У меня прямо сердце защемило. Удивительная харизма у этой красненькой: тут жить осталось пять минут, а я о бедной машинке думаю…
Август с бумагами. Непроницаемый и сосредоточенный. Никаких эмоций. Как будто все так и надо. Набрал код, отошел.
И начался такой отвратительный спектакль, за которым я в иных обстоятельствах наблюдала бы, саркастически хохоча.
Около машины поднялась суета. Министр ломанулся к ней с одной стороны, с другой – Павлов. Павлов пытался оттеснить Августа, Криса и Фатиму в нашу сторону, они пятились. А пока они пятились, между людьми проскользнул маленький хрупкий старичок – Ашен. Никто и не понял, когда он успел открыть дверцу и нырнуть в салон. Все увидели его уже, когда он выбрался из машины задом, словно рак из норки, держа в руках небольшой куб черного металла.
Ронту кинулся к нему, отпихнув Тессу с такой силой, что та упала. Один из телохранителей министра без колебаний пнул Ясмин Фору в живот. А вы как хотели? Вы думали, кто-то станет делиться с вами властью? Я предупреждала. Ронту выхватил кубик из слабых пальцев Ашена, прижал к себе. Отбежал на пару метров, его догнала Тесса, вцепилась в локоть. Ронту стряхнул ее, вполголоса распорядился – и мордовороты быстро оттолкали ее в нашу сторону. Тесса возмущенно завыла – и получила в зубы прикладом. Ронту сделал еще несколько шагов, опомнился, повернулся к Павлову:
– Полковник! Вы нашли?
– Да, господин министр. – Павлов достал из кармана герцогский кларийский перстень, который забрал у меня при обыске. Подошел, вложил его в ладонь министру.
– Превосходно, превосходно… – Министр пятился, ставя телохранителей между собой и Павловым. – Ну вы тут заканчивайте без меня. Вы знаете, что делать.
И он, никого уже не стесняясь, побежал к своей машине.
Беги-беги, засранец.
Впятером они утрамбовались в салон, заурчал двигатель. Я внезапно поняла, что Август глядит на красную машину Кузнецова. И глядит вовсе не с тоской, а с деловым таким интересом.
Машина министра взлетела и начала набирать высоту.
А мы остались на площадке в окружении трех десятков солдат, державших нас на прицеле.
* * *
– Капитан Флинн, – сказал Павлов, не отрывая взгляда от уносившейся вдаль машины министра, – освободите заложников.
Зря он это сказал. Надо было сразу бить. Сразу и насмерть.
Флинн уставился на него с хорошо читаемым выражением лица: мол, я так и знал, гаденыш. Я прикинула дистанцию – нет, далеко. Не успею допрыгнуть, подкатиться Флинну под ноги, сделать его легкой добычей. Солдаты меня собьют на подлете. Павлову, может, полсекунды выиграю, но себя не спасу. А остальные еще дальше… Я-то видела, что все, кроме Ашена, произвели в уме те же нехитрые расчеты.
Павлов стоял от капитана справа, да еще и вполоборота. Самая невыгодная позиция. Флинн вырубал его одним ударом правой, а Павлов не мог достать его левой.
– Что вы на меня так смотрите? – удивился Павлов. Он как будто не понимал, насколько все у него плохо. Да бей ты его уже, хрен ли тут турусы на колесах разводить… – Мечтаете оказаться на скамье подсудимых за массовое убийство?
Флинн ухмыльнулся шире. По его малозаметному знаку нас четверых – меня, Радху, Весту и Марию – взяли на прицел.
– Флинн! – не унимался Павлов. Да сдурел он совсем, что ли? – Письменного приказа не было. А если бы и был, этот приказ – заведомо преступный. На что вы надеетесь, Флинн? На то, что паршивец Ронту завтра скажет: да, я приказал убить этих людей? Вы глупец. Он свалит убийство на вас. Так что послушайте меня – освободите заложников.
Именно в этот миг все и произошло.
Радха рыбкой метнулась в ноги парню, который целился… нет, не в нее. В Марию. Грохнул выстрел.
Я за доли мгновения успела вспомнить многое. И то, что говорила Леони – Радха склонна к глупому самопожертвованию, – и то, что сказала Радха.
Она сказала, что в неоплатном долгу перед Марией.
Радха оседала на черную, сухую, пыльную землю где-то в Дмитровском районе Большой Москвы. Оседала улыбаясь, с остановившимися глазами, прижав руку к груди, на которой выступило совсем мало крови.
Поразительно мало.
И до меня не сразу дошло, что значит этот звук. Тупой, сочный, влажный хруст. Тот хруст, с которым хороший нож входит в тело при колющем ударе.
Я подняла глаза – Флинн все еще падал. С собственным штурмовым ножом под челюстью. Он падал как-то невозможно долго, целую вечность, и еще до того, как он обрушился развалинами Вавилонской башни, прозвучали четыре коротких, сухих выстрела.
Интересно, сколько же лет Павлову? Не меньше шестидесяти. Он уже не человек, а конструктор. У него спротезировано, заменено, регенерировано все, что только поддается этим манипуляциям, причем не по одному разу.
И все равно он оказался быстрее тридцатилетнего, полного сил мужика.
Он ухитрился левой рукой спереть у Флинна нож и воткнуть ему в глотку. А правой – застрелить четверых, которые держали нас на мушке. И все это удалось ему потому, что Радха на какую-то долю секунды отвлекла внимание Флинна.
Павлов нагнулся, забрал пистолет Флинна.
– Дорогие мои! – Его голос в оглушительной тишине прозвучал скрежетом гвоздя по стеклу. – У меня был квинталин. Так что все, в кого стрелял я, живы. Кроме этого урода, – он пнул тело Флинна. – А вот в его пушке – заряды боевые, – и он повел стволом. – Кто-нибудь еще жаждет выполнить преступный приказ?
Молчание.
– Сержант Харпер! – позвал Павлов.
– Да, сэр! – откликнулся парень, еще здоровей Флинна.
– Лично вы горите желанием выполнить преступный приказ?
– Никак нет, сэр! Сэр, разрешите обратиться?
– Разрешаю.
– Сэр, я только выполнял приказы капитана Флинна.
– Скажете федералам. Я подтвержу. Если вы будете благоразумны.
– Так точно, сэр. Сэр…
Он глядел на Радху.
– Она живучая, – заметил Павлов. – Займитесь остальными, я вызову медиков.
С меня наконец сняли наручники, и я подбежала к Радхе. Около нее уже стояла на коленях Мария.
– Мария, – сказала я. – От тебя утаили. Энрике умер.
– Я знаю, – бесстрастно произнесла она. – Ко мне во сне пришел черный человек и сказал: прощай, жена, ты была мне добрым товарищем.
– Стреляла она.
– Это не имеет значения. Делла, как ты не понимаешь? Я смирилась. Я вручила судьбу свою Господу. Я желала смерти свекрови, и она умерла, и вместе с нею погиб мой муж. Я больше никому не желаю смерти. Пусть уцелеет виновный, лишь бы вместе с ним не погиб праведник…
Кто-то бросил мне перевязочный пакет. Я подняла голову – Август.
– Она еще жива, – сказал он.
Ирония судьбы – Радха получила такую же рану, как Энрике. Только у меня был запас времени, чтобы спасти ее. Я перевязывала ее, Мария рядом на коленях молилась. За ее, мать-вашу-за-ногу, исцеление. Я приподняла веки Радхи:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});