Занавесив шторы с одной стороны кареты, я поудобнее уселся на вещах, распаковал письмо, с каждым мгновением все сильней углубляясь в чтение старорусской письменности. Постепенно, как это бывало и раньше, буквы выстроились в понятный мне ряд, и проблемы были решены. Продираясь сквозь множество титулов и ненужных хвалебных словоизлияний, я таки уловил суть письма и даже несколько оторопел: в принципе, оно действительно стоило того, чтобы как минимум быть прочитанным.
В нем говорилось о том, что все неудовольствия среди разных слоев населения южных окраин Смоленской губернии и владений Азовской, связаны с постоянной если не войной с татарами, то уж с ожиданием оной точно.
Конечно, в центральных провинциях сопротивление действиям государя и его реформам не могло возникнуть в силу объективных причин, чего нельзя было сказать об окраинах, то есть у башкир, казаков и южных народов, относительно недавно влившихся в состав России.
Однако главное все же было не это, основной вопрос уделялся Малороссии. Было коротко написано, что сразу после Полтавы царь Петр утвердил представленные ему гетманом Скоропадским статьи о сбережении всех прав и вольностей казачьих войск. Плюс к этому государь подписал статью о том, чтобы казаки, находящиеся в подчинении у генералов, не занимались не военным делом, то есть заготовкой сена, выпасом крупного рогатого скота и лошадей и многим другим, не входящим в обязанности казаков. Также говорилось о том, что на казацких дворах будет строго запрещено останавливаться без разрешения старшины поселения, всех же ослушников указа государева ждала кара немилосердная. Вот только какая, Салтыков почему-то не указал.
И после всей этой мишуры, в самом конце письма, было написано, что якобы губернатор смоленский разговор вел с бывшим чигиринским сотником Невенчанным. Когда тот ехал из Москвы, то на дороге встретил гетманского посланца, отвозившего государю дичину. Так вот, этот посланец спрашивал сотника, что в столице делается, сам же он говорил, что ходят слухи на Украйне, будто бы государь хочет украинских людей перевести за Москву и на Украйне поселить русских людей, а сама Москва лучшие города казаков хочет себе побрать. Да и много других нехороших слухов сказывал посланец, да и говорил о том, что призывают их поднять Орду и объединиться с татарами, скинуть с себя русских людей.
Сразу же после слов сотника была небольшая приписка, как избавиться от этого да не допустить погибели людишек. На Украйне надобно прежде всего посеять несогласие между полковниками и гетманом, не надобно исполнять всякие просьбы гетмана, особенно когда он будет просить наградить кого-нибудь деревнями, мельницами или чем-нибудь другим. Тех же, кто были в измене уличены и произведены в чины, отставить и произвести на их место тех, которые добрую службу государю показали.
И вот когда народ узнает, что сам гетман не будет иметь такой власти, как Мазепа, то станут они приходить с доносами. При этом самим доносчикам не надо чинить препятствий и обращаться с ними надо ласково; даже если некоторые из них придут с ложью, то пускай, ибо потом придет уже тот человек, который правду сказывать будет, а гетман и старшины будут опасаться этого.
Также боярин Салтыков написал, что бывал он в Глухове и виделся с гетманом, да только во время пьянки, много чего интересного рассказывал Скоропадский о том, что в тех краях творится, «всякими способами внушает злобу на тех, которые хотя мало к нам склонны».
– Интересно получается: грамоту-то отец подписал, а гетман, выходит, свои собственные игры закулисные вести надумал? А тут еще и это… Вот, блин, и приехал на родину, любимую и желанную! Да у меня в Испании меньше проблем было! А тут только к первому городу подъехал, и уже нате и решайте, ваше высочество, – тихонечко бурчу себе под нос, листая страницы письма, коих насчиталось больше десятка штук.
…Слышал я, ваше высочество, что гетман сей хочет просить у государя-батюшки, чтоб он ему дал Умань. Вполне возможно, что он напишет, будто бы Умань – местечко малое, но на самом деле это место большое и соседнее со степью. В самом городе с уездом будет тысяч десять людей. По моему мнению, ему Умани давать не следует, пусть живет со всеми своими делами у нас в середине, а не в порубежных местах: и под присмотром, и киевский губернатор с воеводой приструнить в случае чего смогут.
