Лонни, онемев, взглянул на Дорис.
– Я… я полагаю, что они не любят американцев, – сказал он, запинаясь.
Она нервно посмотрела по сторонам. Улица была совершенно безлюдной.
Он обнял ее рукой.
– Итак, малыш, похоже, мы пойдем пешком.
– Не уверена, что мне хочется идти туда, Лонни, – сказала она. – Эти двое, может, побежали за своими старшими братьями. – Она засмеялась, чтобы показать, что это была шутка, но в ее смехе звучала некоторая истеричность, которая не понравилась ей. Подумать только, этот вечер становился фантастическим, и это ей очень не нравилось. Ей захотелось, чтобы они остались в гостинице.
– Нам не остается ничего другого, – сказал он. – Эта улица не переполнена такси, не правда ли?
– Лонни, почему он так поступил? Просто, как это сказать, просто удрал.
– Не имею ни малейшего понятия. Но Джон дал мне для таксиста хорошие ориентиры. Он живет на улице Брасс-энд, которая представляет собой очень короткий тупик, и он сказал, что ее нет в путеводителе.
Говоря это, он уводил ее от телефонной будки, от ресторанчика, в котором подавалось на вынос еда с приправами, от опустевшего тротуара. Они снова шли по Крауч-хилл-роуд.
– Нам нужно свернуть направо на Хиллфилд-авеню, потом немного пройти налево, после свернуть на первую улицу направо… или налево? Во всяком случае, на Петрит-стрит. Второй поворот налево и будет Брасс-энд.
– Ты все это помнишь?
– Проверь меня, – смело сказал он, и ей просто пришлось рассмеяться. У Лонни был талант делать так, что все казалось лучше, чем на самом деле.
На стене висела карта района Крауч-энд. Фарнхем подошел к ней и, засунув руки в карманы, внимательно рассматривал ее. Полицейский участок казался теперь очень тихим. Веттер был еще на улице – проветривал мозги от остатков чертовщины, как он надеялся – а Реймонд закончил свои дела с женщиной, у которой украли сумочку.
Фарнхем приложил палец к тому месту на карте, где шофер, вероятнее всего, бросил их (если вообще можно было верить рассказу женщины). Да, их путь к дому юриста казался очень простым. По Крауч-роуд на Хиллфилд-авеню, от Петри-стрит к Брасс-энд, на котором было не более шести или восьми домов. Всего не больше мили. Вполне могли сами добраться пешком.
– Реймонд! – позвал он. – Ты все еще здесь?
Вошел Реймонд. Он переоделся, чтобы выйти на улицу, и застегивал молнию на легкой поплиновой ветровке.
– Уже ухожу, дорогой мой безбородый.
– Прекрати, – сказал Фарнхем, все же улыбаясь. Реймонд немного напугал его. Он был одним из тех людей, на которых достаточно один раз взглянуть и понять, что они находятся близко от границы законопорядка… но то с одной ее стороны, то с другой. От левого уголка рта Реймонда вниз почти до самого кадыка проходила белая извилистая линия шрама. Он утверждал, что однажды вор-карманник едва не перерезал ему горло ударом разбитой бутылки. Заявлял, что именно поэтому он ломает им пальцы. Фарнхем полагал, что это вранье. Он считал, что Реймонд ломает им пальцы потому, что это ему просто нравится.
– Есть сигаретка? – спросил Реймонд.
Фарнхем вздохнул и дал ему сигарету. Его пачка быстро пустела. Давая прикурить Реймонду, он спросил, есть ли на Крауч-хилл-роуд ресторанчик, где продаются приправы.
– Понятия не имею, дорогой, – сказал Реймонд.
– Так я и думал.
– У моей крошки трудности?
– Нет, – сказал Фарнхем намного резковато, вспомнив спутавшиеся волосы и пристальный взгляд Дорис Фриман.
Дойдя почти до конца Крауч-хилл-роуд, Дорис и Лонни свернули на Хиллфилд-авеню, на которой располагались внушительные и изящные дома, похожие ни на что иное, как на раковины, подумала она, наверное, с хирургической точностью разделенные внутри на жилые комнаты и спальни.
– Пока все идет хорошо, – сказал Лонни.
– Да… – начала она, и как раз именно в тогда раздался тихий стон.
Они оба остановились. Стон раздавался справа от них, где маленький дворик окружала высокая живая изгородь. Лонни пристально посмотрел в направлении, откуда шел звук, а она схватила его за руку. – Лонни, не…
– Что не? – сказал он. – Кому-то причиняют боль.
