Люмар, всего лишь едва уловимой интонацией давая понять, что бывший слушатель уже не имеет права знать что-то большее.
Теперь он стал в Ледяном Замке всего лишь гостем, и, несмотря на хорошее отношение Айл-просветителя, проблемы служителей теперь его не касаются. Тео не мог рассчитывать на другое, после того как сам вычеркнул себя из списков Школы просветителей.
– Я понимаю. Но я очень хочу, чтобы у вас всё было хорошо, – сказал Тео.
Он поблагодарил Люмара за всё и готов был уже выйти из кабинета главы Ледяного Замка навсегда, как вдруг просветитель сказал – этим своим особенным непроницаемым тоном:
– Пока я здесь, можешь заходить в гости, когда хочешь. И если ты найдёшь Защитника, то передай ему, что мы были бы счастливы видеть его в Ледяном Замке.
Тео посмотрел в спокойное лицо просветителя с удивлением и страхом. И поспешил шагнуть за порог, закрыв за собой дверь. Сердце его колотилось о рёбра, а душа пребывала в смятении. Люмар умел вывести из равновесия даже отступника, тем более такого неопытного, как Тео.
Во второй половине дня погода испортилась окончательно: пошёл даже снег, серые водянистые хлопья которого, правда, сразу таяли на камнях Ледяного Замка, но в горах легко можно было не заметить, что уже наступила весна.
Милвус Им-Онте отыскал королевского посланника (имени его он так и не запомнил) и велел ему через пятнадцать минут быть готовым отправиться в Тар-Кахол. На возражения удивлённого Тибира о том, что нужно ещё дождаться ответа главы Школы, Милвус раздражённо заметил, что если бы уважаемый тар был хоть немного наблюдателен, он бы заметил, что своё послание просветитель Люмар уже отправил, перехитрив королевских служащих.
На самом деле, мальчишка-посланник не был ни в чём виноват и не мог успеть заметить хоть что-то в Ледяном Замке – Милвус злился на себя, на то, как он упустил просветителя Инаниса. Теперь им ни за что не приехать в Тар-Кахол раньше, тем более при такой погоде. Но досада и злость выгнали лори из тёплой комнаты в путь.
Тибир, как младший по должности, обязан был подчиниться, поэтому молча собрал вещи, стараясь не подавать вида, что идея выезжать в горы вечером в снегопад ему совсем не нравилась.
Ни с кем не прощаясь, они оседлали лошадей и выехали за ворота Ледяного Замка, и скоро их серые фигуры скрылись в снежном мороке горных троп.
Стемнело довольно быстро, и лори Им-Онте, ехавший первым, остановился, указав на небольшую площадку на склоне.
– Заночуем здесь, а утром отправимся дальше, в деревню.
Тибир только кивнул, хотя он считал, что лучше добираться до деревни ночью, чем оставаться в горах при такой погоде.
Они устроили некое подобие навеса из тёплых зимних плащей, развели костёр, поужинали и уговорились, что первым следить за костром будет Милвус. Утомлённый дорогой, Тибир быстро заснул. Милвус же повёл себя странно: он выбрался из-под плаща, подошёл и осторожно заглянул в лицо своему спутнику, а убедившись, что тот спит, отвязал свою лошадь и осторожно, чтобы не разбудить лошадь Тибира, вышел на тропу. Затем он поднялся по серпантину выше – и, когда был уже почти у вершины, пустил свою лошадь галопом прямо по широкой снежной шапке, нависающей над склоном. Услышав шум, как от множества падающих деревьев, Милвус резко остановил лошадь и обернулся, наблюдая, как пласт снега – свежий снег вперемежку с подтаявшим, накопившимся за зиму, – сначала медленно, затем всё быстрее сползает по склону и накрывает две точки недалеко от тропы: незадачливого королевского посланника и его лошадь. Некоторое время они держались на поверхности, но затем скрылись под толщей снега. Снег забил их рты и носы, а застыв, быстро покрывался ледяной коркой, лишая пленников лавины малейшей надежды на спасение.
Всё стихло, снова не было ни звука. Только мирно потрескивал, оседая, снег.
«Может, хоть так ты послужишь королю, раз провалил порученное тебе дело», – пробормотал Милвус и, не оборачиваясь, пришпорил лошадь, чтобы добраться до лежащей за поворотом дороги деревни.
8.2 Realiora
8.2.1 Nihil verum est licet omnia52
Жизнь снова обрела горизонт и сияние, как спокойное море в лучах рассвета после пустой беззвёздной ночи. Унимо сначала даже не мог поверить: Смотритель на самом деле взял его в ученики! И каждый день теперь приносил открытия того мира, к которому Нимо стремился всей душой и существование которого он чувствовал уже давно, но считал раньше просто своей собственной мечтой, не связанной ни с одной гранью реальности. Это как попасть в любимую книгу: вы много раз представляли это, но знаете, что так не бывает, просто не может быть. Поэтому Унимо всё-таки иногда замирал, ожидая, что вот-вот волшебство закончится и он окажется где-нибудь на обочине, в канаве, как тогда, в своё первое путешествие в реальнейшее.
Тем более что, узнавая о новом мире, Унимо начинал понимать, почему друзья Тэлли говорили о Форине так – как о великом и всемогущем, почти и не человеке даже. Казалось, его возможности в реальнейшем действительно безграничны. Ну, или их границы лежали где-то за пределами понимания Унимо – а значит, лично для него Форин пока был неограниченным правителем реальнейшего. И такой человек зачем-то тратил своё время на мальчишку, ничем особенно не примечательного. В сказках у таких героев, как Унимо, были по крайней мере какие-то свойства, указывающие на избранность. Или какая-то трагедия. Или бессовестное везение. У отставного наследника Ум-Тенебри не было, кажется, ничего из этого сказочного набора. Кроме наглого решения стать учеником Смотрителя – во-что-бы-то-ни-стало.
Вместе с тем Форин – великий обитатель реальнейшего – был невыносим. Когда он перестал притворяться «смотрителем маяка» и оказался в родной стихии переплетения миров, то не подстраивался уже под глупые правила нахождения рядом других существ, так что даже Трикс, кто бы он там ни был, старался не попадаться ему на глаза. Форин был безнаказанно высокомерным, молчал, когда ему не хотелось говорить, – и ничто, даже, казалось, конец света, не заставило бы его в такие моменты проронить хоть слово, – ничему не удивлялся, соблюдал свои нелепые ритуалы со страшной серьёзностью, язвил, никогда не был доволен, как бы Унимо ни старался. И тем не менее он был прекрасен. Нельзя было не восхищаться его способностями, его уверенностью, с которой он приручал реальнейшее, его умением смеяться над тем, как его едва не утащили шестерёнки неплотно прилаженных миров – просто из-за того, что он засмотрелся на все в мире закаты, слитые в Закат в реальнейшем, и только в последний момент успел ускользнуть от помноженной на бесконечность Темноты.
Путешествуя в реальнейшем, Унимо побывал в удивительных местах, о существовании которых даже не подозревал, хотя