Умань на границе степи, нагайским татарам, кочующим по ту сторону Днестра, и запорожцам пристанище. Беспрестанно татары из Очакова приезжают туда покупать скотину, а уманцы к ним в Очаков ездят, возят лубья, доски и уголья. Гетман Скоропадский, думаю, будет писать жалобы на Палея, но пускай государь наш не слушает его, гетману хочется выжить Палея из порубежных городов и на его место послать кого-нибудь из своей своры. Знаю и то, что если еще не писал, то будет писать к царю-батюшке жалобу на чигиринского полковника Галагана и на Бреславского: хочется ему, чтоб их не было рядом с ним, потому что они с другими к России склоняются и братьев-славян своих к этому же примучают.
Сам же Скоропадский поставил в Корсуне полковника Кандыбу, а оный изменником был при Мазепе. Еще когда Мазепа посылал его к киевскому воеводе, из Ромна, чтобы он в Корсуне остался в полковничьем чине, то князь Дмитрий Михайлович Голицын, узнав об этом, не допустил его. Из-за этого Кандыбе некуда было деться, но, придя к гетману, он тотчас же получил должность в Корсуне, туда же, куда его сам Мазепа-изменник и определил. Но разве можно ждать от этого чего-нибудь хорошего, кроме плутовства?
Очень хорошо было бы, если б на его месте был другой человечек, с нашей стороны, как и во всех порубежных городах были бы полковники, несогласные с гетманом, потому как если будут не согласны они, то дела Скоропадского будут открыты нам, как Священное Писание…
Устало протираю глаза, убирая в папку письмо смоленского губернатора, неизвестно как оказавшегося в Воронеже, да еще и столь хорошо осведомленного о делах не своего района ответственности. Впрочем, думаю, что на то они и ближники государевы, чтобы друг с другом отношения поддерживать и информацией делиться. Главное, что звоночки тревожные поступают, и это в преддверии войны с Османской империей, которой, увы, не избежать, ведь начала ее отнюдь не Россия. Сместят Али-пашу, дружественного Руси, и султан тут же воспользуется моментом.
Да и подозрительность киевского воеводы и смоленского губернатора относительно порубежных полковников понятна, стоит только вспомнить, что Мазепа сбежал вместе со шведским королем и сейчас обретается на территории Османской империи.
День за днем возвращался я к чтению письма, заново пробегая глазами самые важные моменты, но пока ничего не приходило в голову. Как избежать заведомо проигрышной войны? Почему именно проигрышной? Потому что воевать на два фронта Россия не сможет по одной простой причине: нет у нее ни ресурсов, ни подготовленного четкого плана, который, впрочем, будет составлен, да вот только опираться он будет не на собственную силу и припасы Руси, а на обещания дунайских князей. Так, стоп! С чего же началась война? Карл оказался у османов, а через год султан объявит войну, точнее, следующей осенью. Получается, что время пока есть, и тот фактор, который и является раздражителем Османской империи, стоит убрать как можно быстрее. Хорошо, что новый дипломат в Стамбуле, Шафиров, полностью перенял бразды правления у погибшего Петра Толстого, иначе много ниточек могло быть потеряно, очень много, а они нам ой как нужны.
Еще бы узнать о том, как обстоят дела с нашими западными «друзьями», столь лихо предававшими нас, что уже и не знаешь, как лучше – с ними или без.
Но это так, мысли вслух. Отец же для блага страны «забудет» предательство некоторых королей и поможет им, что, конечно же, правильно, вот только мне забывать это не следует. Надо холить и лелеять достояние истории, а лучше приказать историку написать об этом подробный труд, с привлечением официальных документов и писем. Думаю, государь наш не будет против этого. Тем более что уже год, как у нас появилась первая типография, и размножить книгу не составит труда. Хм, наверное. Решено, буду просить у батюшки дозволения составить подробное описание дел праведных и не очень.