Лексий прижал Ладу к груди и почувствовал себя так, словно всей этой зимы не было. Просто не было, и всё. Он забыл, из-за чего они расстались, забыл, что не хотел больше о ней вспоминать. Лада дрожала, как перепуганный зайчонок, и, закрыв глаза, Лексий слушал своё заходящееся сердце, не верящее, боящееся поверить своему счастью…
– Я знаю, ужасно глупо было сюда приезжать, – Лада подняла заплаканные глаза; её лицо опухло от слёз, но, пропасть побери, это было самое прекрасное лицо на свете. – Но я д-должна была… должна была тебя увидеть…
Думал ли ты когда-нибудь, что у тебя появится человек, который последует за тобой и в столицу чужой страны, и на войну, где страшно даже самым сильным?
– Я так рад, что ты здесь, – выдохнул Лексий.
– Лексий, прости меня, – всхлипнула Лада. – За… всё, вообще за всё, и… за то, что тогда случилось, я… я тогда всё испортила, я знаю, я ужасная, но я-… я-…
Лексий обнял её ещё крепче.
– Тшшш, – шепнул он, – ты ни в чём – ты слышишь меня? – ни в чём не виновата. Всё хорошо. Всё хорошо… Ничего этого не было. Давай просто забудем, и всё.
Лада шмыгнула носом, отстранилась и огляделась кругом.
– Как у вас тут всё… – сказала она, пытаясь улыбнуться. – К-как будто в «Знамение власти» попала… – она снова устремила взгляд Лексию в лицо. – А правда, что уже завтра… всё решится?
– Наверное, – сказал Лексий. – Так говорят.
Лада опустила голову, и из её глаз хлынули новые реки слёз.
– Так страшно, – выговорила она. – А что, если я больше тебя не увижу? Что, если ты-… если я-… из невесты – сразу вдовой… – её голос прервался; она закусила губу, покачала головой, словно чего-то не понимала, старалась, но никак не могла понять. – Айду, зачем вы все вообще затеяли этот кошмар? Зачем люди воюют? Вот ты – ты ведь здесь ради чего-то… Ради чего?
Она спросила, и Лексий не сразу нашёл слова, чтобы ответить… потому что ответ стоял прямо перед ним.
Всё вдруг разом стало так понятно и просто.
Ради тебя, дурочка. Ради твоих родителей и их гостеприимного дома, на порог которого я, может быть, больше не ступлю. Ради Халогаландов, которые всё ещё меня помнят и сажают тюльпаны в саду. Ради деревни, по которой Тарни до сих пор скучает, хотя его место не в ней… Ради матери моего брата там, в Гелльсе, из-за которого всё и началось. Ради того, чтобы те, кто бежал, могли вернуться в Урсул. Домой.
Раньше ему казалось, что он попал на эту войну случайно. Что его самого она не касается. Но это было неправдой. Эта война с самого начала была его войной. Просто жемчуг и стекло иногда так похожи.
– За нами Урсул, – сказал он мягко.
Урсул не был просто столицей. Он был городом, который приютил тебя, когда ты потерялся и не знал, куда идти. Городом, где ты нашёл друзей. Городом, где признавался в любви и предлагал руку и сердце. Там похоронен твой любимый учитель; там ты, сам, по собственной доброй воле, давал присягу стране, которая стала твоей страной. Не Родиной, потому что Родина в этой жизни может быть только одна, но… домом. Тем самым домом, который ты так искал… Тем самым домом, куда ты не вернёшься, потому что ты уже там.
Лексий взял Ладу за руки.
– На следующий Айдун, когда вы будете петь благодарственный гимн, передавай богине моё «спасибо». Как там? За всё, что случилось и не случилось… и особенно за тебя. Не знаю, кем и где я бы сейчас был, если бы не ты…
Лада сжала его пальцы, высвободила руки и сняла что-то с шеи.
– Лексий, – сказала она странно ломким голосом, – это то самое… Оно твоё. Я хочу, чтобы оно снова было у тебя. Можешь даже не надевать на палец, пусть просто…
Это было кольцо. До боли знакомое ему кольцо на тонкой золотой цепочке. Лексий склонился к ней, и Лада надела его ему на шею. Потом она обняла его так крепко, как только могла. Лексий прижал её к себе; он был так счастлив, что ему было от этого больно.
Где-то сбоку от них заржала лошадь, что-то упало, кто-то отозвался на это потоком брани. Некоторые повозки уже разгрузили почти до конца. Освободившись, они наверняка повернут обратно в Урсул. Можно держать пари, никому не хочется слишком долго торчать у врага под носом…
Лада проследила за его взглядом.
– Это наш, – сказала она безжизненно, кивнув на одного из возниц, который как раз запрягал лошадь. – Ну, который согласился довезти… меня и ещё двоих. Мы договорились, что я и обратно тоже с ним. Он вроде хороший, а других я боюсь…
Лексий ничего не ответил.
Что он должен был сделать? Удержать её? До утра морозить в военном лагере, полном чужих людей? Затащить в сырую холодную палатку? Ни за что. Об этом не могло быть и речи.
– Я лучше пойду, – тихо сказала Лада, и её губы были совсем белыми. – Не могу так. Т-только больнее…
Лексий кивнул.
Долгие проводы – лишние слёзы.
Он притянул её к себе, крепко обнял, шумно вдохнул запах её волос. Выпустил.
Пожалела ли она, что вообще приехала?
– Обещай, что вернёшься ко мне, – попросила Лада. – Или нет, стой, не обещай ничего, я знаю, я не имею права тебя просить, это ведь… никто ведь не знает, что завтра будет, и…
Лексий поднёс к губам её маленькую, холодную руку.
– Я постараюсь, – ответил он.
Лада шмыгнула носом.
– Я так люблю тебя, – сказала она.
– И я тебя. Ты и представить себе не можешь, как.
Она встала на цыпочки и поцеловала его долгим поцелуем, мокрым и солёным от слёз. Отстранилась, в последний раз пристальным, долгим взглядом посмотрела ему в глаза – и, порывисто развернувшись, побежала прочь. И ни разу не оглянулась.
Лексий смотрел ей вслед и думал: правильно ли он поступил? Что, если это и впрямь их последняя встреча? Что, если-..?
Нет. Об этом он думать не станет.
Он вдохнул, выдохнул и пошёл назад к их костру.
На окраине лагеря Лексий чуть было не стал третиьм лишним, лишь чудом успев притормозить у угла палатки, за которой ссорились Элиас и Луиза. К счастью, они его не заметили. Луиза что-то говорила, запальчиво и зло, а когда второй ки-Рин ответил – с размаху ударила его ладонью по лицу; резко развернулась, хотела было уйти, но