Стояла хорошая лунная ночь. Искрился снег, глубокие тени меняли рисунок гор, но делали белую тропу четче и приметнее, чем солнечным днем, когда все рассеивается и теряется в пиршестве белых снегов. Но особенно хорош был сейчас воздух-синий, бодрящий, с поразительной прозрачностью и какой-то стеклянной твердостью. При желании его, казалось, можно было рубить мечом на куски и он, падая на жесткий камень тропы, звенел бы, как серебряная монета на фарфоровой китайской тарелке… В долинах никогда не бывает такого воздуха даже зимой, им богаты только горы, вынырнувшие к самому небу из облаков, где плавают вершины деревьев…
Когда-то, очень давно, они с Самбажыком вот так же пробирались козьей тропой к стану врагов, чтобы выкрасть часового и узнать маршрут, по которому отряды ненавистного Тырчака должны были уйти на Сарып-Сеп, где попасть в засаду. Батор Самбажык долго молчал, потом бросил повод и оставил седло, поднял руку, насторожился, будто к чему-то прислушивался. Удивленный Бузур-оол остановился, приготовив оружие. Самбажык рассмеялся:
— Я только хотел услышать, как звенит луна, там, в небе!
— Вы способны слушать луну, батор, когда нас ждут впереди столь суровые испытания? — поразился тогда Бузур-оол.
И Самбажык сказал, что тот человек по-настоящему ничтожен, который не любуется миром перед тем, как покинуть его навсегда…
Бурхан остановился и спешился. Хертек последовал его примеру, хотя и не знал, зачем тот это сделал. Тогда бурхан обернулся, и Хертек увидел на его губах непривычную улыбку:
— Вам тоже, Хертек, мешает цокот копыт?
— Нет, бурхан, он мне не мешает.
— Это потому, что вы не знаете, что такое настоящая тишина. Та тишина, когда слышно, как стучит сердце и льется по жилам горячая кровь…
Хертек удивился: всем, даже хану Ойроту, бурхан говорил только «ты» и любой форме беседы предпочитал повелительную. Может, сейчас он скажет что-нибудь похожее на ту мысль батора Самбажыка, так поразившую его, Бузур-оола?
Нет, не сказал. Повел коня, низко опустив голову. Такое впечатление, что он возвращается не в свои солнечные чертоги высшей мудрости и правды, а в тюрьму, где его должны запереть на замок!
Тропа начала забирать влево, потом пошла прямо вверх, опустилась, завернула вправо… Хертеку уже надоело идти пешком, но он не имел права сесть в седло, пока того же не сделает сам бурхан. А тот снова остановился и прислушался:
— Кто-то едет нам навстречу. Хертек пожал плечами: он ничего не слышал. Бурхан сел в седло, и тотчас это сделал Хертек, но приготовил оружие. Конь покосился на хозяина и фыркнул — не то насмешливо, не то осуждающе… Скоро и Хертек услышал перебор копыт, а потом и увидел всадника. Решительно подав коня вперед, он обошел бурхана и встал на тропе, слегка развернувшись влево: так удобнее стрелять, если в этом будет необходимость, и так удобнее вернуться на старое место.
— Не вздумай стрелять, Хертек! — услышал он голос встречного всадника и тотчас узнал Ыныбаса. — Я знаю, что ты не промахнешься! Меня послали за бурханом.
Бурхан послал коня навстречу Ыныбасу, бросив на ходу:
— Поезжай обратно, страж бурханов!
Бурхан снова перешел на «ты». Лунная иллюзия кончилась, хотя в самой природе ничего не изменилось. Просто во взаимоотношениях богов и людей все встало на свои места!
Только теперь Техтиек убедился, что с казнью Анчи он явно поторопился. Сказав о создании собственной армии и получив на это согласие бурхана Пунцага, Техтиек взвалил на себя весь груз забот о людях, собранных в ущелье Аркыта…
Конечно, теперь у него достаточно денег, золота и ценных вещей в тайных схоронах-запасниках, чтобы всю эту рвань одеть, накормить, вооружить, посадить на коней. Не поссорься он с Хертеком, не отделись от него, часть забот можно было бы возложить на опытного воина, но и тут ради самолюбия Техтиеку пришлось поступиться собственной выгодой. Пусть возится со своими отрядами! Тем более, что Хертек сумел заметить то, чего не видел бурхан головорезов, прошедших через все и ничего в жизни не боящихся, кроме гнева своего предводителя… Они были гвардией Техтиека, и избавляться от них было еще рано. Проще избавиться от Хертека!
Жаль, конечно, что это ущелье придется отдать ему. Но Техтиеку этот каменный мешок не нужен — слишком далеко от дорог и селений!
Может, здесь хорошо обучать воинов, которым действовать весной в долине Теренг, но для алыпов Техтиека никакой уже выучки не нужно, а отсидеться они могут где угодно…
Подошел один из стражей Хертека, доложил:
— Там пришли пятеро, хан Ойрот. Пароль не знают, но называют имя бандита Техтиека…
— Пошли к ним!
Затея с монастырем на Чулышмане была придумана Анчи. И придумана, конечно же, не от хорошей жизни: летом он зашел в такой же тупик, как и сейчас Техтиек, — людей набрал много, одеть и накормить всех не мог, держать их в одном месте тоже. Тогда-то и стал Анчи отправлять группы своих парней в православный монастырь к отцу Никандру для прокорма, решив, что соберет их, когда будет нужно, одним сигналом… Шесть групп он отправил в послушники, но вернулась пока первая, не дождавшись обещанного сигнала.
Увидев хана Ойрота, стражи медленно расступились.
— Та-ак! — Техтиек оглядел всех, прищурился. — Богу русских молиться научились? А где шестой? Вас должно быть шестеро!
Бывшие монахи переглянулись. Потом один из них кашлянул в кулак, хотел что-то сказать в оправдание, но получил тычок в бок, предупреждающий о молчании.
— Пропустите их! — сказал Техтиек с показным равнодушием. — Не возвращаться же им на Чулышман! Шестой явится в такой же одежде, как эти, пропустите тоже.
Повернувшись, Техтиек зашагал к своей землянке, где еще вчера был штаб бурхана, зная, что прибывшие давно спешились и теперь тащатся за ним, понурив повинные головы.
— Остановившись, Техтиек подождал монахов, жестом уложил их животами на снег, заговорил тихо, но свирепо:
— Ну? Животы нажрали, а оружием, конечно, не запаслись? По голым дорогам сюда шли, ни одного пастуха или охотника не встретили?
— У меня есть нож, — сказал один из лежащих, — а дубину в любом лесу выломать можно!
— У меня топор есть! — сообщил другой. — Дрова рубил, перебросил через ограду, потом поднял… Вот.
— Трое других почему молчат? Встать! Где Чекурак?
— У родни аракует. Ночью придет.
Техтиек пружинящей походкой прошелся вдоль пятерых парней, одетых в изодранные рясы поверх телогреек, хмуро уронил:
— Вот что… Сейчас вы сядете на своих коней, к утру пригоните отару овец и принесете два ружья! С пустыми руками не возвращайтесь! У меня нет аилов, набитых жратвой!.. Пошли!