станет лучше. В других местах, как и в обществах Запада, такую мать будут оценивать негативно независимо от того, поправился ли малыш. Аналогичным образом, популяции различаются по тому, какой вес они придают мнению древних мудрецов и советам старших. В большинстве сложных обществ мудрецам древности очень доверяли. Однако в Европе по мере того, как люди вроде Коперника постепенно понимали, что во многих аспектах устройства природы, от медицины до астрономии, древние ошибались, все меньшее значение придавалось тому, подтверждались ли их мнения новыми открытиями или последними идеями. Люди и группы, опиравшиеся на более совершенные гносеологические стандарты, которые сами по себе становились предметом дискуссии, чаще находили правильные ответы, а конкуренция за престиж в этом социальном мире способствовала оттачиванию таких гносеологических норм.
Нормы научных обществ эволюционировали в институт науки Запада. Например, в середине XVII в. в окрестностях Лондона собиралась неформальная группа врачей и натурфилософов (то есть ученых). В 1660 г. этот «невидимый колледж» был официально преобразован в Королевское общество, получив от короля Карла II хартию, сделавшую его первым общенациональным научным объединением. Несколько лет спустя эта группа начала издавать второй в мире научный журнал — «Философские труды Королевского общества» (Philosophical Transactions of the Royal Society), — который выходит по сей день. С самого начала своего существования журнал проводил экспертную оценку представленных статей и тщательно следил за датами получения текстов, чтобы обеспечить приоритет новым идеям[703].
Недавние исследования подтверждают, что научные общества действительно стимулировали инновации как до промышленной революции, так и во время ее. На основе данных о выданных в Британии с 1752 по 1852 г. патентов экономист Джеймс Доуи показал, что чем больше научных обществ работало в регионе в начале десятилетия, тем больше патентов получали жители этого региона за последующие 10 лет. Эта корреляция сохранялась, если сравнивать один и тот же регион с самим собой в разные десятилетия или если сравнивать разные регионы в одно десятилетие. Она сохраняется также, если принимать во внимание только те патенты, которые оказали большое влияние, то есть привели в дальнейшем к инновациям. Воздействие таких научных обществ на инновации было как минимум не меньшим, чем у урбанизации, плотности населения, уровня грамотности и имеющейся базы знаний — все это также способствовало повышению интенсивности инноваций[704].
Проблема этого анализа в том, что патенты могут быть не лучшим показателем интенсивности инноваций, особенно в раннюю эпоху, поскольку мы знаем, что многие известные изобретатели никогда не патентовали свои изобретения. Чтобы решить эту проблему, Доуи изучил нововведения, представленные на первой Всемирной выставке, прошедшей в 1851 г. в Лондоне. Из 8200 заявок британских изобретателей для экспозиции были отобраны примерно 6400. Из этих 6400 экспонатов около 30 % получили призы за свою полезность и новизну. Анализ данных как об отобранных экспонатах, так и о лауреатах свидетельствует о важнейшей роли британских научных обществ. Чем больше членов таких обществ жило в том или ином регионе, тем больше экспонатов из этого региона было представлено на выставке и тем больше была вероятность того, что эти экспонаты получат призы. В частности, каждые дополнительные 750 членов таких обществ в регионе увеличивали приходящееся на него число экспонатов и призов почти на 50 %[705].
Но почему в одних регионах было больше научных обществ, чем в других?
Напомним, что после того, как в XVI в. протестантизм подорвал монополию Церкви, появилось множество религиозных конфессий, которые начали конкурировать между собой за прихожан. Хотя большинство протестантских конфессий решительно выступали за всеобщую грамотность, многие из них по-прежнему враждебно относились к науке, инновациям и понятию прогресса. Однако несколько протестантских конфессий воспринимали науку, технологические усовершенствования и предпринимательство по-иному — зачастую как средство исполнения Божественной воли. Анализ, проведенный Доуи, показывает, что несколько протестантских конфессий, которые позже слились в унитарианство, способствовали формированию научных обществ. В районах, где имелись общины унитариев, вероятность появления такого общества была почти в четыре раза выше, чем в других. Это означает, что в унитарианских районах научные общества, как правило, возникали почти на полвека (46 лет) раньше, чем в районах без унитариев. Со временем социальный и экономический успех этих протестантских сект подстегнул конкурентное подражание со стороны других конфессий — так что люди в большинстве своем стали более открыты для науки. Это говорит о том, что в Великобритании унитарианство способствовало созданию научных обществ, а научные общества стимулировали инновации[706].
Во Франции интенсивность инноваций также можно увязать с научными обществами, взаимосвязанностью городов и некоторыми формами протестантизма. Как и в Англии, во французских городах, где научные общества появились до 1750 г., экономика росла быстрее, по крайней мере до 1850 г. Здесь мы можем копнуть глубже благодаря данным о подписчиках на самое известное периодическое издание эпохи Просвещения — «Энциклопедию» (Encyclopédie) Дени Дидро, число которых можно рассматривать как показатель включенности городов в интеллектуальные сети. Помимо эссе ведущих мыслителей о государстве, религии и философии, «Энциклопедия» содержала материалы о новых технологиях и распространялась среди тысяч представителей городского среднего класса в 118 французских городах. Детальный анализ показывает, что чем больше (на душу населения) в том или ином французском городе было подписчиков «Энциклопедии», тем больше инноваций (экспонатов) из этого города оказалось представлено на Всемирной выставке 1851 г. и тем более этот город процветал на протяжении столетия после 1750 г. Другими словами, города, которые были прочнее включены в коллективный мозг Европы, внедряли инновации и развивались активнее, чем те, что были включены в него в меньшей мере. Зависимость между экономическим ростом и взаимосвязанностью городов прослеживается как до, так и после Французской революции, но не ранее 1750 г., так что мы не видим корреляции между накопленными к этому времени запасами ноу-хау, с одной стороны, и богатством или качеством инфраструктуры, с другой[707].
Почему некоторые французские города подключались к коллективному мозгу Европы более эффективно, чем другие?
Как и в случае с английскими унитариями, одним из важных факторов, вероятно, было распространение кальвинистского извода протестантизма в виде рассеянной по всей стране общины гугенотов. Сравнивая их около 1700 г. с французскими католиками, наблюдатели описывали гугенотов как «трезвых», «трудолюбивых» и решительно настроенных учиться чтению, письму и арифметике. Отмечалось также, что они были «деятельны в торговле» и имели для этого «настоящий талант». Полвека спустя другой автор отмечал у гугенотов «бережливость», «рвение к работе», «старомодную экономность», неприятие «роскоши и праздности» и способность «схватывать любые новые идеи». Он предположил, что «великий страх гугенотов перед судом Божьим» заставлял их концентрироваться на экономических достижениях. Эти наблюдения согласуются с современными исследованиями влияния протестантизма на психологию, о которых