его не знала. Но это-то девушка понимала. Было что-то ещё. Точило разум неясными подозрениями.
Кто из сумеречных народов носит такие татуировки? Майяри не могла припомнить.
– Вы не из этих мест? – наконец спросила она.
– Я? – удивился Гор. – Почти всю жизнь здесь прожил.
– Не могу вспомнить, кто из сумеречников носит татуировки, как у вас, – призналась девушка.
– А, – гость понимающе огладил щёки. – Это не татуировка. Сами-то вы, госпожа, не местная? Одеты больно не по-нашему.
– Местная. Долго отсутствовала.
И всё же Майяри что-то не нравилось. Интуиция, какая-то душевная чувствительность, к которой она раньше старалась не прислушиваться – голос разума был ей более понятен, – волновалась и приходила в смятение.
Из-за кряжа выметнулась крылатая тень, и девушка с облегчением уставилась на подлетающего дракона. С ним всё же спокойнее.
Ящер шумно плюхнулся на полянку, замотал башкой, пытаясь привыкнуть к свету костра, и полез ластиться к Майяри, напрочь проигнорировав гостя. Странно… Девушка прикрыла рукой от наглой драконьей морды ягоды и наконец присмотрелась к ним.
Ажаника.
Каждый горец знал про эти ягоды, мечтал их попробовать, но доводилось это далеко не всем. Росла ажаника только в одном месте – древнем кладбище богов, Ррожере. Так называли ущелье, на дне которого в скудном солнечном свете среди огромных надгробий цвели погребальные цветы и круглый год, по слухам, зрела ажаника. Кладбище действительно существовало, правда, достоверно не было известно, кто там похоронен. Может, и не боги. Но спуститься в ущелье простой смертный не мог, только сверху смотреть. Говорили, что по кладбищу могли гулять только души умерших, духи и сами боги. И ягодами чаще одаривали мёртвые своих оставшихся в живых знакомых.
Майяри присмотрелась к мужчине, но лицо его она точно впервые видела. И сомневалась, что в предках у неё имелся кто-то похожий на него.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Вы не живой, – уверенно заявила она и наконец положила ягоду в рот.
Упругий плод взорвался под зубами, и на язык хлынула очень сладкая, с лёгкой приятной кислинкой, мякоть. Сок растёкся по рту, и Майяри немного тряхнуло, так стремительно бросилась кровь в голову. Сознание тут же посвежело и усталость отступила.
– Очень даже живой, – усмехнулся Гор и подбросил в костёр горсть порошка.
Пламя взметнулось выше и загорелось ярче.
А у Майяри живот скрутило от волнения и страха. Дух? Или…
– Господину скучно?
– Мне? – удивлённо вскинул брови Гор. – Ничуть.
Он поднял руку, чтобы отогнать летевшую прямо в пламя ночную бабочку, и Майяри поняла, что перчатки на его кисти нет. И мгновенно вспомнила эту руку.
Раздался громогласный торжествующий хохот, и перед девочкой появились огромные чёрные когтистые ладони. Не давая себе возможности одуматься, та крепко зажмурилась и, вцепившись в простёртые к ней руки, с силой потянула их на себя.
– Что ж ты опять вернулась?
Гость с прищуром посмотрел на девушку, и в его взгляде читалось явное неодобрение.
– Сдохнуть быстрее желаешь? Или заскучала по прежним порядкам?
Ошеломлённая и испуганная, но старающаяся этого не показать девушка только вжалась в грудь дракона.
– С таким трудом вылезла из яйца и опять тащишься к старой скорлупе, – осуждающе покачал головой Гор. – Вернись. Нечего тебе здесь делать.
– Неужто ритуал Предназначения всё же имеет какую-то силу? – недоверчиво выдохнула Майяри.
Гор захохотал, громко и обидно. Но внимание дракона так и не привлёк. Майяри заподозрила, что никто, кроме неё, не видит гостя.
– Старая байка, стравленная твоим наивным предкам местными мелкими духами, – презрительно бросил он. – О каком предназначении может идти речь? Ты думаешь, богам больше занять себя нечем, кроме как судьбы смертным писать? Как проживёте, так и будет. Судьбы писать… – Гор фыркнул. – Только если Жадаа̀д, но он смотрит лишь за своими детками.
– А вы один из местных мелких духов?
Улыбка мгновенно стекла вниз, а взгляд гостя похолодел.
– Всё так же несдержанна на язык. Словно жизнь перечеркнуть хочешь. Ты уж бойся. Умираете вы, смертные, легко и живёте мало.
Майяри закусила губу. Угрожает…
– А я должником быть не хочу.
– Вы мне должны? – озадачилась девушка. – За что?
– За десять лет жизни. Что за взгляд? Ты хоть что-то знаешь? Или твои предки сами забыли древнее знание? Ритуал, который вы называете Предназначением. Ты выбрала меня и отдала мне десять лет своей жизни в обмен за одну мою услугу.
Майяри потрясённо распахнула глаза и ещё раз припомнила ритуал… и, кажется, сотни светлых рук.
Он взял десять лет жизни. В сущности, такая малость. Но сколько заберут сотни духов?
– А что случилось бы, если бы я выбрала… не вас?
В мыслях билось тупое беспокойство за Ёрдела.
– Получила бы кучу мелких одолжений. Вытянуть больше десяти лет не получилось бы, и эти суетливые букашки, – рот господина Гора презрительно искривился, – разделили бы их между собой. Крохи, но вкус смертной жизни бесподобен, и они были бы рады и капле. А потом отплачивали бы мелкими приятностями: дикий зверь пройдёт мимо, ногу сломаешь перед тем, как в пропасть шагнуть, дракон мимо нагадит… Сколько от той жизни получат, столько и вернут.
А спасение Ёрдела от казни к мелким приятностям, видимо, не относилось.
– И вы, смертные, верите их хвастливым посулам и бросаетесь в руки всех сразу! – Гор хрипло захохотал. – Последний смертный одной с тобой крови так поступил. А потом заставил этих кустотрясов знатно перепугаться, едва не отправившись на тот свет. Для духа остаться должником перед мёртвым – не очень приятная участь. Должники считаются ворами, укравшими часть жизни, и каждый день из их собственной силы изымается кусок, равный заёму. И так до тех пор, пока душа дарителя не переродится и дух не отдаст долг.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})