Читать интересную книгу Непрямое говорение - Людмила Гоготишвили

§ 29. Вопрос о влиянии языковых форм сцеплений на течение актов сознания и о возможности обратного влияния. Роль формально-апофантических, т. е. семантических и синтаксических, собственно языковых сцеплений в последовательности актов чистого сознания (указанный выше пятый тип сцеплений) – тема особая, имеющая отношение к проблеме степени расхождения или, что то же, степени взаимодиффузности инсценированной языковой и органичной ноэтической синтактики, а в перспективе – языка и смысла.

Уже говорилось, что последовательность языковых актов в высказывании всегда тем или иным образом организована. Присуще ли качество последовательной «организованности» и другим типам потока актов сознания или оно свойственно только языковым актам в высказываниях? Интерес этого очевидно упрощенно поставленного вопроса вот в чем: если организованность свойственна только языковым актам, то языковые акты должны быть признаны тем, что организует по природе вольный (спонтанный) поток актов сознания в некое оформленное движение. Ситуация, как представляется, не предполагает однозначного ответа.

Если понимать дело так, что без своего наименования ноэма как смысл окончательно не конституируется, что факт завершения конституирования ноэмы эксплицируется и закрепляется именно актом номинации, то этот акт эксплицирующей номинации надо непосредственно вводить в состав тех имманентных актов сознания, которые не направлены на создание выдаваемого вовне к другому высказывания. При таком понимании принято полагать, что язык обладает, наряду с другими, смыслообразующей функцией в «чистом» сознании. В определенной мере (но не в абсолютной, так как возможно разведение ноэмы и ее имени – см. ниже) это так, видимо, и есть: движение «чистой» мысли, как бы ни толковать последнюю, невозможно без хотя бы выборочных, избранных или промежуточных – временных – номинаций (Гуссерль говорил в связи с этой темой о законе поддаваемости всех моментов потока актов сознания номинации; присовокупим сюда же внутреннюю речь с ее наполненностью предикатами). В этом плане сферу значений и язык как сущностно связанный с нею можно считать естественными (со)организаторами упорядоченности течения актов сознания: это – черное; если черное, то не белое и т. д.

Но означает ли это, что поток актов сознания не имеет иных источников своей организации, что он выстраивается в связную последовательность только в соответствии с закономерностями значений, языкового выражения и других языковых процессов, включая коммуникативные? Ведь при положительном ответе придется в том числе считать, что сам интенциональный объект, будь то смысловая предметность (ноэматический состав сознания) или объект чувственного восприятия, выступающий в языке в качестве референта, никакого влияния на процесс организации потока актов сознания не оказывает. Последнее вряд ли возможно: то, на что направлены акты, имеет свои формы как-дан-ности (профили, рельефы, разные планы и т. д.), которые в значительной мере определяются соответствующими им ноэсами, однако, будучи именно так, а не иначе данными в отдельных ноэсах, эти формы как-данности интенциональных объектов уже и сами влияют тем самым на организацию последовательности актов сознания и на конституируемые в них целокупные ноэмы, а через ноэтические закономерности они оказывают влияние и на организацию соответствующих языковых актов в случае коммуникативного выражения данного интенционального переживания. Скажем, в потоке означивания: это – черное; если черное, то не белое; это – чернильница и т. д. появление значения «чернильница» не связано со значением «черное»: для появления этой ноэмы был необходим дополнительный неязыковой акт восприятия, интенционально (без зависимости от языковых форм соединений актов) сцепленный с предыдущими по объекту интенции. Поясним это грубой иллюстрацией: осмотр дерева как целого проходит в том числе и по тому алгоритму, который задан качествами самого дерева как объекта чувственного восприятия, а не только в соответствии с семантическими закономерностями сцеплений актов языкового выражения, в которых параллельно может закрепляться и выражаться результат каждого отдельного акта созерцания. Любой неаналитический «скачок», точнее, «неаналитическое сцепление» актов при становлении смысла не может быть только языковой природы (в противном случае надо будет считать, что связь потока актов сознания с его интенциональным объектом обеспечивает сам язык, т. е. что обеспечивают эту связь те самые формы организации, которые язык вносит в течение актов сознания; язык и сознание в таком случае сливаются в непрозрачно темное «одно»).

Кроме того, алгоритм сцепления в организованную последовательность актов сознания, в том числе и направленных на общий интенциональный объект, определяется не только зависимостью от объекта интенции и от «уже» эксплицированных значений, но и самой интенцией чистого Я: акты могут соединяться в последовательность, синтезироваться, разделяться, налагаться, рефлектироваться, оцениваться, переходить друг в друга, подвергаться негации, аннигилироваться, отстраняться и т. д. в вольно-спонтанной интенциональности Я. Это – зона собственно ноэтической синтактики актов сознания, которая всегда «участвует» в создании высказывания и типологические формы сцепления которой должны для их понимания инсценироваться языковым высказыванием.

