учит кого попало заклинаниям, способным прикончить не только других, но и тебя самого – настоящие волшебники знают чары получше…
Новые противники на место прежних что-то не спешили. Неужели до сих пор не сообразили, что к чему? Боги, ну эти оттийцы и тупые. Впрочем, нет, на самом деле всё, наверное, просто произошло очень быстро, только ты один застрял в своей дурной вечности… А охране и без тебя есть чем заняться. Спасибо сотне экатона Вири.
Что ж, так даже лучше.
Он должен был сделать то, зачем он сюда пришёл.
В сердце укололо: Элиас. Ты ведь не можешь просто оставить его так. Нельзя на земле, нельзя, чтобы наступали грязными сапогами, чтобы-… Лексий запретил себе думать. Он запретил себе даже смотреть вниз. Если посмотришь – уже никогда снова не соберёшь себя из осколков. Нужно закончить начатое. Возьми себя в руки, маг. Нужно.
Сжимая рукоять меча, Лексий перешагнул через кого-то, лежащего под ногами, и направился к двум оставшимся в живых волшебникам. Волшебницам, но и это тоже было уже неважно.
На сей раз они ждали, откуда ждать нападения, и, само собой, усилили свою защиту, наложив собственные чары поверх чужих. Найти в таких трещину было почти невозможно.
Лексий не стал даже пытаться.
Он ударил по их магическому щиту самым сильным заклинанием, которое смог вспомнить. Зачем выискивать в стене слабое место, если можно как следует садануть по ней тараном? Это было варварским нарушением неписанных правил практической магии, за подобную выходку Бран поставил бы его коленями на горох, и именно поэтому те двое оказались к такому не готовы. Эффект превзошёл все ожидания: Лексию удалось не только пробить защиту волшебниц, но и оглушить их обеих. Слаба́чки, и как они вообще дотянули до конца войны?..
Когда он приблизился к одной из лежащих, первого взгляда на белое лицо со струйкой крови из носа хватило, чтобы понять: эта готова. С чего бы это она? Вроде не должна была. Наверное, изначально была какая-то хлипкая. Проблемы с сердцем или что-нибудь, такое тут пока лечат плоховато… Лексий решил, что если вдруг встретит Регину лично – мало ли, вон, реял же с утра там, на поле, её личный штандарт, – то посоветует ей заставлять подчинённых проходить медкомиссию. И ещё скажет, что выставить на поле боя волшебниц-женщин было чертовски умно. С ним самим почти сработало. Почти.
Вторая, хоть и лежала пластом, особо не пострадала и через пару минут должна была прийти в себя. Ну уж нет, госпожа коллега, эту битву вы проиграли, теперь отдыхайте. Лексий направился к ней…
– Эй, ты!
Голос был неожиданно знакомый. И лицо тоже.
Запыхавшийся и встрёпанный, Пал Данаи только-только вырвался из общей драки. Его одежда была запачкана кровью, в крови был и меч, и, кажется, оттиец тоже узнал того, с кем судьба решила свести его снова.
Вот так встреча.
Какое-то время, не приближаясь, они молча смотрели друг на друга. Лексий рассматривал миловидное круглое лицо, чёрные волосы; этим светло-карим мягким глазам больше пошёл бы блеск веселья, чем исполненный ненависти прищур… Интересно, сколько ему? Лет двадцать? На ум некстати пришло, что слегка неуклюжая с виду фигура Пала, наверное, была бы пухлой, не вступи парень в армию. И… что он чем-то похож на Рада. Только моложе.
Его мать заботилась о Раде, когда тому больше не к кому было пойти…
Лексий стиснул зубы. Кого-то другого тоже ждёт домой мама. Там, в Гелльсе. Почему госпожа Данаи должна дождаться, а она – нет?
Он заставил себя проглотить клокочущий гнев и продолжил путь к лежащей на земле женщине. Он дал Данаи шанс не вступать в бой – но Пал решительно шагнул вперёд, преграждая ему путь. Дурак. Ему что, так не терпится умереть?..
Но потом Лексий вгляделся в полные решимости карие глаза и понял: оттиец рвётся защитить эту женщину не только из чувства долга.
Именно это почему-то стало последней каплей. Какого чёрта! Пропасть побери, какого чёрта, ладно ещё дурная царевна, влюбившаяся во врага-чародея, ладно ещё Рад со своей королевой, мимоходом разбившей ему сердце, но, видит небо, Радов порученец, влюблённый в волшебницу Регины – это уже слишком! В конце концов, в реальности мы или в комедии Лопе де Веги, где слуги комедийно повторяют любовную линию господ?! Айду и Наллен, местный амур или знатный трикстер, или пьёт, не просыхая, потому что иначе весь этот проклятый балаган ничем не объяснить…
Когда ты полон почти до предела, одной маленькой капли хватает, чтобы хлынуть через край.
Лексий зарычал сквозь зубы и атаковал первым – с таким напором, что Пал едва сумел защититься. Конечно, его любовь к кому бы то ни было была его личным делом. Просто злость Лексия на этот мир – за Рада, за Элиаса, в конце концов, за себя, за всю усталость, всю неприкаянность и всю боль – вдруг стала ненавистью к этому парню из далёкой оттийской деревни, который ни в чём не был виноват. Наверняка Данаи точно так же не хотел никому ничего плохого – просто искал работу и грезил о подвигах, как все мальчишки, которые понятия не имеют, на что на самом деле похожа война. Оттиец… Враг. Это слово отдавало солёным привкусом крови. На страницах книг оно было совсем не таким.
Данаи был куда более опытным воином, Данаи был просто-напросто сильнее, но движущая Лексием ненависть заставляла противника отступать. Пытаясь переломить ход стычки, Пал сделал движение рукой, держащей меч…
И время остановилось.
Лексий знал этот трюк. Обманный манёвр. Элиас делал его тысячу раз, и Лексий всегда попадался.
«Айду и её брат, ты держишь эту штуку, как девчонка!». «Знаешь что? Если когда-нибудь окажешься в настоящем бою, лучше сразу беги». «Я же говорил, что ты никогда не научишься»…
Лексий не дал обмануть себя в тысяча первый раз.
Данаи отшатнулся, зажимая ладонью рану в боку. Видимым усилием воли попытался остаться на ногах, не смог, упал на одно колено; кровь ручьями струилась у него между пальцев. Лексию было всё равно, встанет он когда-нибудь снова или нет. Лишь бы сейчас не мешал.
На удачу, последняя волшебница всё ещё не пришла в себя. Лексий не разглядывал её лица – почему-то запомнил только длинную косу, змеяющуюся в грязи. Он хорошо слышал, где в этой груди бьётся сердце. Не бойся, ты даже не заметишь, как умрёшь, мучить тебя я не стану…
Его рука не дрогнула, когда он поднимал меч, и едва ли дрогнула