Она, нервничая, пошла за ним. Изгородь была высокая, но тонкая. Он раздвинул изгородь и увидел маленький квадратный газон, обсаженный цветами. Газон был ярко-зеленый. Посередине него находилось черное дымящееся пятно, по крайней мере, таким было ее первое впечатление. Когда она снова заглянула через плечо Лонни – он был слишком высок и оно мешало ей смотреть – она увидела, что это было отверстие, несколько похожее своими очертаниями на фигуру человека. Оттуда клубами выходил дым.
Внезапно она подумала: «ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕЛОВЕК ИСЧЕЗЛИ В КОШМАРЕ МЕТРОПОЛИТЕНА».
– Лонни, – сказала она. – Не надо.
– Кто-то страдает от боли, – сказал он, пролезая сквозь изгородь, отчего раздался острый царапающий звук. Она видела, как он пошел к этой дыре, а потом ветки изгороди сомкнулись, и она видела только смутные очертания его удаляющейся фигуры. Она попыталась пролезть вслед за ним, но к несчастью в нее до крови впились короткие жесткие сучья изгороди. На ней была кофточка без рукавов.
– Лонни? – позвала она, вдруг очень испугавшись. – Лонни, вернись!
– Подожди минутку, доро…
Сверху через изгородь на нее равнодушно смотрел дом.
Звуки стонов не смолкали, но теперь они стали еще тише – гортанные и почему-то ликующие. Неужели Лонни не слышал этого?
– Эй, есть там кто-нибудь? – услышала она, как крикнул Лонни. – Есть там… О! Эй! Господи Иисусе! – И вдруг Лонни пронзительно закричал. Никогда в жизни она не слышала, чтобы он так кричал, это было ужасно. Ее ноги, казалось налились водой. Безумным взглядом она поискала дорожку, которая вела от изгороди, и не увидела ее. Нигде. Перед глазами у нее завертелись картины – мотоциклисты, на мгновение ставшие похожими на больших крыс с покатыми головами, кот с розовой изжеванной мордой, маленький мальчишка с клешней вместо руки.
ЛОННИ! – она пыталась громко закричать, но не смогла.
Теперь раздались звуки борьбы. Стон прекратился. Из-за изгороди доносились звуки – мокрые, чавкающие. Потом вдруг Лонни вылетел сквозь изгородь, будто его вышвырнула какая-то огромная сила. Левый рукав его пиджака был оторван, а весь костюм заляпан чем-то черным, которое, казалось, дымилось так же, как яма на газоне.
– Дорис, беги!
– Лонни, что…
– Беги! – его лицо было совсем белым.
Безумным взглядом Дорис посмотрела вокруг, нет ли поблизости полицейского или хотя бы кого-нибудь. Но Хиллфилд-авеню, похоже, была частью какого-то огромного пустынного города, она не увидела никаких признаков жизни или движения. Потом она оглянулась на изгородь и увидела, как позади нее что-то двигалось, нечто еще более чем просто черное, оно казалось черным как смоль, полной противоположностью всему белому.
И оно с хлюпаньем двигалось.
Минутой позже короткие жесткие сучья изгороди затрещали. Оцепенев от ужаса, она навсегда застыла бы в неподвижности (так она сказала Веттеру и Фарнхему), если бы Лонни грубо не схватил ее за руку и пронзительно закричал на нее – да, Лонни, который никогда даже не повысил голоса на детей, ПРОНЗИТЕЛЬНО ЗАКРИЧАЛ – она все еще так и стояла бы застыв в оцепенении. Стояла бы или…
Но они побежали.
– Куда? – спросил Фарнхем.
Она не знала. Случившееся совсем погубило Лонни. Его охватила паника и чувство омерзения. Он молчал. Его пальцы сжимали ее запястье, как наручники. Они побежали от дома, который неясно вырисовывался над изгородью, побежали от дымящейся ямы на газоне. Это она помнила точно, все остальное оставило смутные впечатления.
Сначала бежать было трудно, но потом стало легче, потому что они бежали вниз по склону. Они повернули, потом повернули еще. Серые дома с высокими верандами, задернутыми зелеными шторами, пристально смотрели на
Них. Она вспомнила, что Лонни сорвал с себя пиджак, который был забрызган чем-то черным и липким, и отбросил его в сторону. Потом они оказались на какой-то широкой улице.