Разумеется, далеко не очевидно, что возможен абсолютно ничем, кроме вольной интенции Я, не управляемый, в полном смысле субъективно спонтанный поток актов сознания. Ведь даже когда нет отрефлексированной и заданной цели (из будущего влекущей акты к себе в определенной последовательности), а значит нет и конституирующих промежуточных и финальных номинаций, когда у сменяющих друг друга актов нет ни единого объекта интенции, ни единой интенции, спонтанный поток сознания тем не менее может быть ведомым (здесь может играть роль многое, начиная от подспудных настроений, физических состояний, например, испытываемой фоновой боли, и т. п. и кончая архетипами, «мифологемами» и сферой бессознательного, включая его языковую ипостась, или неосознанным влиянием извне, включая чужое языковое влияние). Нет никаких причин не признавать возможности скрытых бессознательных стимулов и организаторов в «вольно-спонтанном» потоке переживаний, в том числе – неосознанно и скрыто языковых. Не исключено даже, что свободное чувственное восприятие дерева тоже может скрыто управляться некими бессознательными языковыми архетипами, сопровождающими в сознании жизнь лексемы «дерево». В своем движении сознание и язык сущностно переплетены.

Однако в любом случае – и на этом, как представляется, есть причины настаивать – язык не может оцениваться как единственный организатор потока актов сознания (а значит, и смысла); вряд ли стоит исключать также и то, что могут существовать и такие потоки актов сознания (такие смыслы), где язык абсолютно не действует. Причина симметрична: как язык влияет на поток актов сознания, так и организация последовательности неязыковых актов сознания в свою очередь может влиять на организацию последовательности языковых актов. Не исключено, конечно, что существуют такие последовательности языковых актов, в которых абсолютно выключены закономерности сочетания актов неязыковой природы и действует исключительно сам язык, но, как и в предыдущем допущении, это несердцевинная крайность. Не только по этим крайним зонам, но и в целом ситуации здесь зеркальны: у потока актов сознания есть свои – внеязыковые – «механизмы» сцепления и вместе с тем – существенная зависимость от языка; у потока языковых актов тоже есть свои собственно языковые закономерности сочленения актов (семантические, грамматические, синтаксические), отличные от автономных закономерностей сочленений неязыковых актов сознания, но есть и существенная зависимость от них. Кроме того, в обоих случаях наряду с собственными закономерностями, с закономерностями описываемых параллельных сфер, со сцеплениями, диктуемыми интенциональным объектом и/или референтом, а также детерминированными интенцией как таковой, могут действовать универсальные инвариантные структуры, в том числе бессознательные – и чисто смысловые, и языковые.

Из числа неязыковых инстанций, способных влиять на организацию последовательности актов говорения, мы остановимся на ноэтических закономерностях последовательности неязыковых актов сознания, на ноэтической синтактике и на фундируемом ею ноэтическом смысле.

Глава 2. Ноэтический смысл

2.1. Ноэтический и ноэматический смыслы

§ 30. Вопрос об объеме понятия «смысл». С точки зрения проблемы отношения «смысла» и языка, понятие «непрямое говорение» представляет собой оксюморон. Непрямое говорение – значит, есть некий смысл, который выражается лишь косвенно, непрямо; с другой стороны, это непрямое говорение – значит, эта косвенная, небуквальная ипостась смысла передается именно и только через говорение, т. е. языковой процесс. В феноменологии непрямого говорения тем самым предполагается наличие некоего «зазора» между языковой плотью выражения и выраженными в нем смыслами, или – неизоморфности высказывания и смысла. Гуссерль в частично схожем смысле говорил об асимметричности, в этом же ключе – при разных концептуальных обоснованиях – понимали ситуацию и Вяч. Иванов (символизм которого есть одновременно и признание асимметрии, и обоснование специальных форм ее преодоления), и А. Лосев (усматривающий асимметрично-модификационные границы между естественным и эйдетическим языком, заступившим в его концепции место эйдетики и послужившим концептуальным основанием для лосевской версии понимания «непрямоты» естественного языка), и М. Бахтин (подчеркивавший взаимосвязанность языка и предмета его интенции и одновременно «принципиальность границ» смысловой силы языка). Схожей по этому параметру точки зрения придерживаются М. Мерло-Понти, П. Рикер, Ж. Женетт и многие другие. Непрямой смысл имеет прямое отношение к этому по-разному понимаемому «зазору».