изучения и последовательных рассуждений.
Хотя это еще и вопрос словарного запаса.
Вот, например, если бы вы сказали какому-нибудь римлянину из былых времен, самому образованному, самому литературно одаренному из римлян, Горацию к примеру… или же какому-нибудь греку, самому ученому, Аристотелю, если хотите… если бы вы сказали ему такую фразу, одновременно и поэтичную, и научную: «Когда-нибудь, о мудрейший, галеру будут двигать вперед грозовые разряды».
Я так и вижу, господин президент, как при этих словах Аристотель улыбается, а Гораций пожимает плечами…
Однако через несколько лет та фраза, которую вы только что сочли абсурдной, будет столь же обыденной и естественной, сколь обыденно и естественно говорить сегодня, спустя две тысячи лет после Горация и Аристотеля: «Есть корабли, которые движутся за счет электричества».
Президент республики снова впал в свой елисейский сон.
– Сарванов следует уничтожить! – пророкотал всем известный министр.
Заседание продолжилось, и в конце была принята декларация, «призывающая палаты вотировать кредиты на разработку проектов, призванных противостоять новому паучьему вторжению – впрочем, маловероятному».
Глава 17
Новое послание Тибюрса
Астроном вышел из Елисейского дворца совершенно разбитым. Лишь за счет неимоверного усилия воли ему удавалось сохранять оптимизм на заседании совета. В его душе боролись отцовское горе и рассудительность ученого. То была ожесточенная борьба, но до чего же мучительно рисовать будущее человечества в радужном цвете, когда собственное будущее видится тебе черной дырой!
Деморализованный, он вернулся домой, полагая свою миссию выполненной и думая лишь о том, как бы поскорее снова отправиться в Мирастель, где его уже ждал доктор Монбардо. Мсье Летелье хотелось быть там (сама эта мысль была для него адской мукой!), когда в просыпавшемся на Бюже граде трупов… Ох! Эта проклятая мысль, которая беспрестанно приходила ему в голову и закончить которую ему никогда не хватало смелости… Господин д’Аньес ждал его на бульваре Сен-Жермен. Герцог имел вид столь мрачный, что астроном тотчас же вспомнил об их неосуществимых планах и еще больше пал духом.
Д’Аньес поделился с господином Летелье переполнявшим его душу отчаянием. Знакомые инженеры, все до единого, советовали ему не питать даже малейших иллюзий. Ученые постановили, что невидимый мир недоступен, и от этого герцог мало-помалу превращался в неврастеника. По ночам, в кошмарных снах, ему являлись надвоздушные видения: вивисекции, противоестественные браки, мастерские, где из людей делали чучела, и т. д., а днем его посещали самые бредовые мысли. Ему тоже не удалось избежать фобии невидимого, которая тогда изводила людей впечатлительных, вынуждая их средь бела дня передвигаться на ощупь, из-за чего иногда казалось, что по улицам бродят толпы слепых. И когда из своего окна герцог д’Аньес взирал на снующих туда и сюда прохожих, они представлялись ему коллекцией помещенных в аквариум рыбок!
– Если бы у меня оставалась хотя бы самая крохотная надежда! – произнес он вдруг с робкой полуулыбкой.
Господин Летелье вскинул руки, но лишь для того, чтобы тут же опустить их в знак своего бессилия, и герцог д’Аньес поспешил пробормотать:
– Да, я и сам прекрасно знаю… Нужно было бы быть безумцем… таким… кхм!.. как Тибюрс, к примеру, не так ли?.. Ах!.. Вот его-то точно ничто не смущает… гм…
Каким-то неестественным жестом он вытащил из кармана письмо.
– Я… гм!.. Он прислал мне это.
– Даже не показывайте мне это письмо, нет! Ах! Я уж и думать о нем забыл, об этом вашем Тибюрсе! Вот ведь действительно, есть же еще простофили, верящие в эти блаженные химеры!.. Подумать только!.. Ха! Завистливый болван! Сложите вашу бумажку, друг мой; мне от одного ее вида становится дурно!
– Конечно-конечно! – согласился герцог д’Аньес и, однако же, сам принялся перечитывать письмо безумца Тибюрса.
(Док. 845)
Бомбей, 3 августа 1912 года
Я сохраняю твердую надежду, дорогой друг, хотя и вынужден противостоять самым нелепым случайностям и самому хитрому на земле человеку – Хаткинсу.
Ты, конечно, помнишь, что, сев на корабль, я отправился в погоню за неким Ходжсоном и его дочерью, которые, как я полагал, и были Хаткинсом и мадемуазель Марией-Терезой. Я обнаружил их в Сингапуре с поразительной легкостью. Теперь это были пожилой протестантский пастор и его старшая сестра! Они столь явно старались попасться мне на глаза, что я тотчас же заподозрил ловушку; эти двое стариков были сообщниками Хаткинса, которые отплыли вместе с ним и теперь взяли ту же фамилию, под которой американец и мадемуазель Летелье были известны на корабле. Пока я занимался ими, Хаткинс и его спутница бежали. Снова бежали: значит, это наверняка были они.
Куда именно они направились, я обнаружил, применив дедуктивный метод. С момента их прибытия лишь два корабля снялись с якоря: один ушел в Калькутту, другой – в Мадрас.
Мой гений подсказывает мне: Калькутта. Я отплываю туда и, дав кому надо на лапу, узнаю, что ни один из прибывших даже мало-мальски не был похож на разыскиваемых мною особ. Выкурив несколько трубок, я признаю свою ошибку и рассчитываю вновь выйти на их след в Мадрасе. И вот уже я опять плыву по морю со значительным отставанием. Но в Мадрасе я, к моему величайшему удовлетворению, выясняю, что интуиция меня не обманула: двое молодых молдаван мужского пола только что выехали на поезде в Бомбей под именами братьев Тинска, прожив несколько дней в гостинице. Правда, прибыли они не с востока и не из Сингапура, да и не на корабле, а с севера, из Хайдарабада, и по суше…
Но так ли это важно? Ведь Тинска – это анаграмма фамилии Хаткинс, за вычетом буквы «Х», разве нет?
Они были в моих руках!
Не тратя время на всякие пустяки, я запрыгиваю в скорый поезд до Бомбея, где рассчитываю сцапать мадемуазель Летелье в обличье молодого юноши… Но там, в хаосе большого города, разыскать этих псевдомолдаван мне так и не удалось. Сегодня утром, однако, после тысячи запросов и грубых отказов (так как я не обладаю внешностью Шерлока Холмса, которая внушает преклонение и почтительность) я узнал в агентстве Кука, что некая греческая компания, состоящая из четырех персон (двух супружеских пар), Енисерлисов и Ротапуло, только что отплыла в Басру (регион Персидского залива).
Из Басры они планируют подняться по реке к Месопотамии и оттуда, уже по суше, добраться до Константинополя, чтобы затем вернуться в Грецию. Я уверен, что Монбардо-д’Арвьер присоединились к Хаткинсу и мадемуазель Летелье и что вторая греческая пара – именно они и есть! Агентству они предоставили кучу неслыханных подробностей относительно того, что они собираются и что не собираются делать. Видимо, они сказали себе: «Тибюрс никогда не