его.
Но слушатель больше не пытался этого сделать. У Тео был всего час времени и ещё вечность его отсутствия в придачу.
Когда Тео, бездарно потратив час на бесполезные размышления по кругу, не прибавившие нисколько к его выдержке, зашёл в зал Совета, все просветители уже собрались. Просветитель Тирем выглядел таким растерянным и печальным, что Тео поспешил отвести взгляд под свои негнущиеся ноги. «Скорей бы уже всё закончилось», – тоскливо и малодушно взмолился он. Плиний тоже был в зале – сидел на каменной скамье у стены. Тео подумал, что хорошо бы его хранитель-наставник не пострадал от падения своего подопечного.
Размеренный, спокойный голос Айл-просветителя Люмара действовал на нервы не хуже иного крика. Тео поспешил кивнуть, как только глава Школы, бесстрастно изложив суть дела, спросил у слушателя, так ли всё было.
Тео кивнул, а затем, опомнившись, добавил: «Да, Айл-просветитель», хотя в устах Люмара история, не искажённая ни на пол-слова, звучала ужасно. Хотелось заткнуть уши и никогда её не слышать.
Стемнело, в зале Совета зажгли высокие хрустальные лампы с чистым приглушённым светом. Тео вспомнил луч солнца в зале для занятий и подумал, что свет преследует его, отступника, заставляя лучше разглядеть собственную душу.
Теперь уже просветитель Инанис зачитывал положения Устава. Да, только изгнание, никаких других вариантов.
Кто-то гневно говорил, что в столь тяжёлые для Школы времена…
Тео вздрогнул. Последнее слово. Его последнее слово. Несколько слов. Просьба или завещание. Всё смолкло. И его голос, хриплый и жалкий, звучал дико в этой тишине.
– Я… я сожалею, что доставил вам неудобства. И понимаю, что мне теперь не место среди верных служителей Защитника. И благодарен вам за всё. Я хотел пойти искать Защитника-человека – и, возможно, в своём самонадеянном неведении я мог бы провести немало лет. Но теперь не могу и этого. И… не знаю, куда мне идти. Впрочем, это, конечно, не имеет значения. Но раз уж у меня есть последняя просьба – то я прошу вас позволить мне остаться в Ледяном Замке. Конечно, не слушателем, но кем угодно, кем я мог бы быть полезен. Я обещаю, что не скажу больше ни слова о Защитнике. Или даже вообще не скажу ни слова. Это… это единственная просьба, которая у меня есть, – Тео замолчал и опустил голову. Он не верил, что ему позволят остаться, но крошечная, как одна лампа во славу Защитника в темноте огромного Зала Обряда, надежда заставила его произнести эти бесполезные слова.
Просветители молчали. Не было слышно даже обычных перешёптываний. И тут заговорил Айл-просветитель Люмар:
– Я могу позволить тебе остаться, если ты действительно этого хочешь, – он чуть повысил голос, когда среди просветителей пронёсся приглушённый гул возмущения, – если ты признаешь перед слушателями, что был не прав, когда отказал нам, просветителям Ледяного Замка, в доверии.
И снова в устах Люмара то, что он считал благодатными сомнениями, звучало как предательство. Тео даже зажмурился, представив, что он действительно мог бы остаться. Но взгляд слушательницы из его сна снова не оставил выбора.
– Этого я сделать не могу, Айл-просветитель, – тихо сказал он. – Когда я должен покинуть Школу?
– Когда хочешь, – пожал плечами Люмар. – Когда соберёшься. Только не вечером. И перед тем как уйдёшь, зайди, пожалуйста, ко мне.
Тео кивнул. Кажется, на глаза наворачивались слёзы, но он смог с ними справиться. И поклониться, не глядя на просветителей.
– Тео, – сказал Люмар, когда просветители уже вставали со своих мест, а слушатель развернулся, чтобы уйти, – если Защитник не человек, то это не значит, что ты не можешь пойти искать его, – произнёс Люмар с непонятной улыбкой.
Тео вздрогнул, а просветители с тревогой посмотрели на главу Школы, и только Тирем согласно кивнул.
Заседание Совета всегда было нелёгким испытанием, но сегодня – особенно. Просветитель Люмар не мог вспомнить, когда они в прошлый раз выгоняли кого-то из Школы. Обычно те слушатели, которые покидали Ледяной Замок, не доучившись, сами понимали, что им нельзя было оставаться, – и, как правило, рады были покинуть холодные неприветливые стены. Но с Тео был совсем другой случай: когда этот мальчишка сказал, что хочет остаться, сердце Люмара болезненно сжалось. Тео мог бы стать идеальным хранителем, а затем и просветителем – все это знали. И его самоубийственная честность вызывала у Люмара одновременно чувства бессильной злости и уважения.
Оставшись, наконец, один, Люмар тяжело опустился в кресло у потухшего камина, – впрочем, день был уже по-весеннему тёплый, вечерний холод только-только пробирался в комнату – и намеревался по-стариковски отдохнуть, задремав от круговерти собственных мыслей, когда в дверь постучали. Негромким, но решительным и тревожным стуком.
На пороге стоял бледный хранитель: судя по тёплому плащу, сегодня он был привратником Школы, – а за ним с наивным любопытством разглядывал всё вокруг юноша в парадной одежде королевских цветов – изрядно, впрочем, забрызганной дорожной грязью.
– Срочное послание от Сэйлори, Айл-просветитель, – быстро проговорил посланник, протягивая Люмару конверт с королевским гербом. И, опомнившись, добавил: – Меня зовут Тибир, Айл-просветитель, и Сэйлори поручил мне передать вам его почтение, письмо и дожидаться вашего ответа.
«За этот дигет мы получили обычную годовую норму писем от Сэйлори», – грустно подумал Люмар, принимая конверт. Перед тем как открыть его, он взглянул на нового королевского слугу: этот, видимо, действительно был только посыльным. Его простое лицо со следами усталости от стремительной горной гонки выражало только желание поскорее разделаться с важным поручением.
– Хорошо, тар Тибир, я дам ответ завтра, а сейчас вам нужно отдохнуть с дороги. Хранитель покажет вам вашу комнату и распорядится насчёт ужина, – любезно проговорил Люмар.
Тибир поклонился, но медлил уходить.
– Ещё у меня письмо для лори Им-Онте, – сказал он наконец.
– Вы можете передать письмо через хранителя или лично, как вам будет удобно. Во втором случае, хранитель покажет вам комнату лори.
– Я, пожалуй, лично… – пробормотал посыльный, краснея. Ему было неловко оттого, что он как будто не доверяет служителям, но он не мог, вероятно, ослушаться распоряжений короля.
Люмар едва заметно усмехнулся, закрывая дверь. Немного помедлив, он задумчиво, не торопясь сломал королевскую печать и открыл письмо – уже зная, что это письмо означало объявление войны, а такие известия надлежало встречать спокойно и с полным присутствием духа.
Сэйлори, после укороченного варианта фальшивых любезностей, с прискорбием сообщал, что он вместе со служителями возмущён поступком Непременного Консула Синтийской Республики. Потом, как бы между прочим, сообщал то, что якобы и так должно было быть известно служителям: Непременный Консул признался, что верит в Защитника, а затем, под давлением жителей Синта и Совета Консулата, публично отрёкся. «Тем самым руководство и народ Синтийской Республики цинично оскорбили сокровенные чувства подданных Шестистороннего Королевства, выразили глубокое неуважение всей нашей культуре, подорвали основы добрососедских отношений, долгие