Знал бы Квотриус, наяривающий меня столь... неумело, о чём я думаю сейчас, тут же бы пулей вылетел из моего ануса, понимая, какую боль он мне причиняет своими движениями, резкими, не размеренными, рваными, словно сам никак не может найти правильный такт для своих движений во мне. Подумай только, Сев, в тебе...
Правильно, Сев, забивай голову мыслями, пусть и банальными, но, по крайней мере, отвлекающими тебя от того, поистине ужасного, что происходит с твоей задницей.
… Но я же был не в себе, неужели Квотриус мстит мне за то, что я сделал, не помня себя?!
Взгляну-ка я ему в глаза, раз уж поза позволяет.
________________________________
* аят (араб.) - стих Курана.
* * Разрезы на рукавах и по подолу одежды различной формы, на чаще, в виде раковой шейки, откуда и пошло название разрезов. Ecrecvisse(фр.) - раковая шейка, рак.
* * * Род мужской одежды с многочисленными сборками на спинке. Бывала длинной, церемониальной, или короткой, для охоты, к примеру.
Глава 41.
… Я в недоумении - он по-прежнему сильно любит меня, да, двусмысленное выражение сейчас получилось, но я не о пошлостях в данный момент, хотя так хочется спошлить по поводу всего этого несуразного недоразумения, которое следует называть «соитием»…
А Квотриус хочет, очень сильно хочет, чтобы и этот половой акт вписался бы, как доброе, замечательное воспоминание, в череду наших соитий. Он хочет, чтобы и мне было хорошо, ну просто замечательно, чтобы я прочувствовал это грёбанное жжение и заполненность, подавись ею Мордред! Чтобы я, поцелуй меня Дементор, полюбил бы быть боттомом… Нет, это удел натур, видимо, таких смиренных, как Квотриус или мистер Лонгботтом. О! Вот, кому на роду написано быть боттомом, хоть и «длинным». А, может, у него большой член! Нет, я даже в такой ситуации ухитряюсь спошлить - моё злоязычие неискоренимо!
Но я вижу неуверенность брата - он не понимает, почему я дёргаюсь под ним, как неживая кукла, а мои ноги, того и гляди, свалятся с его плеч - у меня нет сил их удерживать от боли в межиножии. Ну вот, он мне начал онанировать, а у меня и смазки-то, небось, нет. Я даже не могу разобраться, в стоячем ли состоянии мой член! А всё от безумного трения пениса о сфинктер при каждом возвратно-поступательном движении бёдер моего возлюбленного… делающего мне так больно и не догадывающегося об этом неприятном, думая, и для него, положении.
Где обещанное блаженство от трения члена об «орешек» простаты? Ведь никуда она у меня не делась… Мне ж не удалили её, как сделали бы Формеусу Верокцию в «моё» время.
И зачем я только вспомнил об этом коновале? Эй, кто-нибудь знает ответ на мой вопрос?!
Где обоюдное наслаждение близостью?
Где всё, что заставляет мужчин любить друг друга плотски, без стихов или поэм, которые посвящают, как это принято, Прекрасным Дамам, но вовсе не «Прекрасным Кавалерам»?
Ну, хотя бы, поцеловал он меня, что ли, для разнообразия…
Вот, блин, неведомая ебаная хня какая-то творится со мною и с ним! Он уже судорожно дёргается во мне, а эти скомканные движения доставляют моему анусу столько боли!
Почему я никогда, даже, едва просто желаючи тела Квотриуса, не любя ещё его, не забывал и о ласках во время секса, о поцелуях, полизываниях, мелких, страстных, лёгких укусах партнёра? Ведь тогда он не значил для меня столько, как сейчас... Иначе разве потерпел бы я от Квотриуса такое надругательство над собственной плотью?! Я же тоже не из стали сделан, а из мясика и костей, и сейчас мясику очень-очень больно…
Проклятая плоть!..
О-о, не-э-т, только не это…
Квотриус вышел из меня, не кончив, и сейчас начнётся «разбор полётов» со стороны неудовлетворённого моего «братца - кролика», изнуряющий, теперь уже, и душу и ослабевший от боли разум.
Видно, не активно я стонал и не в такт вскрикивал, изображая ответную страсть.
Боги! Как же я не почувствовал главного - мой член - он, оказывается, так и не возбудился от прикосновений Квотриуса, а я забыл про собственный хуямбрь и не приказал ему подняться в руках брата. Да я просто последние капли рассудка и даже шпионские, мимикрирующие навыки потерял! И всё из-за банальной боли в заднице, которую трахают, и делают это очень больно!
Вот, в чём прокол шпиона Снейпа.
Раньше, и не в постельных баталиях, а в жесточайшей реальности, я оставался нераскрытым главнодействующим шпионом Светлых сил на протяжении семнадцати лет! А сколько их погибло в ужаснейших муках на моих глазах! Кингсли никогда полностью не доверял мне, а потому посылал Ауроров внедряться в Большой Круг и, если повезёт, то и дальше. Но никому из этих исполнительных парней не повезло. Да ещё как не повезло! А меня ждало бы при разоблачении и вовсе нечто невообразимое, как мне думается. И я не ошибаюсь, нет.
Северусу уже незачем было подыгрывать Квотриусу, изображая неземную страсть, поэтому, как только его ноги оказались на ложе, он поджал их, лёг на бок, чтобы было не так больно, продолжая отвлекать разум думами о пытках, какими бы его попотчевали при раскрытии... тогда, и только через некоторое время почувствовал озноб и прикрылся покрывалом…
Квотриус сидел на поджатых коленках, не удосужившись накинуть тунику - ему, видите ли, было жарко после столь активных фрикций! Он так и не преображался, несмотря на все истероидные перепады их отношений вот уже около суток. Теперь к «оживлённому» Снейпу вернулось утерянное было чувство времени, и это постоянство облика сейчас поражало Северуса более всего. Он понимал, что этот подобный Поттеру Квотриус нравится ему. Нравится, несмотря на истеричность, несмотря на то, что он сейчас похож на Поттера, а, может… именно поэтому.
Но этот… оставшийся чужим, несмотря на болезненный половой акт с ним без капли нежности, молодой мужчина был слишком красив, чтобы долго оставаться с далеко не столь выдающимся внешними данными, а, скорее, поражающим более непохожестью на остальных ромеев и их рабов, Северусом. Как и в «настоящем» времени, когда он казался белой вороной среди англичан. Ну да, опушённые бархатными ресницами глаза, роскошные волосы, всё это было у Северуса красивым, даже тональность и модуляции голоса, но не более того. Чрезвычайно бледный, с саркастической усмешкой тонких, сухих губ, с неанглийским, «фирменным» или же фамильным снейповским носом и гордо задранным подбородком, не первой молодости мужчина.
Вечно застёгнутый на все пуговицы многих носимых в Хогвартсе одновременно одежд, преимущественно, чёрных или тёмно-синих, но последних обязательно под чёрной мантией, профессор появлялся в свете во всех оттенках синего, бирюзового и голубого с серебром - цветов герба Снейпов с искусно вышитыми домашними эльфами небольшими гербами - серебряным вороном на тёмно-синем поле.