— Ты прикрывал Техтиека, а не хана Ойрота! — сказал Белый Бурхан резко и отчетливо. — И не думай, что этой чепухе с монахами русские поверили! Грязно и плохо работаешь, Техтиек!
И снова ледяной холод пополз от низа живота к сердцу:
— Я все исправлю!
— Нет! Техтиек должен умереть, чтобы не мешать хану Ойроту!
Только теперь он понял, что от него требовал Белый Бурхан: убить имя Техтиека, а не самого Техтиека! Но чтобы русская полиция поверила в смерть Техтиека, нужен труп… Труп, похожий на Техтиека и одетый, как он! И нужны люди, которые бы опознали в убитом Техтиека!
— Когда должен умереть Техтиек, Белый Бурхан?
— Чем быстрее, тем лучше для хана Ойрота. Иди.
Он встал с коленей, попятился, потом повернулся спиной, унося на плечах тяжесть недоброго взгляда Белого Бурхана.
Да, Техтиек не стоил и ногтя мизинца Хертека!..
Куулар Сарыг-оол помрачнел и опустил голову. Хертек пришел слишком поздно, чтобы стать ханом Ойротом. Но, может, он пришел рано?
Его меч честен, на нем нет и пятнышка невинной крови!
Может, надо решительнее ставить крест на Техтиеке?.. Хертека привел Пунцаг.
— Хертек, — не настоящее имя этого воина. Его зовут Бузур-оол, батыр Самбажыка!
— Бузур? — удивился Белый Бурхан. — Разве его не казнили?
Имя было громким. Тогда-то впервые и мелькнула эта мысль у Куулара Сарыг-оола: а не поторопились ли мы с этим Техтиеком? Из Бузура можно сделать настоящего хана Ойрота!
— Я хочу его видеть. Немедленно.
Хертек был воином и знал, что перед высшими символами мира надо преклонять правое колено и на вытянутых руках отдавать свой боевой меч. Белый Бурхан сделал знак Пунцагу удалиться, потом подошел к Хертеку, жестом поставил его, пристально взглянул в глаза и четко сказал:
— Здравствуй, Бузур-оол, богатырь Самбажыка! Я рад тебя видеть здесь и горжусь, что ты пришел ко мне! Ты можешь вернуть свое гордое имя и носить его с доблестью в этих горах, как ты его пронес по горам своей священной родины!
— Благодарю тебя, Белый Бурхан. Но в этих горах будет звучать только имя Хертека!
— Почему? Тут нет твоих врагов!
— Моих друзей здесь тоже нет. Кровь Самбажыка и его богатырей мною еще не отомщена!
— Ты дал обет, Бузур?
— Я дал клятву самому себе. Это лучше всякого обета. Куулар Сарыг-оол на секунду смутился, но тут же взял себя в руки. Он тоже не отомстил тем, кто отверг его веру и не принял его символов! И он тоже не хотел, чтобы в этих горах звучало его настоящее имя, которое принадлежит только Туве!
Для Тибета и Монголии — он дугпа Мунхийн.
Для Алтая он — Белый Бурхан.
И только для Тувы он — Куулар Сарыг-оол, священная птица лебедь, чьи белые крылья несут людям только счастье…
— Ты поздно принес мне свой праведный меч, воин Самбажыка Бузур-оол. Если бы ты сделал это на год раньше!
— Я не знал дороги к тебе, Белый Бурхан. Бог вернул оружие, украсив его рукоять красным камнем. Потом заговорил тихо и торжественно:
— И хотя ты пришел не в тот час, когда мне это было особенно необходимо, ты все-таки услышал мой зов… Уверен ли ты сейчас, что пришел к тому, кто тебе нужен?
— Я уверен в этом, Белый Бурхан!
Куулар Сарыг-оол помрачнел и опустил голову. Да, Хертек пришел поздно, чтобы стать ханом Ойротом… Но он пришел вовремя!
— Я вынужден повторить свой вопрос, Бузур-оол. К тому ли ты пришел, чтобы отдать свой меч? Ведь твой меч никогда не защищал ложь! А я — не Белый Бурхан, как и Техтиек — не хан Ойрот!..
По губам сурового тувинца прошла легкая усмешка:
— Это я понял сразу. Но я принял единственное решение. Других решений я не вижу, значит, их нет. И потому — Хертек мое единственное имя, которое может стоять рядом с вашими именами, посланцы неба! И если мне придется умереть, я умру только под этим именем… Это судьба, а с ней не спорят.
— Ты не уверен, что вернешься на родину?
— Для этого надо ее освободить! Но благословенные Богды хорошо видны и отсюда, Белый Бурхан. И только они помнят мое родовое имя… Мой меч — твой, как и мое новое имя!
— Хорошо, Хертек. Пусть будет так, как решил ты.
Да, он был и остался честным воином. И на него можно положиться всегда и во всем!
Первым тронул своего белоснежного коня Пунцаг, сопровождаемый молодыми, вооруженными до зубов парнями из бывшего отряда Анчи. Как только они скрылись за поворотом тропы, два пожилых человека в одинаковых черных шубах, шапках и сапогах, кивнули Жамцу, поправляя ремни винтовок:
— Пора и нам, бурхан.
На скользкую, идущую круто вверх тропу, вышел конь голубоглазого, следом за ним направил своего белоснежного жеребца Жамц, замыкал группу кареглазый теленгит. Имена свои они не назвали, а бурхану такую мелочь знать не обязательно. Он должен молчать или приказывать. Но Ыныбас предупредил Жамца, что одного из них зовут Диман — он из числа потаенных алтайских горных мастеров, а второго, обремененного обширной родней и славой лучшего охотника в своем сеоке — Азулай. Жамцу только предстояло определить, кто из них Диман, а кто Азулай, чтобы явить маленькое чудо.
Проводники вели Жамца по опасным и запутанным тропам. Временами бурхану казалось, что они торопятся не потому, что им так приказано, а стесняются его сверкающих белых одежд, белой лошади и лица, лишенного растительности и загара. Но они торопились совсем по другой причине: начали дымиться вершины гор — верный признак надвигающегося ненастья, которое может затянуться в горах на много дней.
Одолев перевал, тропа начала падать вниз и теперь была хорошо натоптанной, непохожей на те, где они прошли раньше, оставив первый и, наверное, единственный след. А Жамц решил, что проводники хотят стать на отдых, чтобы не утомлять его, их бога…
— Непогода идет. Надо бы ее переждать, бурхан.
Жамц благосклонно кивнул.
Идущий позади решил поддержать своего товарища проводника, поскольку ответа бурхана не слышал:
— Тут есть аил моего брата…
Жамц сглотнул голодную слюну и перебрал окоченевшими руками поводья. Аил-это жилище, живой огонь очага, горячий чай, жирная баранина… Он выпрямился в седле: все правильно — этим людям доверена его драгоценная жизнь, и они обязаны ее хранить, если даже самим придется лечь замертво под пулями или дубьем!
Четвертый их спутник — Оинчы — выехал еще ночью. Где он сейчас? На какой из сотен путаных троп спотыкается его конь, принюхиваясь к переменам в погоде? И почему это он так заторопился?
Потянуло кисловато-дымным запахом человеческого жилья. Потом донесся относимый ветром лай собак. На ржание их коней, отозвались кони у аила. Снова вывернул голову голубоглазый, идущий впереди. В глазах беспокойство: